Избранное. Том 3. Никогда не хочется ставить точку - Страница 70

Для кого писать? Боря, ведь нет на этот вопрос единого ответа. Каждый тут одинок и сам по себе, и каждый делает это по разному. Мало найдется идиотов, считающих, что они пишут для человечества. Насчет их ты прав. Я всегда пишу для какого-то одинокого и абстрактного парня, который сидит где-то на полярке или в разведке, или живет в Житомире в каком-нибудь «сучьем кутке». Главное — для одинокого парня. Реши эту проблему просто: для кого тебе не жалко положить душу на бумагу, вообрази этого реального или вымышленного человека и пиши для него и только для него. Но помни, Боря, твои же слова: автор всегда добр, отходчив; если он страдает и злится, то не за себя, не за свою неизлитую желчь, не за то, что у него (лично) потолок обвалился. Я убежден, что без человечески доброго автора нет литературы. И я убежден, что творческое бесплодие наших литературных генералов от того идет (среди них есть ведь и приличные технари), что себя они любят, свое положение, свой ранг и только. От этого и бесплодны.

И давай уж если ругаться, так по высокому классу: плюнь на всех редакторов, плюнь на всю политику и установки — пиши так, чтобы душа легла на бумагу — это единственный путь если не к публикации, то к что-нибудь стоящей прозе. Надо сказать, что несмотря ни на что, эти две вещи взаимосвязаны даже в наших условиях. И тебе пример — Емельяныч. Акварели его помнишь? Кому озлобиться, как не ему? А ведь акварели-то его без злобы. В них он и есть художник. Состояние злобы и ненависти творчески бесплодно, ибо, по древнему индийскому утверждению, «ненависть не способна родить ничего, кроме ненависти». Это Будда сказал. Опять же Хэм сформулировал принцип, общий для всех писателей: задача автора — не порицать, не учить, но понять. Избави бог, не зову к все прощенчеству, но ведь проза опять же такой дьявольский инструмент, что ей всегда можно ударить то, что хочешь ударить.

Я понимаю, что тебе в твоем сегодняшнем состоянии, с учетом всех факторов невозможно написать светлую и радостную повесть. И не надо. Пиши так, как у тебя лежит душа. Но ты обязан всю злость и обиду вывести за кадр, пусть они будут в настроении повести. Повесть не роман, она без настроения не существует. Но тут трудно чему-либо научить, так как переходит в область божьего дара, и тебе надо учиться самому у себя. Настрой сам себя, думай об этом, когда пишешь, придет само — и слова, и фразы.

О технике. Мне кажется, что тебе надо отменить рваный стиль с подзаголовками. Я тебя вполне понимаю — тебе так легче, и ты вообще к этому склонен. Но попробуй для полноты событий написать плавную реалистическую повесть. И пиши, и пиши, пускай все плавно течет. Не в стиле, но в событиях. Потом все это легко и просто превращается в рваный и нервный стиль простым методом вычеркивания, ты писал о школе, так вот «начальное образование заканчивается, когда ты научишься ставить точку, научишься писать лишнее и вычеркивать. На этом, можешь считать, диплом Литинститута в кармане. Все остальное — от бога».

В отношении условной обстановки (пусть читатель домысливает) я с тобой полностью не согласен. Твое право: бери условную обстановку: стол, стул, табличку с надписью «лес,» «река», но будь добр эту обстановку дать в двух словах так, чтобы это была единственная река, единственный, лес, единственная станция твоей повести. Аналогия с театром неуместна — там есть актер, его эмоции и сила влияния. У тебя есть только слово, вот словом и будь добр; Не призываю тебя быть реалистом типа Федора Гладкова, давай обстановку штрихом, но найди единственный штрих. Без этого будет манерничанье. Фиолетовое — оно требует. Начало, когда поезд ушел, мне кажется хорошо. Энергично, и уже чувствуется вкус автора. Опять же, если ты решил применить сценарную технику, то в твоем распоряжении ретроспекция, да и вообще, раз человек на платформе, а поезд ушел, значит, он в этом поезде ехал. Нормально!

Насчет «подарил месторождение» — все это натяжка, но парень даже в тех отрывках, что ты прислал; вырисовывается странноватый, а если вся повесть фиолетовая, то почему не подарить месторождение. Не знаю, как ты справишься с фальшью слюнявой ситуации, но если тон будет задан, как он задан, оно само вылезет. Твое право, Боря, выбрать странноватый мир, где живут бичихи, шофера, где пьют какую-то мерзость, работают, гибнут — это необычный мир Вити Смирнова, тут как-то неуютно, вроде ночлега в углу пустого склада, но ты его должен населить, дать воздух, объем и людей. Если к этому будет благая и светлая мысль, что люди хоть и скоты, но все-таки люди, — вот и повесть.

Все сказанное коротко сводится к простым и вечным советам:.

1. Имей свои мысли и взгляды на мир. Обязательно утверждай, а не отрицай.

2. Ставь точку.

3. Будь прост.

4. Не будь злым.

Не пиши «красиво». Не миндальничай. Мир твоей повести обязан быть реальным миром с запахами, небом, цветами, лицами; биографиями. Про каждого героя ты знаешь на роман, чтобы написать о нем пять страниц. На мой взгляд, тебе надо вчетверо увеличить объем того, что есть, потом одну треть вычеркнуть, и будет повесть (черновик ее).

Режиссеру ты дал точное и правильное определение «мухолов». Именно он и есть. На сантиметр вглубь не заглянул.

О романе. Есть у меня экземпляр предыдущего варианта, но он уже настолько отличается от существующего черновика, что и посылать тебе его нет смысла. А конференция нужна. И весьма. Роман вроде получается путем, но вот сейчас не хватает в нем «нечто фиолетового», чтобы парень, его читавший, не мог забыть и не мог в этот вечер идти играть в преф или трепаться. Нюанса нету. Потерялся нюанс в событиях, хитросплетениях, смертях и т. д. Может, надо-то пять строчек или ввести какую-то рылу. Сейчас опять тупик — текст заправлен настолько, что ничего в нем не вижу. То есть то, с чего тебе начал писать: в голове-то есть, а на бумаге я это не вижу, и посторонний читатель не увидит. Пора Перепечатывать в пятый раз. 22-го хочу ехать в Москву на перепечатку двух первых частей, третью оставлю на март.

Название «Белой ночи яростный свет — в составе небольшого сборника, который я проблематично и ненавязчиво предложил Новосибирску. Если его завернут (что, возможно, уже и сделано), ты его бери. Название очень хорошее, и для твоей повести ложится. Если даже сборник возьмут, а оно будет очень ложиться, мы его из моего сборника изымем и сделаем тебе, для тебя найти единственное и точное название этой повести гораздо важнее, чем для меня. Пока просто подождем, что там скажут, в Новосибирске. Сборничек этот случайно получился у меня, и я так с самолюбием: „если идея понятна — берите“ — его и предложил. „Идея непонятна — давайте обратно“. Название тебе надо очень и очень. Хорошо бы слово „фиолетовый“ туда пустить. Эх, жалко, что столько лет ты валял дурака, не набрал обычной и грубой техники. Одного чувства мало, а техника (при всех прочих данных) приходах лишь через лысину, психоз и мозоли на ж. Борька, ты стоишь на правильном пути, и рад сказать, что я просто уважаю эту твою работу и твое отношение к ней.

Если даже никакого результата не будет, тебе нечего будет стыдиться этого периода биографии, во всяком случае, передо мной, да и не перед кем: Плюнь на все, ремонтируй выключатели, делай хорошую повесть. Медленность процесса идет только из-за того, что тебе приходится попутно осваивать школу. И тут сам бог тебя не спасет от периодического отчаяния. Я же все, что усвоил, передам тебе с радостью. Но и я тебе не помогу. Есть три вещи: ты, лист бумаги и твой взгляд на мир. Больше ничего нету. Не знаю, поможет ли тебе это, но это очень хороший прием. Шляешься ты по улице, делаешь что-либо, но думаешь про парней из повести. Ты про них должен знать все. Где родился, что делал, как учился, почему попал в шоферы, с кем спал, как умрет и когда. Тебе известна биография вся каждого — от рождения до смерти, известна вплоть до цвета пеленок и сколько досок в гробу — в повесть войдет пять процентов. Прием этот — один из самых сильных, и каждый писатель рано или поздно к нему приходит. Можно с него и начать.