Избранное - Страница 39

Дом Нарциссы был последним на их пути. Один за другим они объехали дома всех остальных девиц и сидели в автомобиле, пока негры, стоя на газоне, играли на своих инструментах. В затемненных окнах показывались головы, иногда зажигался свет, один раз их пригласили зайти, но Хаб и Митч скромно отказались; из одного дома им вынесли закуску, а в другом их крепко обругал молодой человек, сидевший с девушкой на темной веранде. По дороге они потеряли крышку сапуна, и теперь, продвигаясь от дома к дому, все по-братски выпивали вкруговую прямо из горлышка. Наконец они подъехали к дому Бенбоу и, стоя под можжевельниками, сыграли свою мелодию. В одном окне еще горел свет, но никто не показывался.

Луна уже опустилась низко над горизонтом. Теперь она отбрасывала на все предметы холодный серебристый отблеск, тусклый и немного вялый, и когда они, не зажигая фар, катились по улице, застывшей в безжизненном узоре серебра и черни, словно улица где-то на самой луне, мир казался необитаемым и пустынным. Они проезжали по очерченным четким пунктиром перемежающимся теням, минуя растворяющиеся в тумане тихие перекрестки или одинокий автомобиль где-нибудь на обочине перед домом. Все кругом застыло в неподвижности, и только в одном месте собака пробежала по улице, пересекла газон и скрылась.

Впереди распахнулась просторная площадь, в центре которой стояло окруженное вязами здание суда. В полынно-сером тумане их листвы шары уличных фонарей больше чем когда-либо напоминали огромные бледные виноградины.

В каждом окне банка горело по лампочке, и еще одна лампа светилась в холле гостиницы, перед которой выстроилось в ряд несколько автомобилей. Других огней не было.

Когда они объезжали здание суда, от дверей гостиницы отделилась какая-то тень, кто-то подошел к краю тротуара, между полами расстегнутого пиджака забелела рубашка, и как только автомобиль стал медленно сворачивать в одну из улиц, человек их окликнул. Баярд затормозил, и человек, приминая белесую пыль, подошел и взялся рукою за дверцу автомобиля.

— Хелло, Бак, — приветствовал его Митч. — Поздно ты нынче не спишь.

У человека была спокойная, добродушная лошадиная физиономия. На расстегнутом жилете поблескивала металлическая звезда. Пиджак слегка топорщился на бедре.

— Вы, ребята, что тут делаете? На танцы ездили? — спросил он.

— Мы серенады пели, — отвечал Баярд. — Выпить не хочешь. Бак?

— Нет, благодарю покорно, — отозвался Бак, все еще держась рукою за дверцу, серьезный, добродушный и важный. — А вам не кажется, что уже поздновато?

— Пожалуй, — согласился Митч. Полицейский поставил ногу на подножку. На глаза его падала тень от шляпы. — Мы уже домой едем.

Бак молча призадумался, и Баярд подтвердил:

— Да, да, мы уже направляемся к дому. Полицейский слегка повернул: голову и обратился к неграм:

— А вам, ребята, наверняка уже спать пора.

— Так точно, сэр, — отвечали негры. Они вышли из автомобиля и вытащили контрабас. Баярд дал Рено банкноту, они поблагодарили, пожелали доброй ночи, взяли контрабас и тихонько свернули в боковую улицу. Полицейский снова обернулся.

— Это твоя машина стоит перед кафе Роджера, Митч? — спросил он.

— Наверно. Во всяком случае, я ее там оставил.

— Ну, вот, ты отвези Хаба домой, если он не собирается ночевать в городе. А Баярд поедет со мной.

— Какого черта, Бак? — возмутился Митч.

— За что? — поинтересовался Баярд.

— Его родные беспокоятся, — отвечал полицейский. — С тех пор как этот жеребец его сбросил, они его в глаза не видели. Где ваша повязка, Баярд?

— Снял, — буркнул Баярд. — Послушай, Бак, мы с Хабом высадим Митча, а потом поедем прямо домой.

— Ты уже с четырех часов домой едешь, — невозмутимо отвечал полицейский, — но все никак не доберешься. Ты лучше поезжай со мной, как твоя тетушка велела.

— Разве тетя Дженни велела тебе посадить меня под арест?

— Она о тебе беспокоится, сынок. Мисс Дженни сейчас мне звонила и просила до утра за тобой присмотреть. Вот я и думаю, что мы с тобой сейчас поедем. Тебе сегодня надо было сразу домой ехать.

— Помилосердствуй, Бак, — вступился Митч.

— По мне пусть лучше злится Баярд, а не мисс Дженни, — терпеливо отвечал тот. — Вы, ребята, идите себе с Богом, а Баярд пусть лучше со мной едет.

Митч и Хаб вылезли из машины, Хаб захватил свой кувшин, и они, пожелав спокойной ночи, пошли к кафе, где стояла машина Митча. Полицейский сел рядом с Баярдом. До тюрьмы было недалеко. Вскоре над тюремной стеною показалось ее здание, угловатое и неумолимое, с узкими ощеренными окнами верхнего этажа, грубыми, как рубцы от ударов шпаги. Автомобиль свернул в переулок, полицейский вылез, открыл ворота, и Баярд въехал на утоптанный неметеный двор и остановился, а полицейский подошел к маленькому гаражу, в котором стоял «форд». Он выгнал его задом из гаража и знаком велел Баярду заезжать. Гаражик был построен специально для «форда», и автомобиль Баярда почти на треть торчал из дверей.

— Лучше чем ничего, — заметил полицейский. — Пойдем.

Через кухню они вошли в квартиру тюремного надзирателя, и Баярд, стоя в темном коридоре, ждал, пока Бак нащупает выключатель. Потом он вошел в мрачную, скудно обставленную, но чистую комнату, где валялись разные предметы мужского туалета.

— Послушай, ты, кажется, хочешь уступить мне свою постель? — запротестовал Баярд.

— До утра она мне не понадобится, а к этому времени ты уже уедешь, — отвечал полицейский. — Может, помочь тебе раздеться?

— Сам справлюсь, — проворчал Баярд, потом более вежливым тоном добавил: — Спокойной ночи, Бак. Премного благодарен.

— Спокойной ночи, — отозвался полицейский.

Он закрыл за собою дверь, и Баярд снял башмаки, пиджак и галстук, потушил свет и пег на кровать. В комнату сочился преломленный неосязаемый свет невидимой луны. Стояла глухая ночь. За окном на фоне плоского опалового неба низкими уступами поднимался карниз. Голова была холодной и ясной — выпитое виски совершенно испарилось. Или, вернее, казалось, будто его голова — это и есть Баярд и будто он лежит на чужой кровати, а его притупленные алкоголем нервы ледяными нитями прошили все его тело, которое он обречен вечно влачить за собой по унылому бесплодному миру.

— Проклятье, — проговорил он, лежа на спине и глядя в окно, из которого ничего не было видно, ожидая сна, который еще неизвестно, придет или нет, на что ему было, впрочем, абсолютно наплевать. Ничего не видно, а впереди длинная-предлинная человеческая жизнь. Трижды два десятка и еще десять лет влачить по миру упрямое тело, ублажая его ненасытную утробу.

Трижды два десятка и еще десять — так сказано в Библии [40]. Семьдесят лет. А ему всего только двадцать шесть. Чуть побольше одной трети. Проклятье.

Хорес Бенбоу в чистой нескладной гимнастерке, которая лишь подчеркивала производимое им впечатление неуловимой утонченной ущербности, нагруженный невероятным количеством ранцев, вещевых мешков и бумажных пакетов, сошел с поезда два тридцать. Сквозь густую толпу входящих и выходящих пассажиров до него донесся чей-то голос, который звал его по имени, и его рассеянный взгляд, словно лунатик, лавирующий в уличной давке, стал блуждать по скоплению лиц. «Хелло, хелло», — пробормотал он, выбрался из толпы, сложил на краю платформы все свои мешки и пакеты и устремился вдоль состава к багажному вагону.

— Хорес! — снова крикнула бежавшая вдогонку за ним Нарцисса.

Дежурный по станции вышел из своей конторы, остановил его, удержал, как норовистого породистого копя, пожал ему руку, и только благодаря этому сестра смогла его догнать. Он обернулся на ее голос, собрался с мыслями, схватил ее на руки, поднял так, что ее ноги оторвались от земли, и поцеловал в губы.