Из России за смертью - Страница 9

– Какая-то конструкция странная.

Рубцов довольно рассмеялся:

– Так каждый спрашивает. И невдомек, что это ракета, только незавершенная. Остальное, наверное, при коммунизме достроят. Они же все копируют у нас. А мы как работаем? Начинать начинаем, а заканчивать поручаем будущим поколениям.

Подполковник резко замолчал и зло добавил:

– Это как жена – с тобой начинает, с любовником кончает. – И снова замолчал, изредка матеря зазевавшихся пешеходов.

Найденов все больше погружался в абсурдность происходящего с ним. Отрицательный заряд, который шел от подполковника, мешал спокойно, по-людски выяснить и понять ситуацию. Уж лучше продолжать молчанку. Но молчали недолго.

– Женат? – мрачно поинтересовался Рубцов.

– Три года.

– Ерунда. Я шестнадцать. Живу, живу, на хрена живу с ней? Бросить к черту, так не с руки, привык вроде. Да и что за жизнь одному? Подумают – неполноценный. Опять же сын суворовское в Киеве заканчивает. А тебе вот на свободу смыться в самый раз.

– Куда?

– На волю. Лично у меня на баб взгляд простой. Я как из Афгана в отпуск наезжал, сразу всех баб в Рязани, знакомых, незнакомых, перетрахал и на год, считай, с этим вопросом покончил. Только и вспоминал о какой-нибудь, ежели на «конец» прихватывал чего.

– А жена как же?

– Жена – дело особое. Ее беречь надо.

Вот уж о чем Найденову не хотелось ни думать, ни говорить, так это о женах и семейных радостях. Он смотрел на пустынные прямые улицы с приземистыми одинаковыми домами. На их утомительном серо-белом фоне декоративно и словно придуманно возникали пышные, рвущиеся вверх своими упругими острыми стеблями кустарники. На крепких слоновьих ногах стояли пальмы с неподвижными, пыльными и от этого кажущимися задумчивыми кронами. Витрины редких магазинов были задернуты белыми жалюзи. В некоторых вместо продуктов назойливо бросались в глаза лозунги, написанные на красных тряпках, и плакаты, с которых глядели примитивно-квадратные лица и торчали огромные кулаки. Красивые женщины не попадались, хотя почти все были одеты по-европейски.

«Тем не менее по сравнению с Уамбо Луанда – город», – отметил про себя Найденов.

– Правильно! – вдруг в сердцах закричал Рубцов. – Даже в это время на Каримбе пробка, как будто все что ни на есть машины города съезжаются именно сюда!

Подполковник, сигналя и не сдаваясь, нахально продвигался вперед. Но недолго. Въехав под грузовик, они остановились.

– Вылезай, к черту! Дольше просидим, тут уже недалеко.

Найденов снова безропотно последовал за Рубцовым. Бросив машину, они выбрались на тротуар. По тому, как быстро вышагивал Рубцов, майор понял, что трубы у него горят вовсю и выпить ему нужно немедленно.

Подполковник жил в пятиэтажном блочном доме, весьма пестром и многоголосом. На каждом балконе или лоджии висели разноцветные тряпки, одеяла, мужское и женское белье, а из-под них высовывались детские головки. Во дворе стоял невообразимый гам. Казалось, детвора сорвалась со своих мест и металась в потребности найти еще хоть что-нибудь недоломанное и разнести его в щепки.

– Поставь тут машину… – пробурчал Рубцов, – наутро только сиденья останутся, и те говном измажут.

Квартира подполковника производила впечатление временного пристанища. То ли люди недавно въехали, то ли собираются уезжать и уже не заботятся об уюте.

Рубцов показал рукой на странное сооружение: «Садись».

Между двумя жесткими креслами с откидывающимися сиденьями был вделан прямоугольный неполированный стол на двух железных, как и у кресел, ножках.

– Своими руками мастерил, – похвастался Рубцов. – В клубе кресла в актовом зале меняли, так я и спер секцию. Среднее сиденье вынул и вмонтировал туда столик. Удобно, сидишь – выпиваешь, и ничто никуда не двигается. А главное, стол не перевернешь, даже при особом желании. Я вообще люблю по мебели работать. Вон, глянь, диван стоит. Ни на что не похожий. А потому что сам соорудил. Из письменного стола. Тут его прежние жильцы оставили. А на хрена мне письменный стол? Письма вроде писать некому. Так нашел применение. Столешницу с тумб снял и на маленькие ножки поставил, а тумбы, гляди как удобно, – по бокам. И комфорт. И крепкий какой. Матрасик положил для мягкости. Вообще-то, на жестком оно всегда лучше – и сидеть, и… остальное. Кстати, плюш, пощупай, – настоящий. Им стол на торжественных заседаниях накрывали. Я к прапору, мол, продай. Говорит: бери что хочешь, но бюст Ленина и плюш не продаются. Ошибаешься, говорю, вождь действительно не продается, кому ж он, на хрен, нужен? А плюш весь в пятнах, его менять надо. Это же политическое дело. Красный плюш – и весь в пятнах. Это же неуважение к родине, к флагу. Короче, прапор понял все правильно. Подкатился к Проценко, ну, которого сегодня на аллее встретили. И доложил, что товарищи, в основном ангольские, сигнализируют. Правда, нового красного не нашлось. Они теперь зеленым президиум закрывают. Зато у меня обивочка что надо. И пятен, спорю, никаких не отыщешь. А еще было дело. Шкаф стоял. Вернее, и сейчас стоит в семейном общежитии. Из красного дерева. Старинный, с резьбой. Видать, португалы оставили. Как же я хотел его спереть! Но не вытащить. Громадный. Вопросы возникнут – кто разрешил? Кто приказал? Поэтому снял всего одну дверь. Зато с каким зеркалом! Глянь, висит, будто в раме. Еще по бокам пройдусь шкуркой – это ж красное дерево. Красота! Ну, хорош хвастаться, в горле спазмы образовываются.

Рубцов взял небольшой японский магнитофон, поставил его на подоконник и врубил на всю громкость тяжелый рок.

– Сейчас организуем.

Найденов с любопытством выглянул в окно. Там мгновенно возникла кучка подростков, принявшихся сразу же танцевать. Ребята постарше пытались на манер взрослых крутиться вокруг девушек, а те, что поменьше, вытанцовывали друг перед другом. Рубцов выключил магнитофон. Десяток возмущенных возгласов влетело в окно. Ребята раздраженно замахали руками и засвистели.

Рубцов, как трибун, высунулся из окна и громко крикнул, показывая при этом на пальцах:

– Два пива, джин и два тоника!

Музыку включили. Несколько человек сорвались с места и помчались в разные стороны.

– Через минуту будут здесь, – подмигнув, сказал подполковник и, не обращая внимания на танцующих, опять выключил музыку. – Это тебе не в Союзе, – продолжил он. – Был там недавно. Жену сюда забирал. С выпивкой ужасная напряженка. А какие бабы стали жадные… Раньше бутылку принесешь, потреплешься немного, она уже сама в ванную бежит. А теперь все про деньги и подарки тебе втолковывают. Нет, чтобы я бабе деньги давал? За что? Всю ночь трахаю, так еще и платить? Это ж кому такое нужно? Понимаю, если там встретился второй, третий раз, ну какой-нибудь подарочек следует сделать. Но просто от всего чистого сердца. А чтобы прямо в койке расплачиваться? От винта. Лучше тогда вон со своей Нинкой займусь… У тебя-то как с этим делом?

– Я с женой живу, – нехотя ответил Найденов, не желая развивать тему.

– Не скучно?

– Да нет.

– А мне, как ни настраиваюсь, скучно…

Разговор был прерван стуком в дверь и взрывом криков под окном. Рубцов взял у майора пять долларов и вернулся с бутылками и банками.

– Сейчас освежимся, и введу тебя в курс операции.

СОВЕТОВ

Советов отсутствовал довольно долго. Генерал Саблин едва сдерживал себя от беготни по кабинету. Трудно усидеть на месте в полном бездействии, когда решается твоя судьба. Только бы успеть! Перед отъездом в Москву в кабинет к Саблину зашел полковник Проценко и доложил, что самочувствие генерала Двинского остается крайне плохим. Малярия в полном разгаре. Это как раз на руку. Вовремя умудрился подхватить заразу. По всем законам военной науки его нужно добивать. Линию Двинского на вывод из Анголы военных советников поддерживает посольство, а значит, нити тянутся в МИД и, несомненно, к кабинету Шеварднадзе.

Странный нынче у нас министр иностранных дел. Прежде каждый на этом посту служил укреплению страны и лагеря социализма, а этот все сворачивает. Скоро перед всем миром и войсками НАТО с голой ж… оставит. Нет! Туг не интриги, тут дело принципа!