Избалованные смертью - Страница 10

Она подошла к Шону, подождала, пока тот встанет, и сказала:

– Значит, так: его имя – Кевин Донахью. Они приехали сюда на вечеринку, поссорились. Ушли, в машине поссорились еще сильнее. Он утверждает, что убил ее, как в полиции это называют, в состоянии аффекта. Скорее всего, так оно и было.

– Просто… просто оттого, что он на нее разозлился?

– Да, примерно так. Потом он опомнился, испугался, но сожалеть было уже поздно. «Я не хотел» и «Если бы можно было все исправить» делу уже не помогут. Он безвольный, глупый и эгоистичный тип, поэтому он отвез ее в лес, бросил там и скрылся. С того момента, как он ее там бросил, и до того, как ты ее нашел, прошло меньше двенадцати часов. Благодаря этому полицейские смогли его выследить и арестовать. Он ответит за свое преступление.

– Они его посадят за решетку?

– Он уже за решеткой.

– И какой будет срок?

«Господи, – подумала Ева, – этим детям палец в рот не клади».

– Я не знаю. Иногда кажется, что мало, но так уж получается.

– Надеюсь, они его, прежде чем арестовать, хорошенько отдубасили.

Ева сдержалась, чтобы не хмыкнуть.

– Парень, если хочешь стать копом, придется научиться держать язык за зубами. Преступник за решеткой. Дело закрыто. Иди съешь пирожок или что захочешь.

– Отличная мысль, – одобрила Шинед. – Идем, Шон, – сказала она, беря его за руку, – поможешь мне порезать пирог. Вот молодец! – добавила она, улыбнувшись на ходу Еве. – Эй, Имон, чего замолчал? Играй дальше! А то наша американка решит: мы тут не знаем, как надо устраивать вечеринки.

Снова полилась музыка. Ева не успела сесть, как Брайан уже подхватил ее и закружил.

– Лейтенант, дорогая, чур, первый танец мой!

– Это не по моей части. Я не танцую.

– Сегодня – танцуешь.

Так и вышло. Впрочем, танцевали все. Закончили уже далеко за полночь, и Ева, еле держась на ногах, доковыляла до кровати.

А на рассвете ее снова разбудил петух.

За завтраком состоялось прощание, включавшее в себя многократные объятия, поцелуи, а Брайан сгреб ее в охапку и приподнял в воздух.

– Как бросишь этого типа, только свистни – прилечу! – подмигнул он Еве.

«А, черт с тобой!» – подумала Ева и звучно поцеловала его в ответ.

– Идет. Но имей в виду, он еще о-го-го!

Брайан расхохотался и сдавил Рорку руку:

– Везучий ты сукин сын! Береги себя и ее.

– Изо всех сил.

– До машины вас провожу, – сказала, беря Рорка за руку, Шинед. – Я буду скучать, – улыбнувшись, шепнула она Еве. – По вам обоим.

– Приезжайте на День благодарения, – ответил Рорк, пожимая ей руку.

– Ой…

– Мы вас снова ждем всех вместе, как и в прошлый раз. Я все устрою.

– Устроишь, я знаю. Да я с радостью. Думаю, смело могу то же самое сказать за всех. – Шинед вздохнула, на мгновение прижалась к нему, потом отпрянула, поцеловала его в щеку: – Это от твоей мамы. – Затем поцеловала в другую: – Это от меня. – А потом в губы: – А это от всех нас.

Смахнув непрошеные слезы, она так же благословила на прощание и Еву.

– Ну, вперед, наслаждайтесь отпуском. Счастливой дороги. – Шинед вновь взяла Рорка за руку, быстро сказала ему что-то по-ирландски, затем отошла и помахала им уже издали рукой.

– Что она сказала? – спросила Ева по дороге к машине.

– Вот моя любовь, храни ее и возвращайся с ней обратно.

Рорк глядел на Шинед в зеркало заднего вида, пока дом не скрылся за поворотом.

В машине повисла тишина. Ева вытянула ноги, устраиваясь поудобнее.

– Наверно, ты и впрямь везучий сукин сын.

– Уж какой есть, – пошутил он в ответ, напустив на себя самодовольный вид.

– На дорогу смотри, везунчик!

Всю дорогу до аэропорта Ева изо всех сил старалась дышать ровно, не задерживая дыхание и не поправляя мокрых волос на щеках.

Приятно было вернуться домой. От поездки в Управление – с пробками, с оглушающими гудками автомобилей, с назойливо кружащимися над головой рекламными дирижаблями и пыхтящими двухэтажными автобусами – у Евы даже настроение поднялось.

«Отпуск – это, конечно, здорово, – думала она, – но по мне, так и в Нью-Йорке есть все, что нужно, и соевые чипсы в придачу».

Пекло было зверским, как проверка из налоговой, и сталь с бетоном просто излучали жар, но свой город Ева не променяла бы ни на какое другое место, хоть на Земле, хоть на спутниках.

Энергия в Еве била ключом, она отлично отдохнула, и ей не терпелось заняться делом.

Припарковавшись в гараже Управления, Ева села в лифт, пятясь и отступая под напором все новых и новых копов, втискивающихся на каждом этаже, пока не почувствовала, что кислород в кабине уже на исходе. Решив, что остаток пути она проедет на эскалаторе, Ева локтями проложила себе дорогу к выходу.

Все запахи здесь были родными: пахло копами, преступниками, людьми на взводе, недовольными или просто пофигистами. Запах пота и дрянного кофе смешивался в букет, который вряд ли найдешь где-либо, кроме полицейского участка.

И Еве это нравилось.

Двое патрульных тащили вверх по эскалатору тощего, как жердь, типа в наручниках. Тот всю дорогу, не умолкая, повторял сквозь зубы: «Чертовы копы, чертовы копы, чертовы копы», и Еве его проклятия были слаще музыки.

Сойдя на своем этаже, она направилась в убойный отдел. У торговых автоматов она заметила одного из своих, детектива Дженкинсона. Он с тоской в глазах изучал меню.

– Дженкинсон!

– Эй, лейтенант Даллас, привет! – Завидев ее, он повеселел.

Судя по виду, он уже пару дней спал прямо в одежде.

– Что, решил сверхурочно поработать?

– Да вот, поймали тут с Рейнеке позднюю пташку, – сообщил Дженкинсон и нажал кнопку на автомате. В лоток выпало что-то, что слепому можно было бы толкнуть за булочку с сыром. – Закругляемся уже. Клиент пошел в стрип-клуб оттянуться со стриптизершей. Заваливается туда один козел и с полоборота вскипает. Стриптизерша-то, оказывается, – его бывшая. Он ей пощечину, клиент тот ему в морду. Козла пинком на улицу. А он пошел домой, взял любимую бейсбольную биту и стал караулить у выхода из клуба. Клиент вышел, козел на него набросился. Отметелил да мозги-то сдуру и вышиб.

– Вот те и оттянулся в стрип-клубе, – прокомментировала Ева.

– И не говори. Козел этот, конечно, сам без мозгов, но изворотливый. – Дженкинсон сорвал с несчастной булочки упаковку и откусил добрую половину. – Биту бросил – и деру. Свидетелей выше крыши, отпечатки, имя с фамилией и адресом – все есть. Верняк! Нет бы сделать всем одолжение и подождать нас дома. Нет, он покантовался где-то пару часов и заваливается к своей бывшей. С цветочками. Выкопал из клумбы у дома, прямо с корнями и землей ей сунул.

– Сердцеед, – хмыкнула Ева.

– Ага, – кивнул Дженкинсон, приканчивая булочку. – Она его, конечно, не впустила – у стриптизерш и то мозгов больше – и быстренько полицию вызвала. А он там орет, в дверь колотит, пучком этим трясет – весь коридор землей закидал. Приезжает патруль, а он взял и в окно сиганул. С четвертого этажа. И букетик свой с собой прихватил.

Дженкинсон умолк, заказал в автомате кофе с двумя таблетками сахарозаменителя.

– Но дуракам везет. Внизу какой-то торчок дурь толкал, тот прямо на него и приземлился. Продавец – в лепешку, покупатель его – в реанимации, но козлу этому они падение смягчили.

Ева покачала головой.

– Нарочно не придумаешь, – бросила она.

– Дальше – лучше! – пообещал Дженкинсон, отпив глоток из стаканчика. – Нам-то его еще и ловить. Я вниз по пожарному, Рейнеке – по лестнице. А торчок внизу – в лепешку. Между прочим, то еще зрелище. Короче, Рейнеке выбегает, смотрит: этот тип уже улепетывает. Сунулся в китайскую забегаловку с черного хода, мы – за ним, бежим через кухню, китайцы врассыпную, он на нас кастрюли опрокидывает, жратву ихнюю и черт знает что еще швыряет. Рейнеке поскользнулся на каком-то дерьме, так и загремел. Нет, такое точно не придумаешь!