Из сборника "Рассказы о путешествиях" - Страница 53

— Верно. Подарки, которые не удовлетворяют этим условиям, не имеют никакой ценности. Лучше уж ничего не дарить.

— Ну, хорошо. Что мы купим?

Мы оба склонились над списком и прошлись по нему еще раз.

О Феликсе Зелиге мы знали, что он спортивный фанат и не пропускает ни одного футбольного матча; в качестве подарка могли выступить: теннисные ракетки (12000 лир), складная байдарка (104000), персональное сиденье (21000 до 62000), пуловер (520).

Мы долго обсуждали, что лучше всего соответствует его сути.

— Я за пуловер, — решил я. — Практичная вещь. Всегда пригодится. Если Феликс придет с тренировки вспотевший, он будет рад быстренько нырнуть в сухой пуловер.

— Прекрасно… Начало есть… Остальное утром… При покупке…

Последние слова жена выдохнула уже в полусне, я и сам слушал ее в пол-уха.

Ранним утром мы вышли в город. Мы отправились по универмагам, каких полно в Генуе, приобрели в первом же из них прекрасный, желтый, из овечьей шерсти, настоящий итальянский спортивный пуловер "Санти-Фрутти" за 490 лир и вычеркнули Феликса Зелига из списка.

— Ну, если уж мы для него так потратились — что же полагается тете Илке? — спросила жена.

Мы отложили решение этой проблемы и купили для нашей домработницы Ребекки, чья любовь к кричащим цветам была общеизвестна, прекрасный, желтый, из овечьей шерсти… на два размера меньше… 450 лир.

Затем мы проанализировали потребности сыча Липсица. Что мы могли привнести радостного и теплого в его смутную жизнь? Швейцарские часы? Радиоприемник? Фотоаппарат?

Тщательно взвесив все "за" и "против", оценив новые возможности, мы нашли, наконец, неожиданное решение:

— Все эти вещи он уже, вероятно, имеет. Но вряд ли у него достаточно пуловеров…

Это был черный, с длинными рукавами, вследствие чего стоящий 580 лир (и еще более усложнивший проблему подарка для тети Илки).

Затем мой друг Курт должен был удовольствоваться пуловером без рукавов, что, впрочем, для него как владельца собаки было даже преимуществом: по крайней мере, злые коты не могли разодрать его рукава…

Йоселе дал нам некоторое облегчение, поскольку был страстным собирателем марок. У витрины следующего универмага нас постигло озарение, что светло-голубой был бы для него самым желанным цветом пуловера.

Постепенно мы закончили весь список. Был ли это случай или стечение обстоятельств — так или иначе мы обнаруживали, что для каждого из перечисленных нет более подходящего подарка, чем пуловер, который можно носить поочередно.

Финансовые проблемы в расчет не принимались, поскольку мы заняли достаточно денег в фонде взаимопомощи еврейской общины Генуи, чтобы расплатиться также и за два дополнительных чемодана, которые требовались для наших подарков.

Просветленные и в хорошем настроении притащили мы свой багаж в порт.

И там громче всех судовых сирен прозвучал вопль моей супруги:

— Ужасно! Мы же забыли про тетю Илку!

Мы уже сели в такси, уже нашли универмаг, уже ворвались внутрь его — и остановились перед катастрофой: все пуловеры были проданы.

— Дело в том, что сегодня и завтра в Израиль уходят два корабля, — пояснила продавщица. — Но у меня остался еще один маленький сейсмограф. Туристы их охотно берут.

Что делать тете Илке с сейсмографом? А вдруг она примет его за намек на свой храп. Нет, это не годится.

Гудок пассажирского судна "Иерусалим" взревел дважды и однозначно.

Мы поняли это совершенно точно и лихорадочно запихнули великолепный темно-красный пуловер, который нам буквально от себя оторвала продавщица, в наш двенадцатый чемодан.

Конец истории связан с драматическим напряжением. Чисто от скуки мы начали в открытом море примерять пуловеры и обнаружили, что они на нас самих сидят, как влитые. Разумеется, более мы на эту тему не говорили.

Однако, вскоре после этого жена потянула меня за рукав:

— Собственно, — сказала она, теребя его рукой, — собственно, я не понимаю, почему мы каждому прихлебателю, с которым едва знакомы, должны везти подарок? Где это написано?

— Я себя об этом уже давно спрашиваю. Нам и не следует никому из них что-нибудь везти, иначе мы со всеми остальными рассоримся…

Никто не получил от нас подарков. А кому это не нравится, может на нас жаловаться. Нам и самим может пригодится пара лишних пуловеров. Наш гардероб давно нужно было освежить.

Перед самым прибытием в Хайфу мы почувствовали себя как-то не в своей тарелке. Что-то висело в воздухе. Невозможно было сказать, что именно, но висело.

— Не нравится мне эта дымовая труба, — проворчала самая лучшая из всех жен. Я промолчал.

— И этот странный стук, — добавила она несколько минут спустя.

Мне тоже в звуках на корабле почудилось что-то неладное. Чтобы не усиливать нервозность жены, я продолжал молчать и только молился внутри. И что это только могло быть? Что, во имя господа…

— Я поняла! — внезапно вскрикнула моя жена. — Полосатая жвачка! Мы забыли жевательную резинку!

Щемящий ужас пронзил меня. Я попытался утешить отчаявшийся клубок нервов, стоявший рядом.

— Может быть, — промямлил я, — может быть, Амир про нее и не вспомнит…

Но я и сам в это не верил.

Я прошел в палубный ресторан, чтобы купить жевательную резинку. Там ее вообще не было. Вместо нее мне предложили огромного, метра два высотой, искусственного жирафа. Мы купили его, а вдобавок еще и миниатюрное изваяние Акрополя, куклу в греческом кильте[111] и картину маслом, изображающую мадонну с младенцем.

Двумя часами позже мы уже были на берегу.

Когда мы еще издали высмотрели обоих своих детей, которые с нетерпением высматривали нас и наш багаж, наши сердца бешено заколотились.

С Рафи не должно было быть проблем, он уже достаточно взрослый ребенок, кроме того, мы купили ему почти настоящий вертолет из шоколада и духовое ружье, я уже молчу об электрической железной дороге и зимнем пальто на меху (это уж можно и не принимать во внимание); бильярдный стол и моторная лодка шли контейнером.

Нет, о Рафи нам можно было не беспокоиться. Но как будет обстоять дело с Амиром?

Мы подняли его на руки, мы ласкали его, мы осторожно поставили его обратно на пол. И пока его мамочка заботливо гладила его по головке, его папа спросил:

— Ну? Кто скажет — привезли мы искусственного жирафа или нет?

Амир не ответил. Сначала он осмотрел жирафа, потом своих родителей совершенно отсутствующим взглядом, словно мы полностью стерлись из его памяти. Для маленького ребенка три недели — солидный срок. Вероятно, он нас не узнавал. Но и от людей, которых он не знал, он мог ждать только полосатой жевательной резинки.

В машине он молча сидел на коленях у бабушки и смотрел прямо перед собой. Только когда начался Тель-Авив, в его глазах мелькнули первые признаки принадлежности к семье.

— Где жвачка? — спросил он.

Я не проронил ни единого слова. И самая лучшая из всех жен ограничилась только нечленораздельным вздохом, в котором только с усилием можно было разобрать бессвязные слова:

— Дядя доктор… знаешь, Амирчик… дядя доктор сказал, что полосатая жвачка вредна для животика… не полезна, ты понимаешь…

Ответ Амира был столь внезапен и столь неожиданно громок, что водитель чуть не разбил машину:

— Дядя доктор дурак! Дядя доктор противный! — вопил он. — Папа и мама гадкие. Амир хотел жвачку. Полосатую жвачку.

Тут вступилась любимая бабуля:

— А действительно, почему вы не привезли ему жевательной резинки?

Почувствовав поддержку, Амир прибавил громкость. В такие минуты он бывает просто невыносим. Его нос стал пурпурно-красным, а рыжие волосы и того пуще.

Даже предпринятые дома меры противодействия не принесли результатов. Мы запустили железную дорогу, к потолку взмыли разноцветные шары, самая лучшая из всех жен затрубила в римский горн, я сам представил несколько греческих танцев, аккомпанируя себе на греческом барабане. Амир только долго и неподвижно смотрел на меня, пока я не закончил выступление.