Из двух зол (СИ) - Страница 3

Ральф подсел к нему поближе и положил руку на плечо.

— Уолт, пойдём к Роджеру. Он тебе поможет, и тебе сразу станет легче.

Уолтер замотал головой и на время даже забыл о боли, представляя себе, как Роджер будет ему помогать. Способ был один единственный: разрезать десну ножом Джека и вытащить зуб. Это было бы ужасно, и в том случае, если бы это делал добрый Ральф, но Уолтер знал, что Роджер будет наслаждаться процессом, хоть и не станет делать больно нарочно. Роджер был разборчив: он любил причинять страдания, но чётко разграничивал даже со своими малышами, где игры, а где какая-никакая медицинская помощь. Проводить подобные операции мог только он один ввиду полнейшего хладнокровия и безжалостности, но он никогда не скрывал, что ко всему прочему ему безумно это нравится.

Уолтер был в настоящей панике, но Ральфа было трудно переубедить: он знал, что сейчас вытащить зуб будет наилучшим выходом.

— Не спорь, пошли. Ты хочешь мучиться ещё несколько месяцев?

— Нет, нет, пожалуйста, — Уолтер завывал и раскачивался. — Не надо к Роджеру, не надо, Ральф, пожалуйста, не надо… не надо… Ральф…

Ральф был неумолим. Сейчас речь шла о здоровье и действительной помощи, которую мог оказать только Роджер. Уолтера пришлось тащить на огороды волоком: он упирался, рычал, один раз вырвался и попытался убежать, но, наконец, был доставлен на место, где высокий черноволосый Роджер прохаживался мимо работающих малышей, перекинув через плечо кнут. Охотничий нож Джека, к счастью, был у него с собой — висел на бедре, поблескивая на солнце.

Увидев Ральфа и Уолтера, он удивлённо приподнял густые брови и, припомнив, по какой причине один из его малышей отправился в умиральню, понимающе кивнул и вытащил из-за пояса нож.

— Близнецы, Генри, Ральф, будете держать, — скомандовал он и помог уложить брыкающегося Уолтера на землю.

Эрикисэм, чьей задачей было тоже приглядывать за малышами, на деле вместо этого работали сами. И хорошо, что они оказались рядом: чтобы держать шестнадцатилетнего сопротивляющегося изо всех сил дикаря, требовались силы взрослых. Генри скорее только мешался, но Роджер использовал операцию как предлог, чтобы дать ему передышку от работы.

Генри тоже был его мальчиком, причём по какой-то таинственной причине Роджер выделял его из всех прочих. Ральф старался не задумываться о том, что вдруг вызвало в Роджере подобие привязанности, но факт был налицо: Генри был любимчиком.

Когда брыкающегося Уолтера всё-таки прижали к земле, Ральф сел ему на ноги, близнецы придавили руки и плечи, а Генри осторожно придерживал его голову, а сам Роджер устроился на его животе, окончательно блокируя любые движения. Открыть рот Уолтер отказывался, и Роджер бесцеремонно разжал ему челюсти сильными пальцами. Бедный мальчик совсем обезумел от ужаса и попытался укусить Роджера, и тот ударил его по распухшей щеке, вырывая мученический крик. Генри поёжился, а Уолтер, наконец, затих и замер, распятый четырьмя сильными телами.

Внимательно осмотрев Уолтера, Роджер покачал головой и цыкнул — дело было плохо: зуб был один из дальних, дёсны вокруг него распухли, щека тоже, и подобраться к нему было нелегко. Роджер пару секунд помедлил, потом втолкнул пальцы поглубже и заставил Уолтера раскрыть рот максимально широко.

Ральф был рад, что не видел подробностей. Он только услышал отчаянный громкий вопль, перешедший в визг, затем в хрип, а после ощутил, как тело под ним напряглось и задрожало. Запахло кровью, раздался отвратительный скрип, Уолтер не переставал кричать на одной ноте. Спина Роджера напряглась, он сделал резкое, сильное движение одной рукой, и разогнулся.

Когда они отхлынули от Уолтера, держать его было уже не надо: он лежал, раскинув руки, весь покрытый мелкими каплями холодного пота, и дрожал. По его щеке стекала тоненькая струйка крови. Он больше не кричал, и по всему было видно, что то самое долгожданное облегчение наступило: всё страшное осталось позади.

Роджер небрежно отер нож о голое бедро и сунул его за набедренную повязку.

— Близнецы, отнесите его назад. Ральф, ты остаёшься здесь, я знаю, какой тебе был отдан приказ. Генри, работать.

Роджер был бы и рад отправить с Уолтером только одного из близнецов, но не мог. Слишком нерасторжимы они были. Никто больше не звал их по отдельным именам, они были «близнецы» или «Эрикисэм», и никак иначе. Роджер предполагал, что никто в племени даже не различает, кто из них на самом деле Сэм, а кто Эрик. Лично он сам не различал их никогда. Комичные в своём единстве, делившие еду, дежурства, наказания и постель, они давно слились в представлении племени в единое целое. И, кажется, они были единственными на острове, чьи отношения не были ни болезненными, ни жестокими, ни унизительными. Роджер назвал бы это настоящей любовью, если бы верил в настоящую любовь. Максимум, на что он сам был способен — это его чувства к Генри. Жестокость, собственничество, власть и боль. Особенность Генри, его уникальность была в том, что ему всё это нравилось.

Близнецы ушли. Один из них нёс бессознательного Уолтера на руках, но Роджер не знал, кто именно. Его теперь интересовал Ральф.

— Какой приказ отдал тебе Вождь? — спросил Роджер тихо, смерив взглядом согбенные спины малышей, трудившихся на плоских грядках со съедобными растениями и пряными травами.

— Присматривать за малышами на огороде.

— Верно. А что насчёт Седрика?

— Не кормить и не поить, — спокойно ответил Ральф.

— Ты выполнил приказ? Учти, врать бессмысленно.

— Нет. И мне незачем тебе врать, ты не Вождь. Это не твой приказ.

— Почему ты не выполняешь приказы Вождя?

— Он не мой Вождь. К тому же, я не выполняю приказы, которые, совершенно очевидно, никому не несут пользы, только вред.

— Что же ты сразу не сказал, что не станешь выполнять приказ, потому что считаешь его нелепым?

— О, извини, — Ральф сузил глаза, — в момент разговора Джек тыкал мне гарпуном в горло. Говорить я не мог.

Роджер смерил его ненавидящим взглядом.

— Плохо тыкал, — сразу стало ясно, что он имеет в виду. От Роджера трудно было ожидать чего-то другого: тыкать надо было насквозь.

Ральф отвернулся, не желая продолжать разговор. Конечно, Роджер доложит Джеку о нарушении приказа сразу, как тот вернётся. Ральф, само собой, надеялся оставить свой проступок в тайне, но его подвёл Уолтер: раз Ральф привёл его к Роджеру из умиральни, значит он был там и виделся с Седриком. А, зная Ральфа, можно предположить, если виделся, то и кормил. Рассчитывать на пощаду ни со стороны Джека, ни, тем более, со стороны Роджера было невозможно, и Ральф морально подготовился к тому, что завтра сечь на палаточной площадке будут его.

Он не ошибся: вечером, как только охотники вернулись из лагуны с богатым уловом, Роджер отозвал Джека в сторону. В честь удачной рыбалки Вождь велел закатить пир и объявил, что завтра День Отдыха. Малыши-одиночки вместе с Ральфом занимались готовкой, охотники, заранее начав праздновать, пили из скорлупок сок перебродивших фруктов, их малыши сидели при них. На палаточной площадке было шумно, и Джек, уставший после целого дня тяжёлого труда, решил, что их с Роджером никто не услышит.

Когда Роджер отозвал его в сторону, Джек вскинул руку, останавливая его на полуслове:

— Это подождёт? Я устал. Пойдём со мной, все заняты едой, нас никто не увидит.

Роджер кивнул и направился за ним в пещеру.

Они спали давно. Ещё до того, как Джек сообразил, что для удовлетворения нужд можно использовать Ральфа. Но это было не так, как с Ральфом и не так, как с малышами. Джек и Роджер были наравне, менялись к обоюдному удовольствию, позволяя друг другу расслабиться и забыться. Отношениями их редкие ночи вместе назвать было нельзя: Роджер был привязан к Генри, и если уж он вообще был способен на чувства, то только к нему. А Джек и не нуждался в чувствах. Происходящее между ними никогда не портило их крепкой дружбы, становилось отдушиной и ни к чему не обязывало. Проведя ночь с Джеком, Роджер возвращался к своим мальчикам, а в особенности, к Генри, а Джек — к непокорному и гордому Ральфу, которого надо было каждый раз укрощать, как строптивого жеребца.