Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая - Страница 17

—      А что, у разбойников тоже есть своя наука?

—      А как же? Без науки нельзя, — ответил Чжи. — Чтоб угадать по смутным слухам, есть ли в доме добыча, — нужна мудрость. Чтоб рассудить, стоит ли идти на дело, — нужен разум. Чтобы первым проникнуть в дом — нужна смелость. Чтоб уйти оттуда последним — надо обладать чувством долга. А чтобы разделить добычу поровну — требуется чувство справедливости. Не бывало еще в Поднебесной большого разбойника, который не обладал бы сполна всеми этими качествами.

Отсюда и видим: без науки мудрецов трудно стать хорошим человеком — но без нее же не обойтись и разбойнику Чжи. Однако хороших людей в Поднебесной мало, а дурных — множество, потому и пользы от мудрецов для Поднебесной немного, а вред — велик. Вот почему и говорят: «раздвинешь губы, а застынут зубы», «дрянным оказалось вино из Лу, а осаде подвергли Ханьдань», «стоит родиться мудрецу — тут же явится и великий разбойник». А потому надо бить по мудрецам, а воров оставить в покое — вот тогда-то в Поднебесной и будет порядок!

Ведь стоит иссякнуть реке — опустеет и долина, стоит срыть гору— и заполнится пропасть. Перемрут мудрецы— пропадут и большие разбойники, и в Поднебесной настанет вечный мир. А не перемрут мудрецы — не переведутся и большие разбойники! И чем больше в делах управления Поднебесной будут чтить мудрецов — тем больше выгоды разбойнику Чжи. Ведь когда придумали меры и четверти, чтобы мерить, — красть стали вместе с мерами и четвертями. Когда понаделали гирь и весов, чтобы взвешивать, — красть стали с гирями и весами. Когда понаделали верительных бирок и царских печатей,

чтоб больше было доверия, — красть стали вместе с бирками и печатями. Когда выдумали «человечность» и «долг», дабы исправить нравы, — красть стали вместе с «человечностью» и «долгом».

Как доказать, что это именно так?

Украдешь      крючок      — угодишь      на      плаху, украдешь царство — станешь государем. А где царские врата — тут же рядом и «человечность» с «долгом». Не означает ли это, что «человечность» и «долг», мудрость и разум тоже крадут? Вот все и пустились вслед за большими грабителями присваивать царства и красть «человечность» и «долг» — а      заодно      и прибыль от мер и четвертей, гирь и весов, печатей и бирок. И не удержишь от этого ни колесницей и шапкой сановника, ни угрозой секиры и топора. И вся эта выгода для разбойника Чжи, и эта невозможность удержать от краж — все по вине мудрецов! Потому и говорят: «рыбе не следует покидать омута, а острого оружия, какое есть в стране, не следует показывать людям». Ведь мудрецы — это острое оружие Поднебесной, потому-то и нельзя их ей показывать.

Поэтому избавьтесь от мудрецов, прогоните знающих — и тогда исчезнут большие разбойники; выбросьте яшму, разбейте жемчуг—и переведутся мелкие воры; разбейте печати, сожгите верительные бирки — и народ станет простым и безыскусственным; разбейте меры, сломайте весы — ив народе прекратятся тяжбы; истребите без остатка все премудрые законы в Поднебесной — и с народом можно будет рассуждать об истине. Перемешайте шесть ладов, переломайте гусли и свирели, заткните уши слепцу Куану—и люди в Поднебесной обретут чуткий слух. Уничтожьте узоры и украшения, разделите пять красок, залепите глаза Ли Чжу— и люди в Поднебесной обретут ясное зрение. Сломайте крюки, порвите отвесы, сожгите и выкиньте циркули и угломеры, переломайте пальцы Гун Чую—и люди в Поднебесной обретут мастерство! Потому-то и говорят: великое мастерство похоже на неумение. Отбросьте деяния Цзэна и Ши Ю, заткните рот Яну и Мо, выкиньте прочь «человечность» и «долг» — и добродетель в Поднебесной обретет изначальное единство.

Если каждый сохранит ясное зрение, Поднебесная не утратит своих очертаний. Если каждый сохранит чуткий слух, в Поднебесной не будет недоразумений. Если каждый сохранит собственный разум, в Поднебесной не будет заблуждений. Если каждый сохранит свою добродетель, в Поднебесной не будет разврата. Цзэн и Ши, Ян и Мо, Ши Куан, Гун Чуй и Ли Чжу выставляли свои добродетели напоказ — и тем вносили смуту в Поднебесную. Не стоит им подражать.

Разве не слышали вы о временах высшей добродетели — временах Жунчэна и Датина, Бохуана и Чжунъ- яна, Лилу и Лисюя, Сюаньюаня и Хэсюя, Цзуньлу и Чжую- на, Фу Си и Шэнь Нуна? В ту пору народ завязывал узелки на веревках, пользуясь ими вместо письма, ел вкусную пищу, ходил в красивом платье, имел приятные обычаи и удобное жилье. Соседние царства глядели одно на другое, слышали крики чужих петухов и лай чужих собак — а люди до конца своих дней не навещали друг друга. Тогда-то и был наивысший порядок!

А нынче дошло до того, что в нетерпении вытягивают шею, встают на цыпочки, чтоб только сообщить друг другу:

—      Там-то объявился мудрец.

И, запасшись продовольствием, спешат к нему, бросая и родителей, и службу государю. Пешие следы тянутся от границы к границе, от царства к царству, следы от повозок протянулись на тысячи ли. И виною тому — пристрастие правителей к знаниям. Пристрастившись к знаниям, забыли о Пути — и началась в Поднебесной великая смута!

Как доказать, что это именно так?

Когда множатся знания о луках и самострелах, о стрелах на шнурке и о силках, о спусковых приспособлениях и каменных наконечниках — приходят в смятение птицы в небе. Когда множатся знания о крючках и наживке, о сетях и бреднях, вершах и неводах — приходит в смятение рыба в воде. Когда множатся знания о ножах и рогатинах, о путах и силках, ловушках и капканах — приходит в смятение зверье на болотах. Когда множатся хитрости и коварства, обманы и козни, словесные выверты о «твердом и белом», о «тождестве и различии» — в спорах развращаются нравы. Оттого и родились в Поднебесной великая смута и неразбериха, и виною тому — пристрастие к знаниям. Ибо все в Поднебесной привыкли стремиться к неизведанному — и никто не привык стремиться к изведанному, все привыкли осуждать то, что считается дурным, — и никто не привык осуждать то, что считается хорошим, — оттого и великая смута. Оттого-то в небесах помрачается свет солнца и луны, на земле истощается сила гор и рек, а посреди их пришло в расстройство движение времен года. Даже среди ползучих гадов и разной летучей мелюзги нет никого, кто не утратил бы своей природы. Вот сколь велика смута в Поднебесной из-за пристрастия к знаниям! И так повелось со времен Трех династий. Пренебрегли простым народом — и увлеклись хитроумными краснобаями; отвергли недеяние и покой — и пристрастились к назойливым поучениям. А от этих-то поучений и настала смута в Поднебесной!

***

ИЗ ГЛАВЫ XII

Хуан-ди, гуляя неподалеку от Красных вод, поднялся на вершину Куньлуня. И на обратном пути на юг потерял свою Черную Жемчужину. Послал на ее розыски Мудрость, но та не нашла ее. Послал на розыски зоркого Ли Чжу — и тот не нашел ее. Послал горластого Чи Гоу — и тот не нашел ее. Тогда послал Подобного Небытию — и тот отыскал ее.

—      Как странно! — воскликнул Хуан-ди. — Только Подобный Небытию сумел отыскать ее!

***

ИЗ ГЛАВЫ XIII

Хуань-гун, пребывая в своих покоях, читал нараспев старинную книгу. А колесник Бянь обтесывал неподалеку колесо. И вот, отложив долото и молот, он поднялся в покои и осведомился у князя:

—      Осмелюсь спросить, что за слова читает государь?

—      Это речи мудрецов, — ответил князь.

—      А мудрецы эти живы? — спросил колесник.

—      Умерли, — ответил князь.

—      В таком случае то, что вы, государь, читаете, — это лишь винный отстой, что остался от древних.

—      Я, князь, читаю книгу, — сказал Хуань-гун, — а о ней смеет рассуждать какой-то колесник?! Если есть что сказать — говори, если нет — умрешь!

И колесник Бянь сказал так:

—      Я, ваш слуга, гляжу на это с точки зрения своего ремесла. Когда обтесываешь колесо не спеша — работается легко, но колесо выходит непрочным. Когда же поспешишь — и работается трудно, и колесо не прилаживается. Умением не спешить и не медлить владеют мои руки, а сердце только откликается. Словами этого не передашь— ведь тайна ремесла осталась где-то между ними. Я неспособен даже намекнуть на нее сыновьям, а сыновья неспособны ее от меня воспринять. И вот в свои семьдесят лет я продолжаю обтесывать колеса. А уж древние тем более не в силах передать свое учение — потому что умерли. Стало быть, то, что вы, государь, читаете, — лишь оставшийся после них отстой!