Избранное - Страница 77
Изменить размер шрифта:
361. ИЗ «БОЛЬШОГО ЗАВЕЩАНИЯ»
Для матери молитва скреплена,
Чтоб прославлять Заступницу отныне,
Бог знает, сколько вынесла она,
Простая женщина, скорбя о сыне.
Нет мне убежища, иной твердыни!
Но плоть мою и душу может ограждать
Средь множества печалей и уныний
Старуха бедная — и это мать!
362. БАЛЛАДА, КОТОРУЮ ВИЙОН НАПИСАЛ СВОЕЙ МАТЕРИ, ЧТОБ ОНА ПРОСЛАВЛЯЛА БОГОРОДИЦУ
Небесная царица и земная,
Хранительница преисподних врат
И госпожа заоблачного края,
Прими убогую в свой райский сад,
Где дети славословят и кадят.
Я, грешная, жила не так, как надо.
Я, нерадивая, прошу пощады.
Грехов изведала я злую сеть,
Но ныне к деве обращаю взгляды —
Хочу в сей вере жить и умереть.
Ты сыну своему скажи — темна я,
Чтоб он не оттолкнул меня назад.
Так Магдалину принял он, прощая,
И так монаха, что грешил стократ,
Продавши черту душу, выпив яд
Всей дьявольской науки и услады,
Простил он, добрый пастырь злого стада.
Заступница, моли его и впредь
Ты, лилия невидимого сада.
Хочу в сей вере жить и умереть.
Я женщина убогая, простая.
Читать не знаю я. Меня страшат
На монастырских стенах кущи рая,
Где блещут арфы, и под раем ад,
Где черти нечестивцев кипятят.
Сколь радостно в раю, сколь страшно ада
Среди костров, и холода, и глада!
К тебе должны бежать и восхотеть
Твоих молений и твоей ограды.
Хочу в сей вере жить и умереть.
ПОСЛАНИЕ
Ты, матерь божия, — печаль и страда!
Твой сын оставил ангелов усладу,
За нас он принял крест, и бич, и плеть.
Таков он, и в такого верить рада,
Хочу в сей вере жить и умереть.
363. ЧЕТВЕРОСТИШИЕ, КОТОРОЕ НАПИСАЛ ВИЙОН, ПРИГОВОРЕННЫЙ К ПОВЕШЕНИЮ
Я Франсуа — чему не рад!
Увы, ждет смерть злодея,
И, сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.
Ронсар
364. «Старухой после медленного дня…»
Старухой после медленного дня,
Над пряжей, позабывши о работе,
Вы нараспев стихи мои прочтете:
Ронсар в дни юности любил меня.
Служанка, голову от сна клоня
И думая лишь о своей заботе,
На миг очнется. Именем моим вспугнете
Вы двух старух у зимнего огня.
Окликнете — ответить не сумею;
Я буду мертвым, под землей истлею.
И, старая, вы скажете грустя:
«Зачем его любовь я отвергала?»
Вот роза расцветает, час спустя
Ее не будет — доцвела, опала.
Иоахим дю Белле
365. «Голубка над кипящими валами…»
Голубка над кипящими валами
Надежду обреченным принесла —
Оливы ветвь. Та ветвь была светла,
Как весть о мире с тихими садами.
Трубач трубит. Несет знаменщик знамя.
Кругом деревни сожжены дотла.
Война у друга друга отняла.
Повсюду распри и пылает пламя.
О мире кто теперь не говорит?
Слова красивы, и посулы лживы.
Но я гляжу на эту ветвь оливы:
Моя надежда, мой зеленый щит,
Раскинь задумчивые ветви шире
И обреченным ты скажи о мире!
366. «Уж ночь на небо выгоняла стадо…»
Уж ночь на небо выгоняла стадо
Своих блуждающих косматых звезд,
И ночи конь, вздымая черный хвост,
Уж несся вниз, в подземную прохладу.
Уж в Индии, встревожены и рады,
Перекликались сонмы сонных звезд.
Всё розовело. Трав был слышен рост.
Туманов плотных дрогнула ограда.
Тогда, вся в жемчуге, светясь, горя,
Вдруг показалась новая заря.
И день, пристыжен смутным ожиданьем,
Далекой Индии большой Восток
И пыль анжуйских голубых дорог
Залил своим как бы двойным сияньем.
367. «Увидев Рим с холмами неживыми…»
Увидев Рим с холмами неживыми,
Безмолвствует в смятенье пилигрим:
Нагромождение камней пред ним.
Напрасно Рим найти он тщится в Риме.
Был пышен Рим и был непобедим,
Он миром правил. В серо-синем дыме —
Обломки славы, щебень. Где же Рим?
Уж Рима нет, осталось только имя.
Он побеждал чужие города,
Себя он победил — судьба солдата.
И лишь несется, как неслась когда-то,
Большого Тибра желтая вода.
Что вечным мнилось, рухнуло, распалось,
Струя поспешная одна осталась.
368. «Повсюду славен, повсеместно чтим…»
Повсюду славен, повсеместно чтим,
С поверженными, праздными богами,
С убогим мусором в разбитом храме,
Нам открывается великий Рим.
Был блеск его уму непостижим,
Беседовали башни с небесами.
И вот, расщеплен, он лежит пред нами,
Он нас томит ничтожеством своим.
Где слава цезарей, рабов работа,
Побед кровавых пышные ворота,
Героев рой, бессмертия ключи?
Всё унесли века. Страшней нет власти.
Я говорю себе: коль эти страсти
Испепелило время, промолчи.