Из жизни начальника разведки - Страница 8

Документы к беседе с резидентом в К. Он возвращается из отпуска к месту службы, и разговор с ним состоится завтра. Резидент Надежд не оправдывает. Под его началом всего два работника да шифровальщик, но сам он, человек опытный и, казалось бы, хорошо подготовленный, активности не проявляет. Кто же должен работать, как не резиденты? Это не канцелярский и не декоративный, а самый боевой пост, резиденту все карты в руки — высокая должность по прикрытию, самостоятельность, опыт. Как ни печально, многие резиденты предпочитают отсиживаться в кабинетах, давать указания работникам, сидеть до поздней ночи над бумагами. Те, что поглупее, еще ввязываются в посольские или торгпредские дела, усиленно занимаются «работой по советской колонии» под видом ее контрразведывательного обеспечения.

— Давай поговорим с ним завтра после обеда. А может, оставить его в Москве, все равно проку не будет?

— Н-да-а, — сомневается Николай Егорович, отругать его как следует надо, а оставлять в Москве — едва ли. Готовой замены нет, разговоры всякие начнутся, то да се… Пусть еще на годок съездит, мы тем временем замену подберем. Есть на примете отличный парень, на будущий год вполне созреет для резидента.

Вообще‑то я глубоко убежден, что вакантное место лучше пустого человека. Все мои заместители, начальники подразделений с этим вполне согласны. «Конечно, вакансия есть не просит, денег ей платить не надо, беспокойств, в отличие от никудышного работника, не причиняет…»

Все это теория. Тот же самый начальник отдела, который только что горячо высказывался в пользу жесткой кадровой политики, может пытаться просунуть в командировку человека, уже побывавшего за границей и не проявившего себя ничем хорошим. Пропустим его, а потом будем жаловаться, что у Петрова или Сидорова дело не идет, выяснять, кто направил его на боевую работу, кто просмотрел. Никто не просмотрел — просто есть вакансия и есть работник, подходящий для нее по чисто формальным признакам. Если к тому же он ухитрился чем‑то удружить лично начальству, тем лучше. (Кстати, удивительно, как многие плохие или посредственные работники умеют хорошо решать житейские проблемы!) Да и начальники ловчат. Узнает один, что коллега ищет, скажем, журналиста с французским языком, а у него давно уже такой всем в отделе нервы перепортил амбициозностью и бестолковостью. Случай представился — журналиста сплавили, дали ему приличную характеристику, и пусть теперь с ним в другом отделе мучаются.

Вот и сейчас… По делу и в назидание другим надо бы оставить резидента в Москве и отправить его куда‑нибудь подальше от оперативной работы. Такие уголки в службе есть. Но кого послать? Можно ли оставить, хотя и маленькую, резидентуру без начальника? А этот дела не сделает, но и не навредит. Черт с ним, пусть едет, но шкуру с него снимем — час стыда за год красивой жизни, как говаривал Василий Иосифович Старцев, в чей отдел я пришел 27 лет назад.

У Николая Егоровича все. Собираясь уходить, спрашивает: «Как там Наджиб?» Он долго работал в Кабуле, прекрасно знаком со всеми афганскими лидерами и принимал участие в их судьбе. Сидящий уже три года в Москве Баб- рак Кармаль не может спокойно слышать имени Калягина. Он уверен, что именно Калягин с послом Табеевым организовали его смещение в 1986 году. Кармаль не прав, но разубедить его невозможно. Николай Егорович переживает за Наджибуллу, часто вспоминает бурные годы в Кабуле, ночную пальбу на улицах, разрывы эрэсов, долгие беседы с афганцами — и «нашими», и душманами. Словечко «душман» — враг — ушло в прошлое, теперь мы почтительно говорим об «оппозиционных силах».

Поговорили об Афганистане, пришли к выводу, что у Наджиба есть шанс выстоять, если мы не подведем.

А между тем раздаются телефонные звонки, и на них надо отвечать. Шифровальщик приносит очередную партию телеграмм, помощник напоминает о предстоящем совещании и уточняет состав участников. Все это и есть та самая текучка, которая отвлекает человека от серьезных мыслей, но позволяет сетовать на перегрузки.

Телеграммы интересные, спокойные и не требующие немедленных действий. На информационное сообщение ложится резолюция: «Тов. Хренову В. М. — лично, к рассылке». Телеграммой должен заняться лично начальник управления, поскольку речь идет о конфиденциальном послании главы иностранного государства Горбачеву. Глава не очень доверяет чиновникам и своего, и советского МИД, не афиширует доверительных отношений с Кремлем и использует для обмена мнениями тайный канал КГБ. В разведке об этом канале осведомлены четыре человека в

Центре и резидент на месте. Хренов заглянет ко мне, и мы вместе сформулируем предложения касательно ответа президента СССР на это послание так, чтобы президент мог сказать по телефону Крючкову лишь несколько слов: «Там этот, как его… Давайте ответ, я согласен». Если не подготовить сразу проект ответа, то дело безнадежно затянется, а то и вообще забудется, и нам придется выяснять в аппарате президента, кто занимается ответом да когда он будет. Некогда четкая канцелярская машина начинает давать сбои.

Обычный набор оперативных телеграмм: прошла встреча… руководство дружественной разведки приглашает посетить… совпосол просит информировать вас лично… и т. п. Очень краткие резолюции: «Пр. переговорить», «Обсудим», «Подготовьте совместные с тов… предложения». Иногда приходится писать длиннее. Осмотрительные люди многословных резолюций избегают.

Жизнь переменчива, оперативные ситуации — тем более. Проходит время, вертит человек в руках бумагу и недоумевает: «Почерк мой и подпись моя. Как я мог такую чушь написать?» Так что не злоупотребляйте пером: сказанная глупость быстрее забывается.

Пронзительный звонок — председатель! Переключаю остальные телефоны на дежурного, поднимаю трубку. Голос Крючкова задумчив, говорит не спеша. Понятно: разобрался с первой волной утренних дел, образовался десяток свободных минут, и их надо использовать с толком. Председатель никогда не тратит времени зря, не позволяет себе передохнуть.

— Прочитал письмо нелегала. Как вы думаете, он прав?

— Думаю, что прав, и думаю, что очень неплохо было бы показать это письмо Михаилу Сергеевичу.

— Попробуем… А вы думаете, для него это будет новостью?

— Владимир Александрович! Пусть развлекает Горбачева новостями кто‑нибудь другой. Ведь надо что‑то делать, мы же всем миром катимся под откос…

— Да-а, — тянет председатель, — что‑то делать надо… Как настроения в разведке?

Настроения в разведке Крючкову прекрасно известны, может быть, даже лучше, чем ее начальнику. Кратко докладываю, что народ обеспокоен, рассчитывает на решительные действия руководства, хотя вера в Горбачева стремительно тает. Дисциплину в коллективе поддерживаем, но…

— Вы сами знаете, случаи предательства могут быть еще.

В трубке слышен отдаленный переливчатый сигнал прямого телефона Горбачев — Крючков.

— Михаил Сергеевич звонит. Пока!

Крючков никогда не допускает ни одного слова, которое можно было бы истолковать как проявление нелояльности в отношении Горбачева. И тем не менее мне кажется, что он начал разочаровываться в нашем лидере. Какие силы давят на Горбачева, меж какими огнями лавирует Крючков, какие многослойные интриги плетутся в Кремле и на Старой площади — можно только догадываться. Это высшие сферы, там играют без правил.

Время к обеду. Реже звонят телефоны, люди потянулись в столовые. Взглянем на газеты, они стали злее, скандальнее и легковеснее.

Только что прошел очередной пленум ЦК КПСС. Я был там в числе приглашенных, слушал раздраженных и растерянных людей, видел обозленное лицо генерального секретаря. С докладом выступал Ивашко, неведомо за какие достоинства возведенный в ранг заместителя генсека в критический для партии час. Неужели он воплощает идею гуманного и демократического социализма? А может быть, именно его имел в виду Горбачев, сказав недавно: «Быть сегодня коммунистом означает прежде всего быть последовательным демократом, ставя превыше всего ценности общечеловеческие». Эта фраза запомнилась намертво и преследует меня к месту и не к месту.