Из хроники кладбища «Шмерли» - Страница 7

— Короче, очень плохой сон! — Нейбургер не глядя сунул таблетку в рот. — А Лида-Зельда — вторая его сестра — в это время ничего не видит. Или видит, что все хорошо. Отсюда неприятности! Сусанна считает, что она должна срочно поехать к Ёсе на взморье… Хотите домашнего гриба? -спросил он неожиданно. — Нет? А я попью… — Откуда-то из темноты появилась банка. Он нацедил сквозь пожелтевшую марлю в стакан жидкости и, отдуваясь, выпил. — И вот уже ссоры и ревность! «Куда ты поедешь?…» — «Я должна поехать!» Короче, она побыла там с ним. Привезла ему баночку икры… Мало они получают икры в своих больницах! Говорят, только птичьего молока не хватает! У каждой кровати -телефон! А здесь, чтоб вызвать «скорую», нужно бежать аж во-он к тем домам! Ну, что вам говорить? Ёсе от икры стало легче или от чего-то другого. Сусанна вернулась, а у Лиды-Зельды нижнее давление сразу стало выше, чем верхнее… А еще через неделю, как Сусанна вернулась, ее не стало… Сестры, по-моему, так и не начали разговаривать…

На терраске неосторожно скрипнула дверь, кто-то тихо поднялся по ступеням.

— Кто там? — крикнула жена Нейбургера.

— Я-а!… — Денисов узнал резкий фальцет сестры погибшей — Лиды-Зельды. — Хочу взять ключ от сарая. По-моему, черная курица опять подлезла к вам под дверь.

— Пожалуйста! Вы же знаете, где он висит! У окна… -отозвалась хозяйка.

Действительно ли одна из кур забралась в сарай или сестре убитой было интересно, о чем говорит розыскник с соседями?

Она спустилась с терраски. Сквозь неплотно прилегающую штору Денисову был виден ее толстый, расплывшийся под платьем таз.

— Я хотел вас вот о чем попросить, — Денисов поднялся. Предстояло небольшое оперативное действо, и было хорошо, что Нейбургер предложил ему зайти в дом. — У меня есть фотоснимки. — Денисов достал несколько фотографий, в том числе и фото убитой на вокзале, сделанное сразу после туалета лица. — Никого из них вам не приходилось раньше видеть? Взгляните.

— Минутку… — Старик зажег свет, достал очки, долго сучил их подкладкой пиджака, наконец, водрузил на нос. -Где?

Он медленно осмотрел фотографии, потом задумчиво поскреб подбородок.

— Какие-то старухи… Я плохо запоминаю. Лучше покажите кому-нибудь из женщин. Они лучше помнят.

— А ваша жена?

— Перл? Она же совсем слепая!

— Вы считаете, что никого из них раньше не видели? -уточнил Денисов.

Нейбургер подумал:

— Может, вот эту…

Он неуверенно показал на фотографию потерпевшей из вокзальной комнаты матери и ребенка.

— А где, когда?

Что-то было в его голосе, потому что слепая жена Нейбургера окликнула его с дивана:

— А вы присядьте.

Денисов подвинул стул. Садясь, он коснулся скатерти, полотно действительно оказалось жестко накрахмаленным, стояло колом. Нейбургер вернул фотографии, прошел в глубину комнаты, к дивану, сел и, должно быть, сразу задремал. Денисов услышал его ровное сиплое дыхание.

— Вы не показали карточки Лиде-Зельде? — спросила Перл.

— Нет пока.

— Может, Шейна или ее сестра тоже кого-то узнают…

— Сестра еще не вернулась с работы… А что Вайнтрауб? -спросил Денисов. — Я смогу ему показать?

— Он совсем плох. Ему даже не сказали, что сестра убита.

— Вайнтрауб не знает об убийстве Сусанны Маргулис?!

— Нет.

— А его жена?

— Влада знает. Ей вы тоже можете показать. Но она приезжая… Из Латвии. В Москве у нее мало знакомых. И вообще… Ёся то в больницах, то в санаториях для старых большевиков, она с ним…

Коротким всхрапом Нейбургер обозначил с дивана момент своего внезапного пробуждения. Сразу поднялся.

— Положение такое… — Он поправил заправленные в сапоги брюки, прошел к дверям. — Пойдемте?

Где-то Денисов уже видел эту манеру носить сапоги поверх штатских брюк. Но у кого? Может быть, в старых картинах?

— …Богораз должен вам помочь. Бандитская память! Как у его деда — Мордехая! Его и назвали Менлин в честь деда…

— Менлин? — У еврейских имен была странная трансформация. — Не Мордехай?

— Кто знает, тот не спутает, — солидно объяснил Нейбургер.

«Нужен ли этот экскурс в жизнь чудом сохранившегося под Москвой старого еврейского местечка, этого штэтла, состоящего из одного-единственного дома», — подумал Денисов.

Розыск преступника, совершившего зверское убийство на Павелецкой, ни на йоту не продвинулся оттого, что он обрабатывал версию о связи между обоими нераскрытыми убийствами.

— …Мулим — от Мейше, а Менлин — обязательно от Мордехая. Так было… — старик продолжил. — А теперь моего внука зовут Рамон — отцу, видите ли, захотелось; он с женой ездил в Испанию. А дочь — Наташа…

— Менлин… — Денисов удержал в памяти имя кооператора. — И в паспорте так же?

— Этого я не ведаю, я не милиция. Откуда я знаю, что записано у Лиды-Зельды? Для меня она все равно Зельда, пусть там будет Прасковья или Елизавета… Какая разница?

Имя, однако, имело значение, и Нейбургер тут же это подтвердил:

— Если у человека еще до его рождения умер отец, то его обязательно называют в честь умершего…

В прогоне показалась молодая женщина в юбке, в майке на тонких, скрученных в шнурок бретельках.

— Добрый день, — она обошла Денисова и старика, колыхнулась разгоряченным телом, теплый воздух вокруг нее тоже колыхнулся.

— Добрый день, — старик проводил взглядом ее выступавшую из майки, открытую спину.

— Это сестра Шейны Полина… Вы о ней спрашивали. Она жена второго брата Богораза.

«Люди, обосновавшиеся в доме еще с «до войны», — подумал Денисов, — строили дом, как корабль или крепость. Как Ноев ковчег, куда забрались все родственники, чистые и нечистые. Старики умирали, дети рождались в пути. А корабль плыл, то есть стоял… И такой Мафусаил, как старик Нейбургер, мог еще перечислить весь экипаж и всех пассажиров с самого отплытия…»

— Полина — это единственное имя? Или… для домашнего употребления… — Денисов продолжал упорно цепляться за все, что могло в дальнейшем пригодиться.

— Родители назвали ее Идес… Вы уже идете к ней?

— Я думаю, успею еще позвонить.

— Это за теми домами!

У девятиэтажного здания на скамье коротали время пенсионеры. Рядом с телефонной будкой в коляске спал ребенок, его мать звонила по телефону.

Денисов присел на край скамьи и тотчас почувствовал, что его клонит в сон.

Женщина в телефонной будке все время двигалась, не стояла на месте, голова с трубкой была в кабине то слева, то справа, разговор, казалось, вот-вот прервется, а он продолжался и продолжался.

Денисов поднялся.

— За домом еще телефон, — сказал какой-то старик в очках, в шляпе. — Эта будет звонить, пока ребенок не проснется.

По другую сторону дома телефонная кабина оказалась пустой, Денисов набрал номер Бахметьева. От трубки стойко пахло духами.

— Слушаю, — сказал Бахметьев.

— Это Денисов… Пока ничего.

— У нас тоже.

Взаимоинформация не заняла и минуты.

— Вся Москва у телевизоров, смотрит визит президента… — посетовал Бахметьев. — Ни одного преступления по городу, кроме нашего. Вилов уже спрашивал о тебе: «Что он делает?»

— Я как на острове… — Денисов собрался с мыслями. -Никто отсюда не уезжал уже лет пятьдесят! Рождались, умирали… Есть тут один старик — он видел здешних прабабушек, поэтому все может сказать о правнучках…

Бахметьев вздохнул:

— Какой смысл в этом? — ему не приходилось раскрывать преступления самостоятельно.

— Мы мало знаем о потерпевших, а об одной вообще ничего. А ведь они прожили жизнь.

Он возвращался мимо того же крыльца. Коляска с ребенком все стояла у телефонной будки. Денисов возвращался, а женщина все еще говорила…

Полина успела переодеться — вместо майки с перекрученными узкими бретельками на ней теперь был халат, под ним черный купальник, который просвечивал, пока она стояла на пороге террасы.

— Заходите. Только у меня не убрано… — Руки женщины были заняты — она закалывала на затылке иссиня-черную толстую косу. Во рту торчали шпильки. — Сейчас…