Избранное - Романы. Повесть. Рассказы - Страница 11

— Летти, — позвал он, — иди сюда. Мы тут сидим.

— Дама Летти, — сказала Цунами над его головой, — переберитесь, пожалуйста, сюда и садитесь с нами, дорогая. Вот здесь, рядом с Рональдом.

«Снобы чертовы, — подумал Годфри. — Решила небось, что Летти — важная особа».

Кто-то, подавшись к нему, предложил подщелкнутую из пачки сигарету с фильтром. Он таких не курил, но все же сказал: «Спасибо, я приберегу ее на потом». И, подняв глаза, увидел волчий оскал вечной ухмылки на лице соседа, который протягивал ему пачку трясущейся рукой. Годфри извлек сигарету и положил ее у своей тарелки. Он был недоволен, что его усадили рядом с Перси Мэннерингом — нахлебник Лизы, во-первых, а во-вторых, дряхл до безобразия, одни эти осклабленные гнилые зубы чего стоят, да он и чашку-то в руке не удержит.

Действительно, поэт пролил на себя почти весь свой чай. «Самое место ему в богадельне», — думал Годфри. Цунами то и дело поглядывала в их сторону и прицокивала языком, но она хлопотала таким образом обо всех и вся, словно воспитательница на детском празднике. Перси же все было нипочем: и собственное неряшество, и чужое неодобрение. Еще за их столом сидели Джанет Джопабоком и миссис Петтигру. Поэт, естественно, счел, что он из них самый почетный гость и поэтому призван быть душой общества.

— Однажды я с Лизой крупно поссорился, — прорычал он. — Это когда она взяла в любимчики Дуйлана Тхомуса. — Так ему было благоугодно называть Дилана Томаса. — Да, да, Дуйлана Тхомуса, — сказал он, — Лиза в нем души не чаяла. Знаете, если меня отправят на небо, а там окажется Дуйлан Тхомус, то спасибо, я лучше отправлюсь в самое пекло. Зато же не удивлюсь, если Лизу отправили в самое пекло за паскудное пособничество Дуйлану в его стихоплетстве.

Джанет Джопабоком преклонила слух к речам Перси.

— Простите, что вы сказали о бедной Лизе? Я не расслышала.

— Я говорю, — был ответ, — что не удивлюсь, если Лизу отправили в пекло за поганое пособничество…

— Из уважения к моей незабвенной сестре, — сказала Джанет с дрожью во взгляде, — я попросила бы не обсуждать…

— Дуйлан Тхомус сдох от делириум тременса, — заявил, вдруг злобно возликовав, престарелый поэт. — Улавливаете, а? Д — делириум, Т — тременс. Инициалы-то не зря даются!

— Во имя уважения к моей покойной сестре…

— Стихотворец называется! — фыркнул Перси. — Да Дуйлан Тхомус и знать-то не знал, что такое стих. Я однажды Лизе как сказал, так и сказал: «Ты, говорю, чертова дура, что содержишь этого шарлатана! Это же не стихи, это же хрен знает что!» Она не понимала, да и все вы хороши, но я говорю вам, что это не стихи, а МОШЕННИЧЕСТВО от первой до последней строчки!

Цунами повернулась вместе со стулом.

— Потише, потише, мистер Мэннеринг, — велела она, похлопав его по плечу.

Перси глянул на нее и прорычал:

— Ха! Да если у вас сатана спросит, вы знаете, что ему отвечать про дуйлан-тхомусовскую пфуэзию? — Он уселся прямо и осклабил зеленые клыки — поглядеть, как принят его вопрос, на который он тут же сам и ответил в непечатных выражениях, и миссис Петтигру воскликнула: «О боже мой!» — и отерла сложенным платочком углы губ. За соседними столами зашумели, подошла старшая официантка и заметила:

— Здесь такого нельзя, сэр!

Годфри все это было более чем отвратительно, однако он подумал: а вдруг сейчас конец чаепитию? Пока все взирали на Перси, он украдкой прихватил два целлофановых пирожных сверху бутербродницы и запихал их в карман. Потом оглянулся и удостоверился, что никто ничего не заметил.

Джанет Джопабоком склонилась к миссис Петтигру.

— Что он сказал? — спросила она.

— Видите ли, мисс Джопабоком, — сказала миссис Петтигру, искоса поглядывая в зеркало на стене, — сколько я могу понимать, он едва ли не грубо отозвался о некоем джентльмене.

— Бедная Лиза, — сказала Джанет, и слезы выступили у нее на глазах. Она расцеловалась с родственниками и удалилась. Племянник Лизы с женою попятились к двери, но, не дойдя до нее, были отозваны Цунами обратно, потому что племянник забыл шарф. Потом, впрочем, им было позволено уйти. А Перси Мэннеринг остался сидеть, широко ухмыляясь.

К великому облегчению Годфри, миссис Петтигру заново нацедила ему чаю. Она и себе налила, но протянутую трясущейся рукой чашку Перси попросту не заметила.

— Х-ха! — сказал Перси. — Что, леди у нас обижены, не для их ушей, а? — Он потянулся к чайнику.

— Надеюсь, не я довел до слез Лизину сестру, — торжественно сказал он. — Мне это было бы крайне печально — зачем ее до слез доводить?

Чайник был тяжеловат для его нетвердых пальцев и опрокинулся, откинув крышку и устроив на скатерти бурный разлив с чайными листочками, окативший брюки Годфри.

Цунами поднялась, решительнейшим образом отодвинув стул. За нею к месту происшествия последовали дама Летти и официантка. Годфри обтирали губками, а Летти взяла поэта под руку и сказала ему: «Уходите, пожалуйста». Цунами, занятая брюками Годфри, крикнула через плечо мужу:

— Рональд, ты же мужчина! Помоги даме Летти. — Чего? Кого? — всполошился Рональд.

— Очнись, Рональд. Ты что, не видишь? Помоги даме Летти вывести мистера Мэннеринга.

— Ой, — сказал Рональд, — кто-то, оказывается, чай пролил! Он с ужасом уставился на залитую скатерть.

Перси стряхнул руку дамы Летти и, осклабляясь направо и налево, застегивая свой пыльник, удалился.

Для Годфри и миссис Петтигру освободили место за главным столом, рядом с Джопабокомами.

— А теперь мы попросим свеженького чаю, — сказала Цунами. Все облегченно вздохнули. Официантки прибрали запакощенный стол. Зал благоустроился.

Дама Летти стала расспрашивать миссис Петтигру о ее планах на будущее. Годфри тревожно вслушивался в их беседу. Он отнюдь не был уверен, что бывшая экономика Лизы Брук годится для ухода за Чармиан. Может, она старовата, а может, дорого запросит. Вон она какая вся эдакая, и в голове небось то же самое. И совсем ему не казалось, что Чармиан ее хорошо примет.

— То есть ничего определенного, сами понимаете, — вмешался он.

— Видите ли, мистер Колстон, я как раз и говорила… — сказала миссис Петтигру. — Я говорю, что не могу так уж планировать, пока все не прояснится.

— Что прояснится? — спросил Годфри.

— Годфри, пожалуйста, не мешай, — сказала Летти. — У нас тут с миссис Петтигру свой разговор.

Она шлепнула локтем по столу и повернулась к миссис Петтигру, загораживая брата.

— А служба как, на ваш взгляд? — спросила его Цунами.

Годфри обернулся и поглядел на официанток.

— Что, все в полном порядке, — сказал он. — Та вот, постарше, прекрасно, по-моему, обошлась с этим, как его, Мэннерингом.

Цунами закатила глаза, как бы взывая о благодати.

— Я имею в виду, — сказала она, — обряд прощания с бедной Лизой в крематории.

— А, — сказал Годфри, — так вы бы и сказали «похоронная служба». А то вы просто сказали «служба», и я, естественно, подумал…

— И как же вам показалась похоронная служба?

— Да вполне, — сказал Годфри. — Я даже и сам решил — пусть меня в свое время кремируют. Очень опрятно. А то мертвые тела в земле лишь загрязняют нам питьевую воду. Вы бы сразу так и сказали: похоронная, дескать, служба.

— А по-моему, она прошла как-то холодно, — сказала Цунами. — Мне вот, например, хотелось бы, чтобы священник прочел некролог бедной Лизы. Помнится, на прошлой, где я была, кремации — у бедняжки Рональда умер брат Генри — там читался некролог из «Ноттингем гардиан», про его боевые заслуги и про его деятельность в АССМИЛ [6]и заботу о безопасности на дорогах. И как это все трогало. Ну а в чем дело, почему нельзя было прочесть некролог Лизы? Сколько писали в газетах про ее заслуги перед искусством — вот и надо было нам все это зачитать.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Годфри. — Это самое меньшее, что они могли сделать. А вы оформили заказом?

— Увы, нет, — вздохнула она. — Я предоставила распоряжаться Рональду. Словом, если сама не позаботишься…