Избранное (ЛП) - Страница 58

Следующий предпринятый им шаг был здравым и логичным. Он упаковал вещи матери, отвез их на вокзал, проследил, чтобы их отправили в город пассажирским поездом, а вечером, пригласив на ужин нескольких друзей, сообщил им об отъезде матери. Он ничуть не сожалел об ее отъезде (что было также логично, поскольку друзья были осведомлены об их непростых отношениях), сказав, что они никогда особо не ладили друг с другом, и что таковой ее поступок несомненно приведет к созданию в доме атмосферы мира и спокойствия. Ту же историю он рассказал жене по ее возвращении, нисколько не отклонившись в деталях, прибавив только, что ссора вышла крупной, и мать даже не сочла нужным оставить ему свой адрес. Это опять-таки было здраво: таким образом исключались попытки жены написать матери письмо. Она полностью поверила этой истории: учитывая все обстоятельства, в самом деле, в ней не было ничего странного или подозрительного.

В течение некоторого времени он вел себя хитро и осмотрительно, которыми в определенной степени обладают большинство преступников, и преступление, как правило, обнаруживается тогда, когда они меняют линию поведения, будучи уверены в своей безнаказанности. Так, например, он не бросился сразу же выплачивать свои долги, но взял в дом постояльца, молодого человека, которого поселил в комнате матери, уволил помощника в магазине и все дела вел сам. Это создавало впечатление вводимой им экономии; кроме того, он направо и налево говорил о некотором улучшении торговли, и до конца месяца он не использовал ни одной из банкнот, найденных им в запертом ящике стола в комнате матери. Только по истечении этого срока он разменял две банкноты по пятьдесят фунтов и расплатился с кредиторами.

С этого момента хитрость и осмотрительность изменили ему. Он открыл депозит в местном банке и сразу же внес четыре банкноты по пятьдесят фунтов, вместо того, чтобы терпеливо пополнять его фунт за фунтом, а кроме того, начал беспокоиться по поводу закопанного им в садике достаточно глубоко. Думая еще более обезопасить себя в этом отношении, он заказал телегу шлака и камней и, с помощью своего постояльца, работая по вечерам, возвел над этим местом искусственную горку. А затем возникло обстоятельство, приведшее к краху. В отделении станции Кингс-Кросс, где хранился утерянный багаж, случился пожар (он собирался получить там отправленное прежде имущество матери), и один из двух ящиков частично сгорел. Имя его матери на белье и письмо с его адресом в Шеффилде привели к тому, что компания, которая обязана была возместить ущерб, направила письмо, в котором сообщала, что готова этот ущерб возместить в соответствии с понесенными убытками. Письмо было адресовано миссис Линкворт, поэтому случилось так, что его получила и прочитала жена Чарльза Линкворта.

Безобидный, на первый взгляд, документ, мог послужить основанием для смертного приговора. Ибо он не мог дать сколько-нибудь вразумительного объяснения по поводу того, почему багаж матери все еще находится на станции Кингс-Кросс, и ограничивался предположениями, что с ней что-то случилось. Очевидно, он должен был написать заявление в полицию, чтобы та попыталась отыскать ее следы; и если бы оказалось, что ее нет в живых, то предъявить свои права на снятую ею до исчезновения сумму. Таково, во всяком случае, было мнение его жены и квартиранта, в присутствии которых было зачитано письмо из железнодорожной компании, и он не мог не принять их совета. И сразу вслед за этим пришла в движение медлительная, но неотвратимая типично английская машина правосудия. Ничем не выделяющиеся люди начали наведываться на Смит-стрит, посещать банки, наблюдали за магазинчиком, в котором, предположительно, кипела торговля, а из соседнего дома заглядывали в садик, где папоротники уже успели покрыть альпийскую горку. Затем состоялись арест и короткий суд, закончившийся в один из субботних вечеров обвинительным вердиктом. Степенные женщины в больших шляпах несколько сгладили гнетущее впечатление, но во всей толпе не было ни единого человека, который бы почувствовал хоть малую толику сочувствия к молодому человеку атлетического вида, которому зачитали смертный приговор. Поскольку среди присутствовавших было много пожилых степенных матерей, а преступление было совершено по отношению к матери, они выслушивали обвинения, полностью разоблачавшие убийцу, с полным одобрением. Можно даже сказать, они испытали нечто сродни восторгу, когда судья, надев ужасный маленький черный берет, зачитал вынесенный Богом приговор.

Линкворту предстояло возмездие за совершенное им зверское деяние, и никто, из слышавших обвинение, не сомневался в том, что он совершил его с тем же безразличием, каким было отмечено все его поведение, когда он узнал, что его просьба о помиловании отклонена. Тюремный священник, посещавший осужденного, сделал все возможное, чтобы добиться от него признания, но его усилия оказались напрасными, и Линкворт продолжал настаивать на своей невиновности, правда, никого не рассчитывая в этом убедить. Ярким теплым сентябрьским утром, солнце осветило маленькую страшную процессию, пересекавшую тюремный двор по направлению к помещению, где была сооружена машина смерти; справедливость восторжествовала, и доктор Тисдейл констатировал отсутствие каких-либо признаков жизни. Он находился рядом с эшафотом, видел, как открылся люк и в него провалилась фигура с капюшоном на голове и петлей на шее. Он услышал хруст и звук от натянувшейся под тяжестью веревки, глянул вниз и увидел странные подергивания повешенного тела. Они длились несколько мгновений - казнь была совершена надлежащим порядком.

Час спустя он осмотрел тело и обнаружил, что был абсолютно прав: шейные позвонки оказались сломанными, так что смерть должна была наступить мгновенно. Вряд ли была необходимость в доказательствах, но он для проформы произвел вскрытие. И в этот момент он испытал очень любопытное и чрезвычайно яркое впечатление, что душа умершего присутствует рядом с ним, словно не желая расставаться со своей бренной оболочкой. Тем не менее, сомнений быть не могло: Линкворт был мертв, мертв приблизительно с час. Затем случилось событие, которое а первый момент показалось несущественным, но одновременно не вполне понятным. Пришел один из охранников и спросил, не была ли веревка, использованная час назад, которую следовало отдать палачу, по ошибке отправлена в морг вместе с телом. Там ее не оказалось, как, впрочем, и нигде в другом месте, она исчезла бесследно, хотя исчезнуть не могла. И хотя происшествие это было несущественным, никто так и не смог его объяснить.

Доктор Тисдейл был холостяком, не стесненным в средствах, и жил в светлом, просторном доме на Бедфорд-сквер, где о приготовлении ему пищи заботилась кухарка, - само совершенство, - а обо всем остальном, что касалось его особы, - ее муж. У него не было острой необходимости вести практику, и он исполнял работу в тюрьме исключительно ради изучения сознания преступников.

Большинство преступлений, - то есть нарушений норм поведения, выработанных человечеством для сохранения собственного существования, - как он считал, совершаются либо в результате каких-либо нарушений сознания, либо от недостатка жизненных средств. Кражи, например, по его мнению, ни в коей мере не являлись только следствием нарушения сознания; иногда, разумеется, они вызваны отсутствием чего-либо необходимого для жизни, но большей частью совершаются по причине какой-нибудь пока еще не в достаточной мере исследованной болезни мозга. Наиболее очевидные случаи носят название клептомании, но он был убежден, что множество других, по виду вызванных физической потребностью, не до конца определяются ею. А именно, те случаи, когда рассматриваемое преступление сопровождается актом насилия, и именно в эту категорию он занес случай, возвращаясь вечером домой, на завершающей стадии которого он присутствовал сегодня утром. Преступление было отвратительным, особая нужда в деньгах отсутствовала, и жуткая неестественность совершенного проступка предполагала для доктора, что он имел дело скорее с сумасшедшим, чем с преступником. Он был, насколько известно, человеком тихим и обходительным, хорошим мужем, общительным соседом. И вдруг совершил преступление, одно-единственное, разом поставившее его вне общества. Поступок, столь чудовищный, что вне зависимости от того, был ли он совершен сумасшедшим или преступником, ему не было места на земле, равно как не было места на земле для того, кто его совершил. И все-таки у доктора оставалось чувство, что он был бы в большей степени согласен с правосудием, если бы осужденный признал свою вину. Он был абсолютно уверен в его виновности, но ему хотелось бы, чтобы, после того как последняя надежда угасла, преступник сам признал справедливость наказания.