Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая - Страница 49

—      Послушайся я вовремя советов Учителя— не пришлось бы теперь сожалеть, что дело зашло так далеко!

***

Вэйский царь Хуэй-ван как-то спросил Бу Пи:

—      Не слыхал ли — какая идет про меня слава?

—      Я слышал,— ответил Бу Пи,— что царь у нас добрый и щедрый.

—      Если так,— сказал обрадованный царь,— каковы же будут мои заслуги?

—      Вы приведете царство к гибели,— ответил Бу Пи.

—      Но доброта и щедрость — прекрасные качества,— сказал царь.— Как же можно, обладая ими, привести царство к гибели?!

—      Добрый лишен строгости,— сказал Бу Пи,— а щедрый любит одарять. Если лишен строгости — значит, не наказывает провинившихся. Любит одарять — значит, награждает не по заслугам. Но если виновных не наказывают, а недостойных награждают—разве не кончится это гибелью царства?!

***

Юэский царь Гоу Цзянь, увидав на дороге лягушку, что напыжилась в гневе, оперся на передок колесницы и почтительно склонил пред нею голову.

—      Зачем вы воздаете почести лягушке? — спросил возница.

—      Если она такая храбрая,— ответил царь,— как же ее не почтить?

А воины и народ, услыхав о том, говорили:

—      Царь даже лягушке воздает почести — за храбрость. Что же он скажет об истинных храбрецах?!

И тогда же нашлись такие, что перерезали себе горло, завещав свою голову государю.

***

Ханьский князь Чжао-хоу велел припрятать свои поношенные штаны.

—       Вы не великодушны, государь,— сказал слуга.— Прячете свои штаны, вместо того чтоб подарить кому-нибудь из приближенных.

—      Ничего ты не понимаешь,— сказал князь.— Я вот слыхал, что мудрый государь скупится даже улыбнуться лишний раз или нахмурить брови. А если уж улыбнулся или нахмурился — так, значит, есть тому причина. А тут — штаны, а не какая-нибудь там улыбка или нахмуренная бровь! Штанам совсем другая цена! Вот и хочу дождаться человека, который их заслужит. Пока же такого нет — лучше их припрятать.

***

Циский царь Сюань-ван, желая послушать игру на свирели, непременно требовал, чтоб играли сразу триста музыкантов. Некий отшельник из южного предместья тоже вызвался играть для государя. Царь благосклонно внял его просьбе и назначил ему содержание, как и прочим. Когда же Сюань-ван скончался, на престол взошел Минь-ван. Тот любил сольные выступления. И отшельник поспешил удрать.

***

Сунский первый министр послал как-то раз одного из приближенных на городской рынок и, когда тот вернулся, спросил:

—      Ну, что же ты видел на рынке?

—      Да ничего особенного,— ответил посланец.

—      И все-таки — что же?

—      За южными воротами,— сказал посланец,— полно коров и повозок, с трудом удалось проехать.

—      Никому не говори, о чем я тебя спрашивал,— сказал министр. А затем, вызвав к себе рыночного надзирателя, сделал ему замечание:

—      Почему у рыночных ворот столько навоза?

И надзиратель, пораженный, что министр так быстро про это узнал, стал исполнять свою службу с трепетом

***

ИЗ ГЛАВЫ XXXI

Яньский житель Ли Цзи любил дальние путешествия. Тем временем жена его тайно сошлась с мужчиной. Как-то раз Ли Цзи вернулся неожиданно — и любовник был еще в доме. Жена перепугалась. Но служанка сказала:

—      Пусть молодой господин выскочит как есть: голый и с распущенными волосами. Мы же сделаем вид, что ничего не видали.

И любовник, послушавшись ее совета, стремглав выбежал из дверей.

—      Кто это такой? — спросил Ли Цзи.

—      А никого и не было,— дружно ответили домашние.

—      Уж не привидение ли я увидел? — спросил Ли Цзи.

—      Так оно и есть,— сказала жена.

—      Что же мне теперь делать?

—      Взять навоз от пяти разных животных и омыться в нем,— сказала жена.

—      Ну, так уж и быть,— согласился Ли Цзи. И омылся в навозе!

***

Жили в Вэйском царстве муж и жена. И вот как-то раз стали они молиться об удаче.

—      Ах, как бы нам вдруг, ни с того, ни с сего, получить сто связок монет! — воскликнула жена.

—      Почему же так мало? — спросил муж.

—      Боюсь, если выпросим больше, ты купишь наложницу! — ответила жена.

***

Однажды вэйский царь подарил чускому царю красавицу, которая очень тому полюбилась.

Жена царя, царица Чжэн Сю, узнав, что государь полюбил красавицу, тоже ее полюбила — и даже еще пуще. Чего, бывало, та ни пожелает — будь то наряды или украшения — все ей дарила.

—      Супруга моя поняла, как я люблю молодую жену,— сказал государь,— и полюбила ее даже пуще, чем я. Именно так почтительный сын должен угождать родителям, а верноподданный — служить государю!

Царица же, убедившись, что царь не считает ее ревнивицей, сказала как-то молодой жене:

—      Государь от тебя без ума — но терпеть не может твоего носа! Поэтому, когда видишься с ним — прикрывай нос, и государь всегда будет к тебе благоволить.

Молодая жена послушалась ее совета и стала, при каждой встрече с царем, прикрывать нос.

—      Почему это молодая жена всякий раз, при виде меня, прикрывает нос? — спросил государь супругу.

—      Сама не знаю,— ответила царица. Когда же тот стал настаивать, сказала:

—      Она мне как-то призналась, что не выносит вашего запаха.

—      Так отрезать ей нос! — воскликнул разгневанный царь.

А царица успела уже перед тем наказать царскому слуге:

—      Как только государь что прикажет — немедленно исполнить!

И слуга тут же выхватил нож и отрезал красавице нос.

***

Случилось это при цзиньском Вэнь-гуне: повар послал на княжеский стол жаркое—а к мясу прилип волосок. Князь велел позвать повара и стал строго ему выговаривать:

—      Ты что же — хочешь, чтоб я поперхнулся?! Зачем ты это сделал?

А повар, дважды поклонившись князю до земли, сказал так:

—      Я трижды заслуживаю смерти. Сначала, взяв точило, я заточил нож так, что стал он острым, как знаменитый меч Ганьцзян. Порезал им все мясо— а с волоском не справился: вот первая моя вина. Потом взял палку, нанизал на нее куски мяса — волоска же опять не приметил: вот вторая моя вина. Потом принес жаровню и раскалил все угли докрасна; мясо зажарилось — а волосок так и не сгорел: вот третья моя вина. Да уж нет ли при вашем дворе человека, что тайно меня ненавидит?

—      Ты прав,— сказал князь. Позвал приближенных — и каждого по очереди строго допросил. Все так и оказалось. И князь казнил истинного виновника.

***

ИЗ ГЛАВЫ XXXII

Малые дети, играя, из пыли могут сварить кашу, из грязи — похлебку, а кусочки дерева сойдут у них за мясо. Но вечером все они возвращаются домой и там уже едят

по-настоящему: ибо в кашу из пыли и похлебку из грязи можно играть — но есть их нельзя. Так и с теми, кто превозносит древность: слова их красноречивы, но доверия не заслуживают. Толкуют о человечности и справедливости древних государей, а государством управлять не умеют: ибо во все это тоже можно только играть, а на деле применить нельзя!

***

Некогда циньский князь отдавал свою дочь за цзиньского княжича. Отправляя ее в Цзинь, велел снарядить для нее богатое приданое и послал вместе с дочерью семьдесят разнаряженных служанок. Когда же прибыли они в Цзинь, жених влюбился в одну из этих служанок — а княжной пренебрег.

Можно сказать, что этот циньский князь сумел просватать служанку — но не сумел просватать дочь!

***

Некий житель Чу приехал в Чжэн, чтобы продать там дорогую жемчужину. Он изготовил для нее футляр из редкостного дерева, окурил его душистым перцем и корицей, отделал жемчугом и яшмой, украсил красным камнем, а внутри выстлал перьями зимородка. И какой-то чжэнец купил у него этот футляр — а от жемчужины отказался.

Можно сказать про этого чусца, что футлярами торговать он умеет — а жемчуг продавать еще не научился.

***

Мо-цзы смастерил деревянного коршуна. Трудился над ним три года — а тот только день полетал и сломался.