Избранные - Страница 4

Слоан шагнула следом за ним, прячась от шума. Мэтт повернулся к ней, ухмыльнулся и произнес ей прямо в ухо: «И не забудь про улыбку».

Многие мужчины просили ее улыбнуться, но все, чего они на самом деле хотели, это обладать ею. Мэтт же просто хотел защитить ее. Его собственная улыбка была его оружием против мягкой и коварной формы расизма, которая проявлялась в торговых центрах, прежде чем работники узнавали, с кем они имеют дело, когда люди начинали предполагать, что он родился в каком-нибудь неблагополучном районе (а на самом деле в Верхнем Ист-Сайде), или когда начинали говорить о роли в спасении мира Слоан и Алби, будто Мэтта, Эстер и Инес в помине не было. Этот расизм сквозил в молчании, неуверенности в словах, неловких шутках и несвязных разговорах.

Бывали и другие, более жесткие формы проявления расизма, но тут в дело шло другое оружие.

Мэтт подошел к толпе, прижавшейся к заграждению, где его ждали люди с фотографиями, журнальными статьями, книгами. Он достал из кармана черный фломастер и подписал их быстрым росчерком – «MW» – W как зеркальное отображение М. Слоан наблюдала за ним издалека, на мгновение отвлекшись от хаоса, который творился вокруг них. Он наклонился, чтобы сфотографироваться с рыжеволосой женщиной средних лет, которая не знала, как обращаться с телефоном. Он взял его у нее, чтобы показать, как переключаться на фронтальную камеру. К кому бы он ни повернулся, каждый хотел поделиться с ним своей историей, они благодарили и рассказывали ему о тех, кого потеряли в войне с Темным. И с каждым из них за эти секунды он прожил и радость, и скорбь.

Через несколько минут Слоан подошла к нему и положила руку на плечо:

– Прости, Мэтт, но нам пора идти.

Конечно, и к ней тянулись люди, размахивая экземплярами Gentry с ее лицом на обложке с одной стороны и с мордой засранца Рика Лейна – с другой. Некоторые выкрикивали ее имя, но она, как всегда, не обращала на них внимания. Щедрость, доброта и светский лоск были оружием Мэтта. У Слоан в арсенале – отчужденность, высокий рост и полное безразличие к происходящему.

Мэтт посмотрел на группу чернокожих подростков в школьной форме. Одна из девушек заплела волосы в крошечные косички с бусинками на концах. Они застучали друг о друга, когда она взволнованно подпрыгнула на цыпочках. В руках у нее был блокнот, как будто сейчас она попросит автограф.

– Секундочку, – сказал Мэтт Слоан и направился к ребятам. Она немного поежилась от его слов, но это ощущение исчезло, когда Слоан увидела, как он слегка изменил позу, расслабив плечи.

– Привет, – он улыбнулся девушке с блокнотом.

У Слоан слегка кольнуло в груди. Были в его душе такие местечки, к которым она никогда не получит доступа, говорил он порой на таком языке, который она никогда не услышит, потому что когда она была рядом, слова растворялись и исчезали в воздухе.

Дальше она решила идти без него. Успеет ли он на церемонию вовремя, не имело особого значения. Без него не начнут.

Она прошла по узкому проходу, который полиция прорубила в толпе, и поднялась по ступенькам на сцену, стоявшую перед металлическим памятником – ящиком размером со среднюю спальную комнату, стоящим посреди пустоты.

– Сло! – Эстер стояла на сцене в туфлях на высоченных каблучищах, в черных кожаных штанах и махала ей рукой. На ней была слишком свободная белая блузка, и издалека ее лицо выглядело почти естественным, но чем ближе Слоан подходила, тем ей становилось лучше видно, что гладкое сияние кожи – это результат работы тональника, пудры, хайлайтера, бронзатора, пудры для фиксации макияжа и еще бог знает чего.

Когда она увидела Эстер, у Слоан будто камень с души свалился. За то время, как подруга вернулась домой, чтобы позаботиться о маме, жизнь пятерых сильно изменилась. Слоан поднялась по ступенькам на сцену, отказавшись от помощи охранника, который предложил ей руку, и заключила Эстер в объятия.

– Красивое платье! – сказала ей Эстер, когда они оторвались друг от друга. – Мэтт выбирал?

– Я еще пока сама в состоянии одеться, – ответила Слоан. – Как…

Она было хотела спросить, как чувствует себя мама Эстер, но та уже вытащила свой сотовый для того, чтобы сделать селфи.

– Нет, – остановила ее Слоан.

– Сло… да ладно тебе, я хочу нашу фотку!

– Нет, ты хочешь показать нашу фотографию миллионам людей в Insta! а это большая разница.

– Я по-любому сделаю эту фотку, будешь ты улыбаться на ней или нет, поэтому ты еще можешь попытаться показать всем сплетникам, что ты не такая уж и ТурбоСука, – уточнила Эстер.

Слоан закатила глаза, немного присела и наклонилась, чтобы сделать снимок. Она даже попыталась изобразить подобие улыбки.

– Но только одну, хорошо? – сказала она. – Я избегаю соцсетей по принципиальным соображениям.

– Да понятно, ты такая вся аутентичная, альтернативная и все такое, – Эстер махнула на нее рукой и склонилась над телефоном. – Я тебе усишки пририсую.

– Да, это очень уместно для фото с десятилетней годовщины страшного сражения.

– Хорошо, я ее просто запощу, и все. Какая ты скучная.

Слоан не в первый раз слышала это от подруги. Они с Эстер повернулись к Инес и Алби, которые стояли рядом с трибуной в почти одинаковых черных костюмах. Лацканы пиджака у Инес были чуть шире, а галстук у Алби – светлее, но, насколько могла судить Слоан, на этом различия в одежде у них заканчивались.

– Где Мэтт? – спросила Инес.

– Все еще со своими королевскими поддаными, – ответила Эстер.

Слоан оглянулась. Мэтт все еще разговаривал с девочкой-подростком, нахмурив брови и кивая в такт ее словам.

– Будет через минуту, – сказала она, повернувшись к остальным.

У Алби был какой-то затуманенный взгляд. Скорее, потому, что сейчас было восемь утра, а он вставал обычно не раньше десяти. Когда он посмотрел на нее, то показался ей вполне сосредоточенным, просто уставшим. Он помахал ей рукой.

– Я тебе тут местечко занял, Сло, – сказал он, похлопав по сиденью стула рядом с собой. Она села рядом, скрестив ноги в районе лодыжек и отведя их чуть назад, как учила ее бабушка. «Ты действительно хочешь светить перед всеми своими трусами? Ну, тогда скрести свои чертовы ноги, девочка!»

– Все норм? – спросила она.

– Не-а, – сказал он с легкой улыбкой. – Ну, а еще что новенького?

Она так же слегка улыбнулась ему в ответ.

– Привет, детки! – По направлению к ним сцену пересекал мужчина в костюме, угольно-черные брюки и пиджак в паре с голубой рубашкой, седые волосы аккуратно зачесаны назад. И не просто какой-нибудь мужчина, а Джон Клейтон, мэр Чикаго, избранный в ходе кампании «вероятно, он из всех других не так сильно замешан в коррупции», бывшей девизом правительства Чикаго уже несколько лет подряд. Также, вероятно, он был самым добрым человеком на свете.

– Спасибо, что пришли, – сказал мэр Клейтон, пожимая руку Слоан, затем Алби, затем Инес. Мэтт поднялся по ступенькам на сцену, как раз вовремя, чтобы тоже пожать ему руку.

– Я просто скажу несколько слов, а потом вы все пройдете внутрь монумента. Что-то вроде благословения, а? И потом мы вытащим вас отсюда. Они захотят сфотографировать нас всех вместе. Сейчас? Да, сейчас.

Он начал махать фотографу, который расположил их так, чтобы за их спинами виднелся памятник, а Мэтт был посередине, его рука твердо лежала на талии Слоан. Слоан сомневалась, стоит ли ей улыбаться в честь десятилетней годовщины победы над Темным. Сегодня праздновать будет весь мир. Даже город Чикаго, потерявший столько своих жителей, окрасит реку в синий цвет, Райливилл будет пениться пивом, улицы наполнятся вусмерть пьяными людьми. Повеселятся от души, Слоан знала это, и даже первые годы после победы она участвовала вместе со всеми в общем веселье, но теперь ей стало тяжелее. Ей говорили, что должно быть наоборот, время лечит, но это было неправдой. Тот поток радости и триумфа, охвативший ее после падения Темного, иссяк. Осталось лишь это мучительное чувство неудовлетворенности и осознание того, что это пиррова победа.