Избранное (ЛП) - Страница 68
Теперь, специально для людей, подверженных страху, могу сказать, что сам я отношусь как раз к таким; но ужас, который Бог знает чем был в реальности, вызывал жгучий интерес, настолько сильный, что победил страх. Я мгновение стоял около кровати, затем, действуя полубессознательно, вытер руку, которой касался пятна, и хотя я все время твердил себе, что прикоснулся всего лишь к воде, оставшейся от растаявшего снега на пальто, положенного утром, оставалось ощущение прикосновения к чему-то неприятному и грязному. Чувство страха от присутствия чего-то неизвестного и, возможно, ужасного, пересилило любопытство. И я стремительно помчался вниз по лестнице, чтобы забрать свой пакет. В бюро горел свет; "Экстрасенс", ночной дежурный, мирно дремал. Мое появление не побеспокоило его, - на мне были мягкие войлочные туфли, и, сразу же заметив свой пакет, я забрал его и не стал будить "Экстрасенса". Это была крепкая натура. Впрочем, он мог совершенно спокойно спать на своем жестком стуле, - тот, кто занимал вторую кровать, не беспокоил его сегодня вечером.
Я постарался закрыть дверь не производя шума, - стояла ночь, и весь отель спал, - сел за стол и стал разворачивать бумагу, чтобы закончить, наконец, свою работу. Она была завернута в старую газету, и, развязывая последний узел, я случайно обратил внимание на последние слова какой-то заметки. В глаза бросилась дата, - заметке было почти год, если уж совсем точно, - пятьдесят одна неделя. Газета была американской, и вот что было написано в заметке:
"Тело мистера Сайласа Р. Юма, покончившего жизнь самоубийством на прошлой неделе в отеле Beau Site, Мулен-сюр-Шалон, будет похоронено на кладбище в его родном городе, Бостоне, штат Массачусетс. Дознание, проведенное в Швейцарии, показало, что он перерезал себе горло бритвой в приступе белой горячки, вызванной неумеренным употреблением спиртного. В шкафу его номера было найдено три десятка пустых бутылок из-под шотландского виски..."
Как только я дочитал до этого места, свет внезапно погас, и я остался в абсолютной темноте. Но теперь я определенно знал, что я не один, и знал, кто делит со мной этот номер.
Страх полностью парализовал меня. Словно порыв ветра прошелестел у меня над головой, - я почувствовал, что мои волосы потихоньку поднимаются. Мои глаза, как мне показалось, сразу привыкли к внезапно наступившей темноте, поскольку я почти отчетливо видел очертания мебели в номере при свете звезд на небе за окном. И даже более, чем просто очертания мебели. Между двумя окнами, около умывальника, стояла фигура, облаченная в пижаму, и руки ее перебирали предметы, лежавшие на полке. Затем она сделала два шага в направлении той самой кровати, находившейся в тени, и улеглась. А потом холодный пот залил мне глаза.
Хотя та, другая, кровать стояла в тени, я мог различить, не очень ясно, но вполне определенно, что там было. Очертания головы на подушке; очертания руки, протянувшиеся к кнопке электрического звонка, располагавшегося рядом на стене, и мне даже показалось, что я слышу отдаленную трель колокольчика. Спустя мгновение на лестнице раздался топот ног, затем по коридору, затем быстрый стук в дверь номера.
- Виски, мсье, виски, мсье, - раздался голос снаружи. - Извините, мсье, я торопился как мог.
Я по-прежнему был скован ужасом. Я попытался выдавить из себя хоть слово, но не смог; повторился аккуратный стук, и голос служащего повторил, что требуемый виски доставлен. Я снова попытался что-то сказать, и внезапно услышал свой собственный хриплый голос, словно чужой:
- Ради Бога, войдите; он здесь.
Раздался щелчок поворачиваемой дверной ручки, и так же внезапно, как какое-то время назад, электрический свет ворвался в номер и полностью осветил его. Я увидел выглядывающее из-за двери лицо, но почти сразу же другое - землистого цвета, усохшее лицо человека, лежавшего на другой кровати, уставившись на меня остекленелыми глазами. Его голова высоко покоилась на подушке, так что я мог видеть разрезанное почти что от уха до уха горло; нижняя часть подушки и часть простыни были залиты кровью.
Так же внезапно, как появилось, видение исчезло; остался только заспанный служитель, заглядывающий в номер. Но ужас от увиденного разом изгнал остатки сонливости, и когда он задал вопрос, голос его дрожал.
- Мсье звонил? - спросил он.
Нет, мсье не звонил. Мсье устроил себе кровать в бильярдной.
ЗА ДВЕРЬЮ
Наша маленькая компания, остановившаяся у моего друга Джеффри Олдвича в очаровательном старинном доме, купленном им недавно в маленьком поселке на севере Шэрингема, на побережье Норфолка, после обеда разбрелась кто куда; кто-то отправился играть в бридж, а кто-то в бильярдную, поэтому я и миссис Олдвич остались наслаждаться тишиной в гостиной, сидя за маленьким круглым столиком, который мы долго и терпеливо пытались заставить повернуться. Но какое бы давление, психическое или физическое, мы ни оказывали на него, не смотря на все наши ожидания, наши самые дружелюбные и порой, казалось, обнадеживающие воздействия, присущая столь незначительному предмету пусть даже и небольшая инерция не была преодолена ни в малейшей степени, и он оставался неподвижным, как звезды на небесах. Его изогнутые ножки не только не сдвинулись, мы не могли заметить на них даже легкого колебания. В результате, после длительных попыток расшевелить нашего деревянного пациента, мы были вынуждены оставить его в покое и приступить к теоретическому исследованию вопросов спиритизма, поскольку глупая деревяшка никак не подтвердила на практике возможность связаться с миром духов при ее посредстве.
Я вынужден был признать, не без горечи, порожденной неудачей, что, если мы не в состоянии оказать воздействие даже на столь малый объект, то с тем же успехом все наши идеи контакта могут оказаться ничем. Но стоило только этим словам сорваться с моих губ, как от забытого столика донесся легкий стук, довольно громкий и отчетливый, так что не могло быть сомнения в том, что он нам не послышался.
- Что это? - осведомился я.
- Всего лишь стук, - ответила она. - Я предполагала, что в самое ближайшее время это случится.
- Вы в самом деле думаете, что это дух? - спросил я.
- О, нет. Не думаю, чтобы этот звук был хоть как-то связан с духами.
- Скорее всего, причиной тому сухая погода. Мебель часто издает подобные звуки, особенно в летнее время.
Говоря по совести, это было не совсем так. Ни летом, ни зимой мне не приходилось слышать, чтобы мебель издавала звуки подобные тем, которые донеслись от столика, эти звуки вовсе не были похожи на скрип и треск рассохшегося дерева. Это был довольно громкий стук, явно производившийся соприкосновением одного твердого предмета с другим.
- Нет, не думаю, чтобы причиной этому была сухая погода, - улыбаясь, произнесла она. - Я полагаю, если хотите знать мое мнение, что это было прямым результатом нашей попытки столоверчения. Это звучит глупо?
- В настоящую минуту, да, - признался я, - хотя я не сомневаюсь, что если бы вы захотели, то смогли бы объяснить этот стук более правдоподобной причиной. В вашей теории и ваших словах есть некое здравое зерно...
- Вы переходите от общих вопросов к моим личным взглядам, - заметила она.
- Исключительно из хороших побуждений, чтобы спровоцировать вас на разъяснения. Если вы не против.
- Давайте выйдем из дома, - предложила она, - и посидим в саду, если вы предпочитаете мои рассуждения бриджу. Сейчас довольно тепло и...
- И темнота будет более подходящей атмосферой для разговоров о психических явлениях. Как на сеансах, - сказал я.
- О, в моих рассуждениях нет ничего из области психики, - сказала она. - Те явления, о которых я говорю, согласно моей теории имеют чисто физическую природу.
Таким образом, мы вышли из дома и принялись прогуливаться при свете многочисленных звезд. Последние малиновые отблески заката на западе, робкое дыхание ночного ветерка, молодая луна на далеком горизонте, еще не полностью взошедшая над тихим спящем морем, спокойное дыхание которого легким шелестом отзывалось на берегу. По темному бархату аккуратно подстриженных газонов, тянущихся от дома к морю, бродил ночной бриз, полный свежести и запаха моря, здесь и там наполняясь ароматами душистых трав, над которыми порхали белые мотыльки, собирая сладкий нектар. Дом, с двумя зубчатыми башнями, елизаветинских времен, сверкал множеством освещенных окон; мы обошли его, и, пройдя в тени изгороди, своими очертаниями создававшей впечатление чего-то фантастически нереального, вскоре оказались в крытом павильоне с плетеными стульями, располагавшемся в самом конце совершенно прямой аллеи.