Избранное - Страница 98

И, память сохранив о виденном, прольет Он свет на то, что есть и что к концу придет; Что древле ты вложил природе в сердце, Боже; Что в дар она дает и отнимает позже;

О чем с ней небеса беседуют без слов;

Зачем с себя стряхнуть нельзя ее оков;

Зачем в ней тлен и жизнь борьбу ведут всечасно; Зачем неведомо одно, другое — ясно;

Такая ли судьба у звезд, что и у всех;

Грешны ль они и как им искупить свой грех; Земля им спутница или они ей свита;

Где правда в вымысле, где тайна в яви скрыта; Где в блеске знания — неведения тьма;

Какою цепью дух так держит плоть-тюрьма;

И почему дано лишь два пути, не боле —

Путь безмятежности, но скуки и безволья Иль путь страстей, пожар которых не зальешь, Сон летаргический или конвульсий дрожь;

И почему висит угрозой вековечной Смерть над природою, как меч остроконечный; Что есть добро и зло — случайность или нет, Задержка краткая в фатальном беге лет Иль это полюсы вселенной, для которой Противоборство их должно служить опорой;

И почему творят порою духи зла

Непредсказуемые добрые дела;

И впрямь ли племена дорогой неизвестной Вдаль, как звезда, ведет твой промысел небесный, Иль мечутся они с рыданьями впотьмах,

Как дети малые, которых мучит страх;

И сможем ли, когда настанет суд над всеми И, как песок в часах, исчерпается время,

Ты — возгласом одним и пламенем очей,

Я — крестным знаменьем и вздохом без речей, Добиться, чтоб навек разжались когти ада И миру, жертве их, дана была пощада...

Все человек поймет, как только будет знать, Откуда он пришел, куда уйдет опять».

III

Так молвил Сын, к Отцу взывая безответно.

Вновь ниц он падает и ждет с надеждой тщетной, Потом смиряется и говорит: «Твоя Да будет воля днесь и присно — не моя». Усугубляют страх, отчаянье, смятенье Его предсмертные и долгие мученья.

Он смотрит на небо — нигде ни огонька. Надгробьем мраморным чернеют облака.

Земля по-прежнему глубокой тьмой одета И, как душа Его, где сумрак без просвета, Дрожит. Тут различил он шум шагов в леске И факел увидал в Иудиной руке.

Молчание

Коль прав евангелист и на горе масличной Сын человеческий такие рек слова,

Коль внемлют небеса глухие безразлично

Стенаньям созданного ими естества,

Пусть праведник смирит презрением страданье И будет пусть его холодное молчанье Ответом вечному молчанью божества.

Хижина пастуха Письмо к Еве I

Коль сердце у тебя, томясь во мраке мира, Нависшего над ним громадой ледяной,

Похоже на орла, насельника эфира,

Что ранен и влачит крыла в пыли земной;

Коль, кровью исходя, оно дрожит от боли;

Коль с высоты небес ему не светит боле Любовь, последняя звезда во тьме сплошной;

Коль у тебя душа прикована к галере И так устала жить под вечный свист бичей,

Что захотела вдруг всплакнуть по крайней мере И позабыть на миг о каторге своей,

И коль она глядит сквозь люк весельный в волны И видит в них, от слез и ужаса безмолвна, Клеймо, что на плече железо выжгло ей;

Коль тело у тебя, хоть страсть в нем и сокрыта, Так целомудренно, что, сдерживая гнев, Уединения ты ищешь нарочито,

Чуть глянет на тебя развязный светский лев;

И коль от яда лжи твой рот пересыхает И вся краснеешь ты при мысли, что вздыхает Тот, с кем чужие вы, в мечтах тебя узрев,—

Беги из городов, столь перенаселенных,

Что кажутся они возвышенным умам

Застенком для племен, навек порабощенных,

Но пусть дорожный прах не льнет к твоим ногам. Пусть рощи и поля — приют для душ свободных — Тебя, как моряка, спасут из волн холодных,

И ото всех вдали укроешься ты там.

Природа строгая в безмолвии застыла И заждалась тебя. Встает туман кругом.

Качает лилии, как иерей — кадило,

Последний вздох земли, прощающейся с днем. Дым меж дерев клубится, словно в храме,

Холмы скрываются из глаз, и над волнами Склоняет ива ствол, что сходен с алтарем.

Слетают сумерки, друзья четы влюбленной,

На изумруд лугов и злато спелых нив,

На дальний ручеек и на тростник бессонный,

Над лесом трепетным спокойствие разлив.

С плеч серый плащ они на русла рек свергают И виноградники стеною облегают,

Ночным цветам тюрьму дневную приоткрыв.

Так густо вереском порос мой холм любимый,

Что путнику ночлег готов на нем всегда,

И в этом вереске, неслышны и незримы,

Мы скроемся с тобой, как в прошлые года,

И там твою вину божественную спрячем,

А если до сих пор он редок и прозрачен,

Дом пастуха могу я прикатить туда.

Нет, то не дом — возок под крышей обветшалой. Как прежде, хоть дождей немало пролилось, Окрашен в тот же цвет, что щек твоих кораллы, Подкатит тихо он — не скрипнет даже ось,

И распахну опять я дверь в альков укромный, Где волосам твоим однажды ночью темной С моими кудрями сплетаться довелось.

Велишь — уедем мы с тобой в края иные,

Где выжжена земля огнем лучей дневных,

Иль ветры буйствуют, гоня валы шальные,

Иль полюс грозный спит в оковах ледяных.

Мы будем там, куда судьба нас кинет властно. Что для меня весь мир, что жизнь? Они прекрасны, Коль скоро это я прочту в глазах твоих.

Хвала создателю! Теперь локомотиву Нетрудно нас умчать, куда мы захотим,

Но божий ангел пусть хранит его ревниво,

Чтоб не произошло беды внезапной с ним,

Когда он побежит, то в глубь земли ныряя,

То через ширь реки прыжком перелетая Поспешней, чем олень, что сворой псов гоним. Да, если ангела в одежде белоснежной Бог не решит послать с машиной, чтобы тот Следил, не слишком ли пары в котле мятежны, Успеет ли она, коль нужно, сбавить ход,—

На рельсы камешек шалун пред ней положит,— И соскочить с них печь магическая может,

А то — не дай господь! — и под откос пойдет.

До срока оседлал наш род быка стального, Подстегнут алчностью и жаждой перемен. Вверяем прихоти чудовища слепого Мы даже малышей, хоть их способно в тлен Быстрее превратить подобное созданье,

Чем чрево божества, в чьем медном изваянье Чтил символ золота когда-то Карфаген.

Стремимся победить мы время и пространство, Нам умереть милей, чем опоздать хоть раз. Нажива — вот где мир являет постоянство,

Вот цель, которой все подчинено сейчас.

Наш общий клич: «Вперед!» Но обуздать дракона Не властен даже сам творец его ученый. Ввязались мы в игру с тем, что сильнее нас.

И все ж да здравствуют ревущие машины,

Что в поезда теперь торговлей впряжены!

Их к жизни вызвали корыстные причины,

Зато любовью в них крыла обретены.

Коммерции «ура!» и слава кадуцею,

Коль за день я на зов к возлюбленной поспею, Хоть разделяют нас большие две страны!

Но если только друг в печали беспредельной Нас руку помощи не попросил подать,

Иль нам отечество в опасности смертельной Рожком военным сбор не вздумало сыграть,

Иль перед тем, как ей смежит кончина веки И в лучший мир уйдет душа ее навеки,

Узреть своих детей не пожелала мать,

Не будем дел иметь с дорогою железной.

С такою быстротой по ней летит вагон,

Что кажется стрелой, свистящею над бездной,

И пассажир его возможности лишен Дышать всей грудью, взор в пейзаж вперив беспечно: Он видит лишь одно в природе бесконечной — Тяжелый грязный пар, что молнией пронзен.

Прощайте, прежние неспешные поездки, Отдохновение и праздник для души,

Дороги звонкие, густые перелески,

Веселый стук копыт и скрип осей в тиши,

Друг, встреченный в пути, объятья, разговоры, Часы, которые проходят слишком скоро,

Ночлег на воздухе в какой-нибудь глуши.

Теперь, когда людей ведет наука к цели И средства мощные им в руки опыт дал,

Мы расстояние и время одолели,

Но шар земной для нас уныл и тесен стал.

Нет больше Случая. Мы следуем маршруту, Который с точностью до метра и минуты Холодный разум нам заране рассчитал.