Из разговоров на Беломорстрое - Страница 14

Тут я не утерпел и сказал:

-Нет!

- Что - нет? - удивился Абрамов.

- Это слово потеряло для нас всякий смысл. Буржуазный мир тоже полон всякого рода социализма. Говорите яснее!

- Я полагаю, - ответил Абрамов, - что критерием для техники должен быть социализм, а критерием для социализма - общественность.

- Нет! - опять отрезал я решительно.

- Как! И это нет? - опешил Абрамов.

- Разве вы не знаете, что Франция - страна юристов и адвокатов, что Англия - классическая страна общественности, что под лозунгом прав человека и гражданина выступала французская буржуазная революция?

- Ну, да, конечно, не просто общественность, - поправился Абрамов. Равенство! Общественность ради установления равенства.

- Нет! - свирепствовал я.

- Как! Вы отрицаете равенство?

- Да! Я отрицаю равенство!

Абрамов даже испугался:

- То есть вы хотите сказать... другими словами... не то, чтобы...

- Уравниловка, обезличка, потребительский социализм, - все это к черту, к черту! - кипятился я.

- Но как же так?

- А так, что социализм или дрянь, о которой не стоит говорить, или он есть сфера максимального расцвета личности и лич-нос-тей!

- Но тогда не будет равенства!

- Да на какого дьявола вам равенство? Будет равенство в куске хлеба. Ну, и довольно с вас!

- Но более сильная личность, - заговорил Коршунов, - захочет побольше и кусок.

- Ну, и пусть захочет, - ответил я.

- Но ведь тогда, - продолжал Коршунов, - придется отнять у слабейшего.

- А вот этого-то мы и не дадим, - сказал я. - Вот это-то и будет социализм, когда сильнейший ест сколько хочет, а слабейший тоже ест сколько хочет.

- Ну, так что же? - соображал Абрамов. - Значит, с равенством надо расстаться?

- К черту! - ответил я.

- Тогда вот что. Вы говорите, очевидно, о правильном распределении. Социализм, это не просто равенство. Социализм, это - организация, рационализация, плановость!

- Нет, - опять со строгостью высокого начальника отрезал я.

- Ну, это уже начинает отдавать опереттой! - немного обиженно заговорил Абрамов. - Тогда я уже не знаю, чего вам, собственно говоря, надо.

- Мне надо, чтобы социализм был противоположностью капитализма. А вы как раз подсовываете буржуазные критерии. Вот вы говорили об общественности. Может быть, вы еще о выборности заговорите? Неужели вы не понимаете, что выборность есть принцип большинства, принцип большинства есть ползучий эмпиризм, ползучий эмпиризм есть идеология субъекта, живущего только внешними ощущениями и забывшего о собственной и всякой иной субстанции, а этот внешний субъект есть всецело и насквозь европейский возрожденский мещанин! И этот мещанский критерий, когда гласит не сама истина, высшая, чем всякое большинство голосов и чем все голоса, вместе взятые, вы будете считать критерием нашего социализма? Теперь вы говорите о плановости. Да разве не буржуазный мир отличается от средневекового именно этой расчетливостью, калькуляцией, бухгалтерией, организованным предпринимательством и т. д. Извините меня, этот критерий - всецело буржуазный.

- Но он у нас на первом плане!

- Он у нас играет огромную роль - и по праву. Но он совсем не на первом плане.

- Тогда я не знаю, что такое социализм.

- Вы хотите определить социализм в пределах буржуазного мира или за его пределами?

- Конечно, за его пределами.

- Но тогда странно, почему вы не знаете, что такое социализм.

- Ага! Социализм предполагает классовый подход...

- Во-первых, не социализм предполагает классовый подход, а марксизм. Во-вторых, классовый подход предполагает не марксизм, а французские реакционные историки эпохи Реставрации - Гизо, Тьер, Тьерри и пр.

- Ха-ха-ха! - рассмеялся Абрамов, еле-еле скрывая свое смущение. - Вот тут-то вы и показали свое лицо. Марксизм без классового подхода! Ха-ха-ха!

Я не сказал, что марксизм-без классового подхода. Я сказал, что марксизм - не только это.

- Диалектика! - блеснула мысль у Абрамова. - Диалектика, вот душа марксизма и социализма.

- Нет! - резал я по-прежнему. - И не диалектика, и не диалектика! Диалектика - Гегель, Фихте, даже Платон. Диалектика была у самых густых мистиков!

- Ха-ха-ха! - продолжал дрябло смеяться Абрамов, но по существу не знал, как ему быть дальше и что говорить.

Я заметил его смущение под деланным смехом и решил ему помочь:

- Поликарп Алексеевич! - сказал я. - Если социализм действительно противоположность капитализма, то ведь последний же основан на примате изолированного субъекта. Следовательно?- Следовательно, социализм есть общественность.

- Но общественность может тоже состоять только из изолированных субъектов.

- Тогда она не общественность.

- Тогда она буржуазная общественность.

- Ну, а социализм?

- А социализм основан на вне-личной общественности.

- Скажите откровеннее, - вмешался Михайлов. - На безличной общественности!

- На безличном абсолюте! - подсунул Елисеев.

- На абсолюте безразличия! - дополнил Борис Николаевич.

- На фокстроте! - не то всерьез, не то в шутку процедил изящный оратор, говоривший о фокстроте.

- Товарищи! - взмолился я. - Тут говорили о порке... Вы меня хотите запороть...

- Ну, ладно! - пытался по-прежнему быть рассудительным Абрамов, не обративший внимания на последние восклицания. - Ладно! Если социализм основан на вне-личной общественности, то что же это значит?

- Вот! - деловито сказал я. - Вне-личное значит объективное. Вне-личное значит не созерцательное, а раздельное. Но личность тоже может быть общественно-деятельной. Значит и этого мало. Вне-личное там, где продукт объективной деятельности тоже вне-личен. Что же такое вне-личная объективная деятельность личности, дающая тоже вне-личный продукт? Это производство!

Абрамов опешил, и многие тоже повесили носы.

- Ну, что же вы молчите, - говорил я нетерпеливо. - Примат производства, вот и все!

Думали, что я выведу какую-то небывалую философскую категорию, а оказалось... Абрамов оказался восприимчивее других и сказал:

- Не производство, а производители!

- Правильно! - сказал я.

- Пролетариат?

- Правильно!

- Примат пролетариата?

- Правильно!

- Диктатура?

- Правильно!

- Диктатура пролетариата?

- Правильно!

- Ха-ха-ха! - раскатился Абрамов, но уже не тем боязливым и недоуменным смехом, а смехом удовлетворения и облегчения, который бывает у счастливых и довольных людей.

- Чего же вы закатываетесь? - спросил я.

- Шалуны! Ей-богу, шалуны!

- То есть как это шалуны?

- Какого перцу загнал! И не общественность, и не равенство, и не плановость, и не классовость... А оказывается, все на месте. Все как миленькие на месте! Шалунишка! Чего же огород-то было городить?

- Нет, не скажите, Поликарп Алексеевич! Тут должна быть четкость мысли. Иначе не будет противоположности с буржуазным миром.

После этого слово попросил Харитонов, тот самый, который превозносил организм перед механизмом, говоривший до этого времени только вполголоса и при том короткими замечаниями.

- Я осмелюсь задать один вопрос, - сказал он. - Николай Владимирович полагает, что социализм есть максимальный расцвет личности и личностей. Тут же оба вы пришли к заключению, что спецификой социализма в нашем понимании является диктатура пролетариата. Я думаю, что тут некоторое противоречие. Как по-вашему?

Заговорил Абрамов:

- У нас полная свобода! И полный расцвет!

- Для помещиков и дворян?

- Нет, зачем же для помещиков и дворян...

- Но также и не для фабрикантов и не для духовенства?

-Конечно!

-Стало быть, свобода и расцвет только для пролетариата?

-А крестьянство забыли? Сто миллионов!

-Позвольте, в крестьянстве тоже есть кулаки, середняки...

- Ну, скиньте несколько миллионов!