Избранное (ЛП) - Страница 6

Наконец, с этим мы вынуждены согласиться, возможность оказаться втянутым в странную историю.

Событие, послужившее началом этой истории, случилось четыре дня назад, когда Абдул Али, самый старый человек в деревне, внезапно умер, скопив за долгую жизнь значительное богатство. Возраст и богатство, по зрелом размышлении, казались несколько преувеличенными, но молва утверждала, что ему было столько лет, сколько английских фунтов имелось у него в потаенном месте, а именно - сотня. Округлость цифры не вызывала сомнений, как вещь слишком приятная, чтобы не быть правдой, и, спустя всего лишь двадцать четыре часа после его смерти, превратилась в неоспоримый догмат. Что же касается его родственников, то вместо скорби, вызванной утратой, и благочестивых размышлений, они испытывали тревогу, поскольку не только ни один из этих английских фунтов, но даже их менее удовлетворительный эквивалент в виде банковских билетов, на которые, по окончании туристического сезона, в Луксоре смотрят как на не очень надежную замену философскому камню, хотя и имеющую способность при определенных обстоятельствах обращаться в золото, не был найден. Абдул Али, прожив сто лет, был теперь мертв, его сотня соверенов - можно сказать, ежегодная рента - канули в вечность вместе с ним, и его сын Мухамед, который ранее ожидал изменения своего положения после скорбного события, по наблюдениям некоторых, посыпал голову пеплом несколько более усердно, чем это могло быть оправдано самой искренней привязанностью к усопшему ближайшему родственнику.

Абдул, правду сказать, не относился к людям, которых можно назвать вполне почтенными; несмотря на возраст и богатство, он не пользовался доброй славой. Он пил вино всякий раз, когда ему предоставлялась такая возможность, он принимал пищу днем во время Рамадана, как только у него разыгрывался аппетит, ставя ни во что священные предписания, кроме того, у него, как полагали, был дурной глаз, а в последнее время он связался с неким Ахметом, который был известен как практикующий Черную Магию, и подозревался в еще более худшем преступлении - а именно ограблении тел недавно умерших. Ибо в Египте, в то время как ограбление тел древних царей и священников считается делом вполне благопристойным и за право заниматься им многие научные сообщества соперничают друг с другом, ограбление трупов ваших современников приравнивается к убийству собаки.

Мухамед, вскоре сменивший посыпание пеплом головы на более естественный способ выражения скорби, который заключался в том, чтобы грызть ногти, сообщил нам по секрету, что подозревает Ахмета, будто бы тот выведал у его отца, где тот прячет деньги; но, по выражению лица Ахмета, когда его пациент, попытавшись что-то произнести, вдруг умолк навеки, понял, что его подозрения беспочвенны, и присоединился к тем, которые, зная характер усопшего, испытывали нечто вроде досады от того, что даже такому видавшему виды типу ничего не удалось узнать о столь важном факте.

Итак, Абдул умер и был похоронен, а мы отправились на поминальную трапезу, где съели жареного мяса более, чем это следовало бы для пяти часов пополудни в июне, а потому я и Уэстон, отказавшись от обеда, вернулись в дом после прогулки по пустыне и разговорились с Мухамедом, сыном Абдула, и Хусейном, младшим внуком Абдула, молодым человеком лет двадцати, который являлся одновременно нашим камердинером, поваром и горничной, и они поведали нам о деньгах, которые вроде бы как имелись и вроде бы как не имелись, а также несколько скандальных историй об Ахмете и его слабости к кладбищам. Они пили кофе и курили, ибо, хотя Хусейн и был нашим слугой, в тот день мы были гостями его отца, а вскоре после того, как они ушли, пришел Махмуд.

Махмуд, который, по его собственным словам, полагал, что ему двенадцать лет, но наверняка этого не знал, был кухаркой, грумом и садовником одновременно, и обладал в высшей степени некими оккультными способностями, нечто вроде ясновидения. Уэстон, являющийся членом Общества по изучению психических феноменов, и трагедией всей жизни которого было разоблачение мошенничества миссис Блант, объявившей себя медиумом, считал, что Махмуд умеет читать мысли; он сделал записи о некоторых случаях, которые впоследствии могут вызвать интерес. Чтение мыслей, впрочем, на мой взгляд, не способно полностью объяснить случившееся вскоре после похорон Абдула, и я склонен скорее приписать его способностям Махмуда к белой магии (в широком смысле), или же к простой случайности (в еще более широком), что можно применить для объяснения любого странного происшествия, рассмотренного в отдельности. Метод, применяемый Махмудом для использования сил белой магии, чрезвычайно прост; многим он известен под названием чернильного зеркала и заключается в следующем.

В ладони Махмуда наливается немного чернил, но, поскольку мы испытывали в них недостаток в связи с тем, что лодка из Каира, в которой среди прочего везли и канцтовары, села где-то по дороге на мель, то идеальной заменой чернилам оказался кусочек черной американской ткани, около дюйма в диаметре. Он впивается в него глазами. Минут через пять-десять обезьянье выражение сходит с его лица, широко открытые глаза фиксируются на ткани, мышцы лица словно деревенеют, и он начинает рассказывать о тех любопытных вещах, которые видит. Пока чернила или ткань не будут удалены, он остается все в том же положении, не отклонившись ни на волос. Потом он поднимает взгляд и говорит: "KhahАs", что означает "Совершилось".

Мы наняли Махмуда в качестве второго слуги две недели назад, но в первый же вечер, покончив со своими обязанностями по дому, он поднялся к нам наверх и заявил: "Я покажу вам, что такое Белая Магия; дайте мне чернил", после чего принялся описывать переднюю нашего дома в Лондоне, сообщил, что у дверей в настоящий момент стоят две лошади, что из дверей вышли мужчина и женщина, дали лошадям по куску хлеба и сели в седла. Говорил он настолько правдоподобно, что со следующей же почтой я отправил письмо матери, в котором попросил подробно описать, где именно она находилась и что именно делала в половине шестого (по лондонскому времени) вечером 12 июня. В то же самое время в Египте Махмуд рассказывал нам о "Sitt" (леди), сидящей в комнате за чаем, и сообщил о ней некоторые подробности, так что я с нетерпением ждал ее ответного письма. Объяснение, представляемое Уэстоном, заключается в том, что некоторые образы тех людей, которых я знаю, запечатлены в моем мозгу (хотя я могу об этом и не догадываться), - и я сам тем или иным образом выдаю эту информацию Махмуду, находящемуся в состоянии транса. С моей же точки зрения, такое объяснение не может быть принято, поскольку я никоим образом не мог бы заставить своего брата выйти на улицу и сесть в седло в тот самый момент, о котором говорит Махмуд (конечно, если все рассказанное им соответствует истине). Впрочем, как человек непредвзятый, я готов принять и эту версию. Уэстон, однако, не так спокойно и научно относится к последнему спектаклю, устроенному Махмудом, хотя и прекратил попытки завлечь меня в Общество по изучению психологических феноменов, чтобы я окончательно избавился от мистических представлений и суеверий.

Махмуд никогда не будет демонстрировать свои способности, если рядом будет находиться человек из его народа; он говорит, что если бы, когда он находится в состоянии транса, рядом с ним оказался бы человек, практикующий Черную Магию, и узнал бы, что он практикует Белую Магию, то мог бы вызвать духа, подчиняющегося Черной Магии, чтобы тот уничтожил духа Белой Магии, поскольку дух Черной Магии обладает большей силой, а оба эти духа - враги. А поскольку дух Белой Магии является его могущественным другом (каким образом они с Махмудом подружились, я не считаю нужным рассказывать в виду совершенной невероятности этого образа) - то Махмуд желал бы, чтобы он как можно долее оставался его другом. Но англичане, как ему кажется, не знакомы с Черной Магией, а потому у нас он в совершенной безопасности. С духом Черной Магии он встретился (по его собственным словам) один-единственный раз - это случилось по дороге в Карнак, "между небом и землей, между днем и ночью". Его можно отличить, поведал он, по светлому цвету кожи, у него имеется два длинных зуба в углах рта, и глаза, совершенно белые, размером как у лошади.