Избранное - Страница 101

Иль груду золота со сьерры мексиканской,

То не был и тогда б столь ценен твой улов.

XXIII

Твоя находка мощь отечества упрочит И новой славою нас озарит. Смотри ж!

Гремят колокола, орудия грохочут,

От выкриков дома дрожат до самых крыш Герои разума, затмили вы собою Тех, кто бессмертие стяжал на поле боя,— Хоронит моряков сегодня весь Париж.

XXIV

Верь, в памяти людской признательность навеки Жива пребудет к тем, кто вклад сумел внести В науку о добре, природе, человеке Иль за собой вперед искусство повести.

Что им забвение, обиды, безразличье,

Лишенья, бури, льды, коль дереву величья Над их могилами назначено расти!

XXV

Маяк для алчущих земли обетованной,

То дерево других прекрасней во сто раз. Мыслитель, на него держи в ночи туманной И штормов не страшись: твой клад дойдет до нас, В пучину золото не канет без возврата.

С улыбкой молви же, как капитан когда-то:

«Даст бог, его к земле прибьет в свой день и час».

XXVI

Бог мысли — вот кто есть бог истинный, бог сильный! Пусть семя, что в мозгу с рожденья мы несем, Познаньем прорастет и колос даст обильный,

И плод своих трудов без страха мы потом Отправим странствовать — но не в пучинах водных, А по морям судьбы и гребням волн народных,

И в гавань путь ему укажет Бог перстом

Ванда

Русская история

Разговор на балу в Париже

I

ФРАНЦУЗ

На вас столь дивные запястья и браслеты,

На пальце, словно кровь, багряный лал горит,

Но вас не радует великолепье это.

Не о беде ль былой оно вам говорит?

Не о возмездии ль? Не о вражде ль упорной?

В одной России есть такой вот жемчуг черный. Он — символ той страны, где вечно скорбь царит.

II

ВАНДА

(знатная русская дама)

Все это: ладанка с мощами — нет цены ей, Печатка, что носил минувшею порой Царь, почитаемый до наших дней Россией, Брильянты над моей печальной головой,

На поясе моем сапфиры и рубины,

Браслет мой, финифтью украшенный старинной,— Все передано мне моей сестрой-рабой.

III

Вчера, еще вчера она была княгиня И перед именем ее склонялся свет,

Но вспоминать о ней никто не смеет ныне. Бесправной узницей, которым счету нет, Несчастная живет в чужом и диком мире,

Ест с мужем-каторжником черный хлеб Сибири И слезы долго льет, от сна восстав чуть свет.

IV

Прощаясь, нам сестра сказала непреклонно:

«Все безделушки — вам. Они мне не нужны.

Для света я мертва, коль умер для закона Тот, с кем у алтаря мы соединены.

Я даже в рудниках останусь с мужем вместе,

И если б на моем вы оказались месте,

Вы были бы, как я, любви своей верны.

V

Самодержавный царь неволе и позору Пожизненно обрек супруга моего.

Пусть между подданным и государем споры Решает, как ему виднее, божество,

А мой удел — один: нести детей за мужем,

Пока солдат по льду, по снегу иль по лужам С ружьем наперевес в забой ведет его.

VI

Быть может, он сейчас, окован кандалами, Острижен и небрит, плетется через падь Иль месит грязь болот опухшими ногами,

Хоть в состоянии едва-едва ступать.

Его, чьих пращуров на царство избирали,

Именовать «Эй, ты, Сергей!» сегодня стали.

Так можно ль мне в своем дворце московском спать?

VII

Примите, сестры, в дар все эти украшенья.

Желаний суетных чужда душа моя.

Туда, где смрад и тьма, где голод и лишенья,

С собой возьму лишь то, что нужно для шитья,

И раз уж не придет спасенье ниотколе,

Раз бог назначил нам, славянам, рабью долю,

Как труп живой, в рудник сойду к супругу я.

VIII

С ним жизнь я проживу и собственное тело Без колебания о камни разобью,

Чтоб вслед его душе моя в лазурь взлетела,

Когда благой Творец узреть его в раю Захочет в мудрости своей непостижимой И ангел смерти к нам слетит с небес незримо И ввысь нас унесет, приняв на грудь свою».

IX

Нет, не нарушила сестра обет печальный И двадцать зим, что с дня прощанья протекли, Истратила на то, чтоб саван погребальный Себе самой соткать под толщею земли.

Но тщетно четки лет она перебирает —

Жизнь тлеет в ней едва, а все не догорает,

И четверо детей в рудничной тьме взросли.

X

У них кровинки нет на лицах исхудалых,

Им серый день и тот глаза слепит огнем.

Ягнята бедные, в один закут загнал их

С овцой замученной пастух дурной кнутом.

Мать права грамоте учить их добивалась:

У них ведь княжеское званье оставалось И не было вины за ними пред царем.

XI

Однажды на смотру знакомый нам вельможа — Царь был в тот день учтив, приветлив, оживлен — Прошение сестры вручить решился все же.

Лишь через десять лет ответ услышал он:

«Рабу от книги вред. Нужней ему лопата.

Пусть спину гнет за хлеб с восхода до заката. Руками — не умом работать он рожден».

XII

Нож в сердце матери вонзил отказ жестокий. Всплакнуть хоть изредка случалось прежде ей,

И делалось от слез, стекавших в снег глубокий,

В морозы лютые страдалице теплей.

Теперь из уст ее никто не слышит плача.

В сухих глазах один безмерный ужас пряча,

Она с отчаяньем взирает на детей.

XIII

ФРАНЦУЗ

Рассказ окончен ваш, а у меня нет силы Им пробужденное смятение унять.

Оно болезненнее сердце мне сдавило,

Чем если б шар земной я пробовал поднять.

Не возвращает ли нас к веку Уголино Такая странная свирепость властелина,

Что в гроб живыми вверг детей, отца и мать?

XIV

Неправда, что всегда в работе и в сраженье Льет пот и кровь рекой один простой народ.

Что стойкость, мужество и самоотверженье Несвойственны тому, кто в роскоши живет.

Чем жизнь прекраснее, тем горше с ней расстаться, Тем большим подвигом должно это считаться. Святая жертвенность, ты — духа высший взлет!

XV

О римлянки страны снегов, про участь вашу Я слышать не могу без гнева и стыда!

Не жалуетесь вы, а молча пьете чашу Несчастий, долгих мук и тяжкого труда.

Как Эпонина, став мужьям-рабам опорой,

По катакомбам вы влачите груз, который С вас снимет лишь Господь в день Страшного суда.

XVI

Два состязателя безмерного упорства — Самодержавный царь, гигантская страна!

Меж ними с дней Петра идет единоборство.

Когда ж ему конец? Не в наши ль времена?

Народ безмолвствует. Лютует повелитель.

Глаз с укрощенного не сводит укротитель:

Да, укрощенный спит, но вспрянет ото сна.

XVII

Внизу народ глядит татарским острым оком,

Как царь с дворянами в смертельный бой вступил, И точит свой топор в безмолвии глубоком,

И ждет, чтоб час борьбы и для него пробил.

А наверху монарх наносит по России Удары топором другим — которым выи Боярам некогда великий Петр рубил.

XVIII

Случилось, что сошлись две эти силы в сече,

Где императору сулил победу рок.

Мужчин — тех разметал по снегу свист картечи, А женщины пошли под барабан в острог И сыновей несли, с сестрою вашей схожи,

Ночуя после дня пути по бездорожью В глуби покинутых медведями берлог.

XIX

И эти женщины, чья твердость бесконечна, Царицы падшие, чью гордость не сломить, Вступают, распрямись, в ворота, где навечно Надежды следует входящему забыть.

Они бестрепетны, как будто им известно,

Что участь их царю земному Царь небесный По книге судеб дал заране проследить.

XX

Царь! Кто ему на лоб печать злодейств поставил, Грудь оковал броней бездушия трикрат,

Как кесарь-римлянин, что целым миром правил, Себя оковывал тремя слоями лат?

Ужель рабам у вас и впрямь порою мнится,

Что император их от казней утомится И превращать страну ему наскучит в ад?

XXI

Будь вправду он отцом для своего народа,

Отцом, которому так радостно смотреть,