Из ряда вон (СИ) - Страница 7

— На каких условиях вы принимаете к себе? — прозвучал над самым ухом голос Фредди.

Гай от неожиданности влепил ему хорошую оплеуху, и киборг покатился кубарем по земле. Он подкрался по отвесной стене, по-паучьи перебирая конечностями и цепляясь за мельчайшие трещинки своими руками и ногами-ножницами.

— Истеричка! — обиженно заявил киборг. — Я нормально спросил, тут люди интересуются — а ты дерешься!

— Он у нас такой! — выбрался из-под конвейера рыжий.- Только и ждет, как кому-нибудь по мордасам надавать. Дикарь!

— Вот-вот! А я нормальный вопрос задал! От киборгов к нам три бригады просится на прииск, если медикаменты выделять будем и под крышу возьмем.

— Это с чего это они таким доверием к нам воспылали? У нас вкалывать нужно будет! — прищурился рыжий.

— А у них тут другого выхода нет. Модификанты четверок к себе не берут, у киборгов — сдохнешь в ближайшие пару месяцев… А тут — вы. Сила!

Дядя Миша подошел поближе, прислушиваясь, и на последних словах довольно ударил себя в грудь:

— Кондопога!

Медвежата нестройно подхватили:

— Кондопога-а-а-а!!!

Гай только затылок почесал — его план начинал приобретать вполне реальные очертания.

Время — вот самая главная сложность в Разломе. Огромное табло, отмерявшее минуты и часы, висело на отвесном утесе, на высоте сотни метров. Красные, геометрические, древнего дизайна цифры отсчитывали двадцать пять часов по шестьдесят минут, достигали значения в 00:00 и все начиналось заново. Одноглазый, который уверял, что провел здесь пять лет, имел в виду летоисчисление Кондопоги — период обращения этой планеты вокруг своего светила составлял 202 дня — так что считая стандартными годами старой Терры — он пробыл в Разломе примерно три года. Рашен отмечал каждый день черточкой на стене — и у него уже получился целый орнамент.

Гай пытался понять — сколько времени прошло с того момента, как Админ уделал их на Дюплесси — и подкатил с этим вопросом к одноглазому.

— Так, ну, никаких мехов я не помню. Я-то новости читал, и хотя мне насрать на ваш сектор Атлантик со всей вашей Конфедерацией — такое я бы не пропустил. Говоришь, ОБЧР-ы на Ред Сокс? Ахахаха, а вот нехрен кино снимать как их Готэм постоянно кто-то уничтожает! Дождались, неженки! — радовался рашен. Он водил пальцем по стене с насечками и ткнул пальцем в одну из них. — Вот! Вот здесь вы появились, хотя может я дней десять и пропустил — я ведь на цепи сидел, по милости этой падлы мистера Скрупа. И человек был — дерьмо, и печенка у него на вкус — такая же. Тьфу!

У Гая отлегло от сердца — по всему выходило, что проваландался в анабиозе он не больше полугода. Один из потаенных ужасов — проснуться лет через пятьдесят, когда все родные или близкие или состарились, или умерли, или их жизнь ушла настолько далеко вперед, что появление молодого и ничуть не изменившегося Гая Кормака вызвало бы сплошное недоумение и неловкость. Лучше уж скрыться на другом конце освоенного космоса и не отсвечивать — чтоб не портить людям жизнь. Полгода — это не так страшно! Досчитав еще сто пятьдесят насечек до сегодняшнего дня, парень окончательно выдохнул — в общем получался примерно год.

Год — это, конечно, много. Но — не критично. Не такой народ нынче на Ярре подобрался, чтобы за год всё профукать. Крюгер, Ллевелин, Зборовски, Давыд Маркович и остальные — цепко будут держать систему, и не отдадут ее ни за какие коврижки. А Эбигайль… Эх! Год — это и правда много. Бог знает, как всё сложится… В любом случае — он обещал ей вернуться — и вернется. Даже если на это нужно будет потратить еще один год.

— Спасибо, одноглазый, ты меня выручил… А то я уже дергаться начал — кажется, целую вечность здесь торчим.

— А ты никак, торопишься куда-то? У нас тут — остановка конечная, мы приехали… Платим по счетам за все, что задолжали в прошлой жизни…

— Ты даже не представляешь, насколько сильно ошибаешься, друг мой, даже не представляешь…

— Ну-ну, — буркнул одноглазый.

По всему выходило — он был уверен, что здесь — за дело, и теперь искупает прегрешения. И уже за одну эту уверенность Гай был готов вытащить его отсюда, и забрать с собой на Ярр, или доставить на Кондопогу.

Большая часть каторжан предпочитала ныть и обвинять кого угодно — только не себя — в своих бедах. Виноваты были родители, плохая компания, копы, судья, прокурор, адвокат, присяжные и всё общество в целом. «Не мы такие — жизнь такая!» — рефреном звучало во время перекуров и обеденных перерывов. Все кругом были виноваты.

Не ныл Думбийя. Он как-то рассказал Гаю, что подался в пираты из-за того, что хотел стать самым крутым парнем в деревне. После того как знойная красотка Платиша отказала ему и уехала на пикапе с полевым командиром местных повстанцев в ярком малиновом берете, Дум-Дум — тихий домашний юноша, любивший математику, пауэрлифтинг, собак и Платишу — попросился на корабль к контрабандистам, которые периодически залетали к ним в джунгли — пополнить запасы продовольсвия, поразвлечься и почувствовать под ногами твердую землю. Думбийя был из тех огромных увальней, которые не осознают свою силу и позволяют издеваться над собой ребятам гораздо более щуплым — и потому никогда не пользовался авторитетом.

Но на корабле его допекли. Тихого юнгу попытались взять в оборот парочка гомиков. Осознав суть их посягательств, юный зумбец проломил извращенцам головы о переборку. И, почувствовав первый раз запах крови, он понял — насилием можно решить если не все проблемы то очень, очень многие. Путь от юнги до боцмана был для него коротким и кровавым. Новый опыт и знания попадали на благодатную почву — Думбийя впитывал всё как губка. Несколько рейсов с синтетическими наркотиками — и он вернулся в родную деревню обеспеченным кавалером, завидным женихом-астронавтом со стальным блеском в глазах и решительно оттопыренной челюстью. Всего год прошел — и такие перемены!

Поменялась и красавица — Платиша. Весь этот год она исправно работала походно-полевой женой в лагере повстанцев — пресытившись ее ласками бравый командир отдал ее своим бойцам. Видимо, она была не против — после того, как подсела на синтетические наркотики, которые поставляли на Зумбу контрабандисты. И вот теперь она — с выпавшими зубами, посеревшей кожей и трясущимися руками торговала на рыночной площади кукурузными лепешками.

Дум-Дум купил у нее одну, и, поглядев в ее мутные глаза, которые и не пытались распознать в статном астронавте бывшего тюфяка-одноклассника, вернулся на корабль и дождавшись подходящего момента, подорвал его к чертовой матери — вместе с экипажем, капитаном и наркотиками.

Ксавьер Саваж подобрал громилу на одной из космических станций, где Думбийя подрабатывал вышибалой между турнирами по боям без правил, и предложил должность абордажника, модификацию организма и хорошие деньги. Бывшему домашнему мальчику теперь было на всё плевать — и он согласился. Ему нравились лихие кавалерийские наскоки на торговцев, адреналин и кровь коротких рукопашных схваток с достойными противниками — и не нравились карательные операции на планетах. Не нравились зачистки и особенно не нравился Курт Волосан — с его садизмом и заскоками. Он был неплохим парнем, которого засосало — этот Думбийя.

И он не ныл. Он считал, что получает по заслугам — но не собирался упускать шанс всё изменить. Он искренне уважал Гая и надеялся на его помощь, и при этом сам оказывал поддержку в его инициативах.

Не ныли медвежата и дядя Миша — эти безбашенные каннибалы воспринимали мир как данность, объективную реальность в которой нужно жить. Для них везде было — «zakon tajga, medved' prokuror». Похоже, одинаково комфортно они бы чувствовали себя в каменных джунглях Либерти, на просторах Абеляра и при двойной гравитации Ярра — покряхтели бы, почесали свои бакенбарды и приспособились постепенно, разобравшись в правилах игры.