Избранное - Страница 115

Ах, кабы все было так, дорогой читатель, но, как говорил Баурджан Момыш-Улы, все совсем не так.

Давайте-ка снова вернемся назад, на шоссе, где воздух дрожит от зноя и в трепещущем мареве надвигаются на ежа смутные контуры автопоезда. Липучие колеса катятся по асфальту и поют, много колес, больших и могучих, созданных для дальних дорог, для тяжелых грузов. Истинная правда, что для ежа автопоезд мог выглядеть ватагой турок-разбойников, которые гонят перед собой скованных цепями рабов. Истинная правда и то, что, когда громыхающая вереница машин, вынырнув из марева, всей своей мощью обрушилась на ежа, тот свернулся в клубок. Передние колеса, не прерывая своей песни, вонзили в зверька свои кровожадные лапы, остальные колеса довершили начатое дело, и на шоссе позади автопоезда остались лишь ветровые вихри, катившие по асфальту что-то плоское, вроде арбузной корки. Это был наш еж.

Джанка, которая все это видела, выскочила на шоссе, подхватила ежа и бегом потащила к занятому своей корректурой Э. С. Тот урчал «Ревет и стонет Днепр широкий» и был возмущен тем, что его благородный пес подбирает на шоссе старые подошвы. Но возмущение его длилось лишь несколько секунд. Э. С. поднялся с плетеного кресла, несколько листков корректуры упали в траву, но он не стал их подбирать, а поскорей отнял у Джанки плоского, как арбузная корка, ежа. Обвел взглядом сад, соседние дома, природа казалась сломленной от зноя. Вокруг дрожало марево, и сквозь дрожащее марево доносились проклятья, которыми лиса осыпала проклятый этот мир. Стараясь освободиться от колокольчика, она колотила им о каждый камень, который попадался ей на пути, от бесчисленных ударов колокольчик так деформировался, такой был весь искореженный и мятый, что и звуки у него стали злые и искореженные.

Некрасивая гримаса исказила лицо Э. С., в голове у него зашумело, зажужжало, будто внутри заработал движок. Он почувствовал, что приподымается над землей, но нисколько не удивился, потому что ожидал этого и был уверен, что в один прекрасный день он преодолеет силу земного тяготения.

— Скорей! — произнес Э. С., чувствуя, что уже начал преодолевать земное тяготение.

Он приколол к шляпе куриное перышко, собрал с плетеного стола буквы и знаки препинания, распихал по карманам — не забыть бы, подумал он, какой-нибудь буквы, а позже, по дороге, проверил алфавит и обнаружил, что не достает буквы «Ф». Э. С. спешил попрощаться с Джанкой, та сидела перед ним и жалобно скулила, появилась жена Э. С. с теплой фуфайкой в руках. Подойдя к Э. С. сзади, она накинула на него фуфайку, но тихонько, чтоб он не заметил и не отрывался от чтения корректуры.

Ей и невдомек было, что Э. С. уже нету в ивовом кресле, что там осталась лишь его оболочка. Истинный Э. С. вырвался из телесной оболочки и летел сейчас низко над землей, торопясь попрощаться со всем, что было дорого его сердцу. Стыдливая тараканиха высунула ради него свои усики из трещины в кухонной стене, дом выдохнул полной грудью из дымовой трубы, гора Витоша пригнулась, чтобы Э. С. было легче окинуть ее взглядом. Примчалась лиса с колокольчиком. «Пощады!» — взывала она всем своим существом. Э. С. отвязал колокольчик, и в ту же секунду рыжий лисий хвост взвился точно горящий факел. На Стамбульском шоссе затарахтел мотор, серый пикап «Берлие-РТ-504» свернул с дороги и въехал прямиком к Э. С. в сад. Из пикапа выглянули две французские кикиморы, у обеих на голове было надето по феске «азизие». Кикиморы курили гашиш, глаза у них полезли из орбит, когда они увидали, что Э. С., точно пушинка, порхает в воздухе.

Кузов пикапчика был набит гашишем. Э. С. заглянул в него, одобрил груз французских кикимор, вдруг вспомнил о чем-то, метнулся в дом, позвонил кому-то по телефону и стал горячо излагать в трубку свои взгляды на баллистику. Видимо, на другом конце провода согласились с его взглядами на баллистику, потому что он положил трубку с довольным видом, по дороге налил в стакан какой-то напиток с кусочком льда и выпил, не дав льду растаять. Он летел к пикапу, обе старушки восхищенно взирали на него и что-то восклицали. Он нес под мышкой ежа, а еж в свою очередь нес под мышкой змеиную шкуру и громко сопел. Э. С. поднял колоннады акрополей, разрушенных им в варварские годы молодости, погрузил их в кузов машины, засвистел, и тут вдруг на шоссе появился оранжевый «запорожец». Точно апельсин, катился он по асфальту, тоже свернул с дороги и выехал на луг. Он верещал, как цикада. Раскинув свои железные крылья, чтобы остыть, он шумно дышал через них, как рыба дышит через жабры. К крыше «запорожца» был приторочен большой, вдвое больше самой машины, пергаментный свиток. Э. С. еще раз обвел все вокруг взглядом, проверяя, не забыл ли он чего-нибудь, и, чуть слышно напевая «Ревет и стонет Днепр широкий», посмотрел и на собственную свою оболочку, которая склонилась над корректурой, удобно расположившись в плетеном кресле.

Жена Э. С. тем временем вернулась в дом и поставила пластинку «Как прекрасен этот мир». Певица через окно вышла на веранду, спустилась в сад, рвала цветы и кидала их к ногам Э. С. Но он ни разу не взглянул на нее, застыв в вечном покое — таком же, как и буквы в его корректуре.

— Ладно, — произнес Э. С. — Больше нам тут делать нечего!

Он опустился в кузов пикапчика, тот рывком сорвался с места, в ушах у Э. С. засвистел ветер, змеиная кожа сухо шуршала, извиваясь, как лента. Э. С. обернулся взглянуть, едет ли за ними оранжевый «запорожец» (тот следовал за ними по пятам, везя на спине огромный свиток), и тут заметил в углу кузова косматое черное существо.

— Это ты? — спросил Э. С.

— Я, — отвечало существо и пододвинулось ближе, выплевывая стрекозиные крылья.

Это был дьявол.

Он встал рядом с Э. С., уши откинул назад, чтоб не хлопали на ветру и не снижали скорость машины. Мотор работал без перебоев, кругом, куда ни глянь, — зеленые поля. Потом над полями пополз дым, а немного погодя Э. С. заметил двух человек. Они проворно бежали по воздуху, штаны у них сползали чуть не до щиколоток, они пытались на ходу подтянуть их, чтоб прикрыть срам, но безуспешно, потому что руки их были заняты большими бумажными мешками — они ловили дым и старались затолкать его в свои мешки. Оба волочили за собой по нескольку бумажных мешков с дымом, крепко перетянутых бечевкой.

— Ого! — воскликнул Э. С. — Да ведь это мои акцизные!

Услыхав слово «акцизные», оба обернулись и умоляюще взглянули на Э. С. Тот, однако, не ощутил к ним никакой жалости, наоборот, подумал, что мало тогда проучил их — всего разок хлестнули их по мягкому месту.

— Это вы здорово придумали, — сказал Э. С. дьяволу.

— Стараемся, — ответил тот. — Собирая дым в бумажные мешки, мы стремимся поддерживать чистоту окружающей среды, или, как теперь принято ее называть, «жизненной среды».

— Человек и его жизненная среда — проблема исключительно важная, — сказал Э. С.

— Мы тоже так считаем, — сказал дьявол. — Если вам интересно, могу показать, чем занимаются мои подопечные.

Они свернули в сторону, и дьявол не без гордости показал новые смолоперегонные заводы. Он объяснил, что испокон веков работа велась тут по допотопной технологии, и смола получалась низкого качества. В связи с проблемой охраны жизненной среды возникла необходимость создать новые, современные предприятия. Благодаря им теперь к котлам подается чистейшая, рафинированная смола, не содержащая канцерогенных веществ и, следовательно, не угрожающая жизни грешников.

Э. С. все одобрил, но заметил, что множество грешников снуют возле аппаратуры и котлов и пилят дрова на обычных деревянных козлах, колют топорами суковатые пни на обычных колодах, собственным дыханием раздувают под котлами огонь. Вид у всех изнуренный, глаза слезятся, лица в саже.

— Как жизнь, работяги? — спросил Э. С.

— У работяг жизнь везде одинаковая, — ответили те. — Сами видите, день-деньской дрова колем, огонь под котлами поддерживаем, а богатенький полеживает в смоле в свое удовольствие, иногда разве повернется с боку на бок!