Из рода Бурого Медведя. Том 2 (СИ) - Страница 48

Резкий шлепок!

Она ударила мне пощёчину, в тот момент когда я пытался пить чай. Я немного обжёгся, но сдержал себя что бы тут же не отправить её на тот свет. Пришлось встать и уйти.

Но так просто я от неё не отделался. У нас вместе выпал урок философии.

Преподаватель философии, довольно молодой парень и довольно посредственный стихийник и боец как я знал, работал в универе второй год. Звали его Глеб Скворцов.

— Запишите тему лекции: «Парадокс Лжеца» или парадокс Эпименида, — сказал преподаватель.

Я раскрыл тетрадь и записал.

— Несколько слов про самого философа. Жил он примерно в седьмом веке до нашей эре на острове Крит. Главное чем он известен это его утверждение что «все жители острова Крит — лжецы».

— Ага! — воспрял из задних парт Бакланов. — Но ведь и он сам с Крита, значит… тут что-то не так.

— Пять за внимательность, — сказал преподаватель. — Два за то что кричишь с места Бакланов. Но да, совершенно верно, его утверждение о том что все жители Крита — лжецы, противоречит само себе потому что и он сам житель Крита. И это рождает парадокс. Разумеется он так не считал а изрёк это лишь для того что показать парадокс. Это античная версия того что сегодня известно как «парадокс лжеца». Например…

— Можно я, можно я, — потянул руку Бакланов чуть не выпрыгнув из парты.

— Ну давай, — нехотя сказал преподаватель.

— Глеб Скворцов берёт взятки на экзаменах, но все Баклановы шутники.

— Скорее лжецы тогда, — скептически прищурившись сказал преподаватель. — Не совсем так, но что-то общее есть, несмотря на явную чушь. То есть Бакланов утверждает что я беру взятки, но сами они имеют статус лжецов, значит уже нельзя утверждать наверняка что я беру взятки, нельзя ставить между этим утверждением и словом «Правда» знак равенства. Однако в базовом варианте где житель Крита сообщает что критяне лжецы, логическое утверждение вообще решения не имеет, потому и парадокс… Давайте я вам объясню как это понимать. Разложу так сказать по полочкам…

— А можно вопрос? — спросила вдруг Лиза глядя почему-то на меня через зал, сидели мы друг от друга не так уж близко.

— Да Лиза…

— А если человек врёт… то как понять что он врёт? Или неужели человек может говорить всё что ему взбрело в голову, клеветать на кого угодно и ничто, никакой закон логики и философии, не сможет такого остановить, никак пресечь эту необоснованную ложь! — её голос чуть не сорвался, столько в нём было отчаянья и бессилия.

В аудитории все притихли силясь понять что происходит.

Преподаватель философии развел руками:

— Лиза, ты вообще про что?

— Наверно речь про меня, — сказал я.

— Да, про тебя, — сказала Лиза. — Скажи всем что это неправда…

— Но Лиза, — сказал издевательски я. — Разве ты не слышала урок… а помнишь ты мне говорила раньше. Что ждёшь меня, что у тебя никого нет. Что все тебя домогаются, а ты такая святая ждёшь только меня, пока я до тебя снизойду…

Она молчала.

— Так помнишь или нет? — спросил я.

— Помню, — нехотя признала она. — Но при чём тут это.

— А при том что ты мне тогда солгала. У тебя были парни, но ты солгала, — это я узнал случайно и тогда не проявил никакого интереса, но запомнил. — Значит и сейчас твоё отрицание это ложь…

— А! — сказал вдруг Бакланов. — Это ты про Лизины шашни с волками, ну так…

Но договорить он не усел. Лиза выпустила по нему серию ледяных стрел, а затем и ледяную глыбу раскидавшую на своём пути четыре парты и учеников за ним сидевших. Стрелы Бакланов заблокировал щитом, глыбу же разбил молнией. Хотя это его и напрягло, он смог сохранить на лице улыбку… с трудом. Явно не ожидал он. Но на этом Лиза не закончила. В её руке оказался большой нож, чёрт знает где она его прятала. И она через все пары бросилась на Бакланова почему-то. Хотя вроде логичней на меня было бы…

— Уберите от меня ненормальную! — закричал Бакланов, срываясь места. — А не то я за себя не отвечаю!

Часть аудитории — те кто послабей бросились в стороны, те кто посильней кинулись разнимать дерущихся. Хотя Бакланов не дрался, лишь оборонялся. Вскоре Лизу скрутили и подавив её магическое сопротивление вывели из класса.

Мы продолжили урок, хотя получилось плохо. Через десять минут в аудиторию ворвался Питонов, оглядев зал, он увидел меня и сказал:

— Так Глеб, пусть Буров потом идёт ко мне после этого урока… на разговор. Слышишь Буров?

— Слышу Рудольф Иннокентьевич, — сказал я.

Хлопнула дверь.

В конце урока я отправился в кабинет Питонова. Он был возле аудитории по биологии. Кабинет оказался дольно большой, продолговатый, но с одним окном из-за чего там было довольно темно. Заставленный заспиртованными экспонатами в пробирках, высушенными коньками и прочими морскими жителями, он походил чем-то на музей.

— Заходи Буров! — сказал Питонов, когда я заглянул в кабинет и постучался.

Лиза сидела уже внутри. В слезах.

Я подошёл к его столу выложенному из двух, буквой «Т». И сел с другой стороны напротив Лизы.

— А теперь Буров объясни мне, зачем ты распускаешь скверные слухи про Елизавету Белолисину? Как мужик мужику объясни.

Я скрестил руки на груди и начал спокойно отвечать, глядя исключительно на Питонова.

— Рудольф Иннокентьевич, никакие слухи я не распускал. Всего лишь сказал своему родственнику что видел Лизу в неподобающей компании. А люди которые сидели рядом что-то не так услышали и всё пошло поехало. Лиза же мне ничего плохого не сделала, что бы я распускал про неё какие-то нехорошие вещи.

Уловив мои обвинительные интонации в последнем предложении о том что Лиза вроде как мне ничего плохого не сделала, Питонов с подозрением посмотрел на Лизу:

— Белолисина, ты сделал что-то плохое ему?

Лиза молчала.

— Отвечай. — потребовал Питонов. — Если это месть то это его не оправдывает… но всё равно меняет дело, потому что есть хоть какой-то мотив.

— Нет, — тихо вымолвила Лиза и потупила взгляд.

— На нет и суда нет, — сказал я и резко встал. — Мне пора господа и дамы…

Я почти дошёл до двери, когда услышал властный голос Питонова.

— Буров!... назад. Тебя никто не отпускал. Если ты сейчас выйдешь из моего кабинета, считай что ты отчислен.

Нехотя я повернулся назад, но за стол садится не спешил.

— Что вы от меня хотите Рудольф Иннокентьевич? Слух пошёл, намеренно я его не распространял, теперь что сделано то сделано…

— Сядь на место, — обронил Питонов, уже мягче и обратился с Лизе: — Елизавета, если вам нечего мне сказать, то я его отпускаю. Я его конечно оштрафую, потом выясню говорил ли он кому-то прямо… и я, зная его, думаю что никому. И тогда он останется в нашем университете. А вы останетесь с тем чем останетесь. Поэтому что бы не остаться с ЭТИМ подлым слухом, скажите мне: что могло побудить господина Бурова поступить с вами столь жестоко?

Лиза молчала. И молчание это затянулось. По ней было видно, что она о чём-то думает. Решаеться.

— Елизавета, мы ждём, — напомнил о себе Питонов.

— Я его подставила… Михаила таким образом, что его бросила любимая девушка.

— Ясно! — хлопнул Питонов по столу. — В понедельник утром создадим пресс-конференцию для учащихся университета, что бы эти слухи зарубить на корню! Будет ещё пресса кое какая. Потому что слушок уже наверно и по городу пошёл.

— Пошёл, — страдальчески выдавила Лиза и у неё опять появились слёзы.

— Поэтому в понедельник вы оба покаетесь, со всеми возможными подробностями… пока дело не дошло до вражды родов, о чём господин Буров явно не подумал.

Да, я не подумал, ярость мести застлала глаза. Но ведь я мог всегда откатить ситуации назад.

— Пошли вон, дети мои! — приказал нам Питонов, вернувшись в свою слегка хамоватую манеру общения.

Мы вышли из кабинета.

Оставшись вдвоём, Лиза спросила у меня:

— Ты правда в понедельник скажешь как всё есть и что выдумал это...

— Правда, — отвернулся от неё я. Не хотелось с ней говорить. — Я делаю это не из-за тебя, лишь потому что может возникнуть вражда между нашими родами. Ты заслужила это за своё стукачество, за подлость, за то что влезла туда куда не следует…