Из другого мира - Страница 3
- И вы могли бы мне это показать? - только спросила она, когда я кончил, и в глазах ее ничего нельзя было прочесть. Нина Павловна была верна себе: ей нужны были факты. Останавливаться теперь было смешно и нелепо: я повел ее в лабораторию. Когда после этого она, уходя, пожала мне руку, - это было уже не обычное официальное пожатие, ничего не говорящее; ее рука на секунду дольше задержалась в моей, и в глазах мелькнуло что-то такое, в чем я не успел разобраться, но от чего сердце заныло томительно и радостно. Что это еще такое?
30 июня.
Что-то странное творится или со мною самим, или вокруг меня. Если это протянется еще несколько дней - я сойду с ума. О вчерашнем вечере я не могу вспомнить без острого ужаса. Я сидел в лаборатории, возле спектроскопа и изучал изменения в цветных линиях его поля. Дверь в соседнюю комнату было приоткрыта; за окном бушевал ветер и швырял в стекла пригоршни песка, так, что казалось, что там, во тьме, стоит кто-то и царапает их шершавой лапой. Знакомое чувство тревоги росло непрерывно. Мерно постукивал маятник часов, мелькая медным диском и отмеривая умирающие секунды.
Вдруг мне показалось, нет, не показалось, а я почувствовал с несомненностью сзади меня в комнате чье-то присутствие. Однако я знал, что никого нет, так как наружная дверь была заперта. Тишина стояла мертвая. Несколько минут я держал себя в руках и продолжал работать. Вдруг пламя горелки на столе вспыхнуло и погасло, будто от внезапного порыва ветра. У меня было ощущение, что кто-то вплотную подвинулся ко мне и дышит за спиной. Я быстро обернулся - пустота и тишина. Падали секунды, и шуршал песок за окном. Сердце билось сильными ударами, не хватало дыхания. Я сел к столу. Присутствие невидимого посетителя стало физически невыносимым.
- Кто тут? - крикнул я не своим голосом и, вскочив, обернулся назад. Молчание... Распахнувшаяся настежь дверь чернела провалом в темноту... Какие-то беглые тени метались по углам. Серый туман колыхался перед глазами; сквозь него огни лампочек мерцали, окруженные цветными ореолами.
Мхе казалось, будто я один во всей Вселенной, будто все провалилось в первобытный хаос, и я, жалкий, одинокий, запуганный человек, песчинка мироздания, остался лицом к лицу с тем, кто стоит где-то тут рядом со мною, невидимый и молчаливый, и дышит мне в лицо...
Я не помню, как я выбрался из комнаты. В эту ночь я не спал.
4 июля.
Три дня я пролежал у себя дома и не выходил из комнаты, совершенно разбитый этой дикой галлюцинацией. Ведь не бесплотные же духи удостоили меня своим посещением! И все-таки если еще раз со мной случится что-либо подобное, я не знаю, чем это кончится.
На следующий день у меня был милейший доктор Асатуров. Он нашел невроз сердца или что-то в этом роде на почве переутомления. Разумеется, он прав: все это просто усталость, и мне необходим отдых. Но не хочется бросать работу сейчас, когда я подошел к таким результатам, - страшно потерять нить.
И потом странно: эти дни, что я лежу дома, я чувствую себя в сущности довольно сносно - во всяком случае галлюцинации не повторяются.
А когда я встану - я опять увижу Нину Павловну.
3
Мешканцев встал и увидел Нину Павловну. Они шли вдвоем по темнеющим аллеям парка, среди двух стен тополей, вонзающихся оперенными стрелами в вечереющее небо. Прямо перед ними, купаясь в холодных провалах звездных пустынь, зажегся уже Орион, торжественно тихий и многоокий. Густели тени фиолетовыми пятнами, буйная зелень стряхивала истому пыльного знойного дня и набухала темной пьяной дурью и ароматами. Из грота по серым камням звонкою капелью, со ступеньки на ступеньку журчал источник.
Мешканцев шел, слушал, вдыхал всей грудью густой воздух и всем существом ощущал близость девушки. Они говорили о далеких веках юности человечества, когда скованный разум только начинал расправлять крылья, бросая удивленные взгляды-молнии на открывающийся неведомый, таинственный мир.
- Какая прекрасная легенда - этот жаждущий и немогущий насытиться доктор Фауст, - говорила Корсунская - великий искатель, отказывающийся от вечного блаженства ради того, чтобы знать... знать, какою бы то ни было ценою.
Мешканцев плохо вникал в смысл ее слов и слушал только их музыку; они звенели в унисон с капелью струй и пропитаны были ароматами южной ночи. Потом спросил, отвечая больше собственным мыслям, чем фразам девушки.
- А Маргарита?
- О, - измышление тайного советника Ваймерского Двора. Я предпочитаю Фауста таким, каков он в старинных легендах и хрониках.
- Измышление Великой Матери Природы, - ответил Мешканцев и вдруг спросил, глядя в упор на собеседницу:
- Неужели вы никогда не испытывали ее зова?
Девушка молчала, и в наступившей темноте не видно было ее лица. Это мучило его, но он не мог уже остановиться и опять, словно с горы разбежался, как давеча, в разговоре о своих работах.
- Нина Павловна, наша встреча с вами - конечно, случайность, которыми полна жизнь, и мне жутко подумать, что наши дороги, скрестившись, быть может, уже больше не сойдутся.
- Почему же? - как-то неуверенно спросила Корсунская, слегка касаясь его руки. - Можно, будучи разделенными сотнями верст, работать над одним и тем же и обмениваться мыслями...
- Я не об этом, - и голос Мешканцева задрожал, - я завидую не доктору Фаусту немецкой легенды, а Фаусту тайного советника, господина Гете...
Девушка отодвинулась вдруг, и голос ее зазвучал чужим, далеким:
- Дмитрий Александрович, неужели и вы о том же? - Было слышно, как хрустят пальцы заломленных рук.
- И я? Но что же делать? Мне кажется, что я всю жизнь ждал этой встречи, искал именно вас...
- Не надо, ради бога, не надо... Мне было бы так больно, если бы омрачилось то светлое, что связало нас за эти дни...
Простите меня, голубчик, но я... не гожусь в Маргариты. Я не знаю, как вам сказать... Во мне нет струи, которая могла бы отозваться на этот зов... Я - пустая...
- Безлюбая? - повторил машинально Мешканцев когда-то слышанное слово.
- Да, безлюбая... Нельзя служить сразу двум господам. Мой уже выбран раз и на всю жизнь. А относительно вас...
- Не надо, - заговорил теперь Дмитрий Александрович, и папироса его ярко вспыхнула, освещая бледным пятном жестко сжатые губы. - Будем считать, что этот разговор кончен.
- Вы сердитесь? - спросил из темноты голос, дрогнувший теплыми нотами.
- Нет, Нина Павловна, - ответил он угрюмо после некоторого молчания, оставим это, и пусть все будет, как было.
Возвращались они молча, и Мешканцеву казалось, что пылающий Орион померк в высоте.
Дмитрий Александрович не вернулся к себе, а прошел в лабораторию, где он обычно работал вечерами, когда кончалась заводская кутерьма.
- Она права, - думал он, пуская в ход бездействовавшие приборы, остается одно: работать, работать без передышки!
Два дня прошли спокойно. С Корсунскою он виделся на заводе, все время на людях и не искал встреч наедине. Она была все такая же сосредоточенная, углубленная, и только иногда в глубине глаз ее он читал как-будто немой вопрос.
На третий день вечером странные явления возобновились. Опять лампочки сияли цветными кругами в сероватом тумане. Опять метался Мешканцев по лаборатории, чувствуя у себя за спиною, то тут, то там, в темнеющих углах или совсем рядом притаившееся нечто, невидимого посетителя, наполняющего своим присутствием просторную комнату.
Стиснув зубы, он сидел на своем месте, у аппарата, и продолжал работу, решив пересилить свои нервы и закончить начатую серию опытов. Но это становилось все труднее. Цветные круги перед глазами врывались в поле зрения и путали наблюдение. Мешканцев сидел спиной к открытой двери в соседнюю комнату и вдруг поймал себя на мысли, что ему страшно оглянуться назад, в ее зияющую пустоту, как бывало в далеком детстве, когда он начитается жутких книг.
Мешканцев через силу улыбнулся своим ребяческим страхам и быстро обернулся. Все было пусто, но эта пустота показалась еще страшнее, чем если бы он увидел самый ужасный образ, созданный фантазией. Мертвая тишина давила мозг тяжелым грузом.