Избранное (ЛП) - Страница 40

Его замысел оформился окончательно, он поместил свое созвездие - изображение леди Мэйдингли, - в небе: и теперь он должен окружить его зеленой и фиолетовой ночью, чтобы оно засияло.

Сад его представлял собой участок земли, огороженный стеной из старого кирпича, и он распорядился им со всей присущей ему оригинальностью. Покрытое травой пространство (вряд ли его можно было назвать газоном) и так было невелико, теперь же значительную часть (двадцать пять на тридцать футов) занимала открытая студия. Непрозрачная деревянная стена с западной стороны, и две решетки с южной и восточной, снаружи оплетенные лианами, а изнутри украшенные восточными тканями. Летом он проводил здесь большую часть дня, за мольбертом или просто наслаждаясь покоем. Трава на земляном полу полностью высохла и была накрыта персидским ковром; здесь также располагались письменный и обеденный столы, книжный шкаф с любимыми книгами и полдюжины плетеных кресел. В углу расположились принадлежности для ухода за садом: косилка, шланг для полива, ножницы и лопата. Подобно многим легко возбудимым людям, Дик обнаружил, что садоводство, то есть непрерывный процесс планирования и оформления, как способ удовлетворить симпатиям растений, чтобы обеспечить им наиболее благоприятные условия для роста и цветения, одновременно есть прекрасный способ успокоения среди житейских бурь. Растения восприимчивы и отзывались на доброе отношение; то внимание, которое он уделял им, не пропадало втуне, и теперь, возвращаясь из Лондона после месячного отсутствия, он был уверен, что найдет их свежими и прекрасными в каждом уголке своего сада. И фиолетовые клематисы с царственной щедростью расплатятся с ним за его заботу, и каждый цветок будет рад стать моделью для фона на его картине.

Вечер был очень теплым, но не душным, как в преддверии близкой грозы, а просто, чистым ясным вечером середины лета; он в одиночестве ужинал у себя в павильоне, освещенный последними лучами заходящего солнца. Небо медленно окрашивалось синим бархатом, кофе давно закончился, а он все сидел и смотрел на север, сквозь сад, на деревья, окружавшие его участок. Это были акации, самые изящные и женственные из растений, даже сейчас, в разгар лета, одетые пышной живой листвой. Под ними расположились небольшие дерновые террасы, на которых цвели сладкий горошек, источавший неповторимый аромат, и махровые алые розы "Баронесса Ротшильд" и "Франция", медно-красные "BeautИ inconstante" и "Ричардсон". Перед ними виднелись увитые зеленым, с фиолетовыми звездами, решетки.

Он сидел здесь, бессознательно наслаждаясь буйством красок, когда его взгляд привлекло нечто темное, крадущееся среди роз, и два светящихся глаза, устремленные на него. Он поднялся, но это движение не вызвало никакой реакции у животного, которое, мурлыкая, продолжало приближаться к нему, подняв хвост трубой. Стоило ему подойти ближе, как Дик почувствовал предательскую слабость, часто охватывавшую его в присутствии кошек, он топнул ногой и хлопнул в ладоши. Хвост опал, черная тень мелькнула под решетку и в мгновение ока исчезла. Однако вечер был безнадежно испорчен, и Дик отправился в дом.

Следующее утро выдалось по-летнему прекрасным: дул слабый северный ветерок, и солнце, достойное греческих островов, заполонило небо своими лучами. Сновидения и (не характерный для него) долгий сон, совершенно изгнали из головы Дика встревожившие его мысли о появлении кота, и он расположил свой холст перед решеткой с фиолетовыми клематисами, в предчувствии удачной работы. Также и сад, вчера казавшийся сказочным под влиянием магии заката, был полон света и удивительных красок, и хотя жизнь - как впервые подумалось ему за несколько месяцев - в образе леди Мэйдингли не была слишком уж ярко выражена, все же мужчина, как ему казалось, если только он не лишен темперамента, если он любит цветы и искусство, сможет наполнить ею даже такой образ. Завтрак был закончен, его натурщица сияла красотой на холсте, он быстро набросал цветы и листву и принялся за работу.

Фиолетовое и зеленое, зеленое и фиолетовое: услаждало ли взор такое когда-либо прежде? Подобно гурману, он упивался работой. Он был прав: стоило ему только положить первые мазки, и он понял - он был прав. Именно эти божественные, насыщенные цвета, дадут жизнь изображению на картине, именно эта бледная полоска неба над ее головой, так ярко подчеркивающая ее фигуру, именно эта полоса серо-зеленой травы у ее ног, - казалось, она вот-вот покинет холст. Он совершенно растворился в работе, взмахивая кистью, не слишком поспешно, но одновременно нисколько не замедляя своих движений.

Он прервался, наконец, испытывая странное чувство, словно бы мгновенно вернувшись откуда-то издалека. Он, должно быть, работал около трех часов, его слуга уже накрывал стол к ленчу, но ему казалось, что утро пролетело в один миг. Работа значительно продвинулась вперед, и он долго рассматривал холст.

Затем взгляд его сместился с холста на клумбы.

Там, прямо напротив зарослей сладкого горошка, на расстоянии не более двух ярдов от него, расположился очень большой серый кот, который, казалось, наблюдал за ним.

Обычно присутствие кота словно бы отнимало у Дика все силы, но сейчас, когда он смотрел на кота, а кот - на него, он не испытывал ничего подобного, и объяснил это тем, что находится на открытом воздухе, а не в запертой душной комнате. Тем не менее, вчера вечером, появление кота воздействовало на него обычным образом. Но это сейчас его совершенно не интересовало; его занимало то, что он увидел в заинтересованном дружелюбном взгляде животного, в выражении его глаз, именно то, что он хотел воплотить в портрете леди Мэйдингли. Медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не спугнуть кота, он протянул кисть к холсту и внизу его, в еще чистом месте, быстрыми мазками запечатлел то, что искал. Даже сейчас, несмотря на то, что кот стоял на хорошо освещенном солнцем месте, его глаза казались как бы светящимися изнутри: именно так смотрела леди Мэйдингли. И вот теперь он запечатлел его на чистом месте...

В течение пяти минут или около того он писал их точными резкими мазками, ориентируясь на цвета внизу холста, а потом долго смотрел на эти глаза, чтобы понять, то ли он получил, что хотел. Потом взглянул на кота, который оказался настолько мил, что послужил ему натурщиком, но животного на прежнем месте не оказалось. Что, впрочем, не вызвало у него досады или сожаления, - он ненавидел кошек, - и единственное, что его немного удивило, была внезапность его исчезновения. Однако то, что благодаря коту запечатлелось на холсте, исчезнуть не могло, это было его собственностью, его удачей. Воистину, перед ним был портрет, превосходивший все, что им было написано прежде. Женщина, реальная, живая, с одушевленным взглядом, стояла перед ним, в буйстве летних красок.

Весь день, благодаря своей необычной способности, он воспринимал окружающее необычайно ярко, что, впрочем, не помещало ему опустошить за это время бутылку виски.

Но тем вечером он в первый раз оказался под влиянием двух чувств, касавшихся физического и душевного состояния, показавшихся ему странными: согласно первому, ему казалось, что он выпил именно столько, сколько ему было нужно, второе же - своего рода отзвук мучения, испытанного им осенью, когда он был отброшен девушкой, которой отдал свою душу, словно грязные перчатки.

Ни одно из этих ощущений не отличалось особенной остротой, но каждое из них ощутимо присутствовало.

Окончание дня было не таким хорошим, как его начало: около шести часов по небу поползли густые облака, а обычная жара ясного летнего дня сменилась предвещающим шторм жаром. Несколько больших горячих капель предупредили его о надвигающемся дожде, он убрал свой мольберт в укрытие, и сказал слуге, чтобы тот накрыл стол в доме. Работая, он, по своему обыкновению, избегал любого общения, чтобы не отвлекаться, и даже обедал в одиночестве. Когда ужин был закончен, он прошел в гостиную, насладиться вечерним отдыхом. Все, что ему было нужно, слуга оставил на подносе, так что пока не придет время отойти ко сну, он полностью будет предоставлен самому себе. Снаружи приближался шторм, отдаленные раскаты грома превратились в несмолкаемое ворчание: в любой момент буря могла наброситься на дом буйством всполохов и звуков.