Из неопубликованного - Страница 8

— Ну?..

— Что ну?.. У нас нормальные отношения. Работаем. Он директор, я — зам. Формально — да, он первый, я второй… Но я привык. Может сутками мотаться по шахтам, заводам, конторам. Бывало, за рулём засыпал, чуть насмерть не разбился. («Правда, это было лишь первый год… — подумал я. — Сейчас сидит на телефонах и рации, раздался, как помидор.»)

— Вот так и весь народ наш привык к ярму, — сразу же заключил Злобин. — Уже не замечаем хомута. А ведь наверняка обманывает? Пьёт из тебя кровь? На тебе счастье своё строит?

Конечно, случались за эти годы между Иваном Ивановичем и мной неприятные размолвки. Он, будучи пьяным, мог оскорбить. Однажды, придя ко мне домой (мы собирались в командировку), с легкомысленной улыбкой наставил на меня палец, как пистолет, и с громким звуком испортил воздух. Я, сплюнув, открыл все форточки и, хотя давно не курил, закурил. И. И., покраснел от неловкости, хохотал: «Ну, извини. Искуплю поездкой в Грецию».

Да, мы съездили в Грецию на десять дней, с жёнами, неплохо отдохнули. Только Иван, конечно, жил со своей Светой в белом дворце, который весь в цветах, а нам с Таней, согласно более дешёвой путёвке, досталась комната в халупе, со ржавым душем. Руководитель, так сказать, сэкономил на компаньоне. Но обедали за одним столом… Впрочем, меня не очень задевали неизбежные мелкие шероховатости бытия. Душу терзал более грозный вопрос: зачем живу?

А тем временем я услышал свой голос — оказывается, всё же что-то рассказывал Злобину:

— Наш институт распался… академики улетели жить в Канаду, в США… Некоторые мои коллеги, кто хлореллами был занят, замкнутым циклом биос, получили госдоговора… что ни говори, для космоса. А я с моими железобактериями и прочими бяками, кому нужен? Он меня и подобрал. Купил для жены недостроенный корпус, я ей наладил производство дрожжей… Это была его ещё первая жена. кстати, не дура.

— Развёлся? Откупился этим самым заводом? Фиг бы она от него ушла! Наверно, сейчас миллионерша. А ты с гулькин нос от них получил?..

— Нет, заплатили. Тысячи две или три.

— До гайдаровского обвала? — Я молчал. — По нынешним меркам… если даже три «лимона» — облапошили, как эвенка! Дальше?..

Но в эту минуту дверь с треском отворилась — на пороге стояла остролицая, в расстёгнутой «обливной» блестящей дублёнке молодая женщина в белых высоких сапожках, в пальцах— дымящаяся сигаретка.

— Это ещё что такое?! Кто такие, кто пустил?

— Люся пустила, — отвечал доброжелательно Злобин, обоняя запах духов.

— А ну пошли отсюда!.. А вы что расселись!

Махаев молча первым встал — он привык к унижениям. Я боялся за «афганца» — что тот, грубо разбуженный, сейчас начнёт метаться по комнате и орать. Но Кирилл Серебров также весьма смиренно приподнялся и, толком не разогнувшись, моргая сослепу, вышел за нами в коридор.

— Но послушайте, мы платили за номер, — обиделся Злобин, наконец, найдя квитанцию.

— Так и идите туда! — огрызнулась новая дежурная.

В нашей комнате стоял дым коромыслом, на стульях и на кроватях вповалку храпели военные. У меня в глазах поплыло от тоски и гнева. Ноги уже не держат. Что делать? Злобин и я принялись будить румяных, потных, чугунных по тяжести мужчин:

— Позвольте… Вы же обещали к двенадцати уехать? А сейчас половина первого. А за номер мы заплатили.

Бесполезно. Все они были пьяны и лениво, как львы, огрызались. Я ожидал, что Серебров хотя бы здесь наконец-то разъярится и выгонит незваных гостей пинками, но он стоял, покачиваясь, тупо глядя на происходящее, почти спал. Махаев нерешительно изобразил отважную улыбку массовика-затейника:

— А ну-ка, раз-два-три!.. под говорок барабана!.. Умойся, глаза протри… Строиться возле фонтана! — Помедлил. — Не слышат. Может, пугнуть? — Нашёл в одном из многочисленных карманов куртки милицейский свисток, напыжился — и в гостинице раздался пугающий дробный свист!

Рядом за стеной кто-то ойкнул, что-то упало. Не дай Бог, прибежит дежурная. Но военные, не реагируя никак, молодецки пели носами и глотками, как соловьи-басы в райском саду мироздания. Только один, постарше, открыл глаза и, болезненно морщась, смотрел на нас, явно не понимая, чего мы хотим.

Когда Злобин раза три повторил, оснащая речь витиеватой матерщиной, что это наша, что платили, капитан (это был капитан, на погоне четыре маленьких звёздочки, гуцульские усы) медленно сел на кровати:

— Сколько времени? — И посмотрев на свои часы, выругался и запрыгал меж кроватями, тормоша друзей. — Парни, песец!.. Бензин зря жжём!.. Парни!.. — И зарычал на нас. — Помогайте, что варежку разинули?!

Когда мы, наконец, вытолкали в коридор всех семерых, и они, зевая, щёлкая челюстями, поцокали подковами сапог вниз, на улицу, где их должен был ждать транспорт, часы уже показывали два ночи.

— Падаем!.. Вдруг вернутся?.. — сообразил Злобин.

Он запер дверь, выключил свет, и мы легли, не раздеваясь, бросив на стулья куртки и шубейки. Я с трудом дышал — у меня аллергия. Медленно втягивал сквозь зубы воздух, привыкая к нему: до омерзения пахло погашенными окурками, открытыми рыбными консервами, недопитым вином. Встать бы, проветрить комнату, но я видел — окно намертво оклеено бумажными лентами. Выдавить форточку — от холода окочуримся, топят плохо. Дверь оставить открытой — явятся вроде нас… Я только начал задрёмывать, как затряслась сама стена — к нам из коридора колотились ногами так и не уехавшие вояки:

— Отрройте!.. Они не дождались! Мы лежали молча.

— Откройте, парни!.. Выломаем на хрен!.. Не было сил пререкаться.

На наше счастье за дверью послышался женский голос, он увещевал. В ответ сорванный баритон старшего грозил танковой атакой. Женщина насмешливо захихикала, потом осердилась и пошла звонить, как мы сообразили, в комендатуру. Военные парни быстро скатились вниз, и если честно, я их искренне пожалел… Но они всё-таки поспали на наших местах. Дайте отдохнуть и нам.

Но только я полетел в сладкую бездну сна, как в дверь снова постучали. На этот раз тихо, деликатно. И я почему-то сразу догадался: Иван Иванович.

— Андрей?. — позвал он гнусаво из коридора (когда он обижался, всегда говорил гнусавым голосом) — Пустите. я просто посижу где-нибудь.

Не откликаясь, чтобы не разбудить кемеровчан, я поднялся, но Злобин — он тоже не спал, слышал — ядовито шепнул возле самого уха:

— На своё место положишь? Шестёрка!.. Я нерешительно замер.

— Андрей… — буркнул ещё раз из-за двери Иван. И замолчал. То ли ушёл, то ли остался стоять, прислонясь к двери.

— Ну, иди, зови! Но я тебя уважать не буду, если так пресмыкаешься перед ним.

Я сидел в темноте вонючей комнаты и вдруг вспомнил, как мы выпивали однажды в ресторане: Иван, я, некая девица и белобрысый парень. Иван знакомил нас: крашеная Алёна с белыми, как у березы, губами — будто бы журналистка, белобрысый Эдвард — тоже, как и я, учёный, из Москвы, судя по внешности — прибалт. Они расспрашивали меня о бедных рудах в наших краях (я кандидатскую защитил по бактериям, с помощью которых государство будет когда-нибудь обогащать руды), о заброшенных месторождениях золота и серебра, которые можно сегодня ещё вполне недорого купить… На следующий день Иван передал мне почтовый конверт с двумя розовыми бумажками — сто тысяч рублей — и пояснил:

— От Эдварда. за консультацию. Парень из Вильнюса в восторге. Но тут одна неприятность, выяснилось — подружка-то его из ГБ… Так что Эдварду не звони… хоть он и откроет у нас представительство.

— Да на что он мне нужен?. — хмурился я. Не нравилась мне эта история. — И деньги забери!..

— А вот это ни к чему! — сказал Иван. — Бизнес есть бизнес… Зря ты им целый час лекцию читал?..

Надо было вернуть проклятую сотенку — не вернул. За квартиру, что ли, срочно требовалось заплатить? А их я позже не раз видел вместе — Ивана и Эдварда. И сейчас, в дрянной аэрофлотовской гостинице, подумал: а не пугнул ли он меня тогда «гэбухой», чтобы я с этим Эдвардом больше не встречался. наверняка, не сто тысяч стоила моя «лекция»… директор элементарно поживился за счёт своего заместителя с учёной степенью… Он мог это запросто сделать, как делал не единожды нечто подобное с другими нашими компаньонами, подмигивая мне. И застарелые обиды зажглись во мне, как камни в печёнке.