Из боя в бой - Страница 8

– Вот смотри, сержант. Здесь, в шести километрах к северу от Званска, будет дислоцироваться вражеский танковый батальон. Колонна свернет вот здесь, на окраине Подосинок. А ты пойдешь вот сюда. Здесь у них слабое место на позиции, потому что – болото. Однако они успели там гать настелить. Ты по ней и промчишься. Все понял?

Мы выбрались наружу. Фронтовая полоса вся освещалась непрерывными вспышками ракет. Стрельба затихла. Изредка бухнет где-то вдали снаряд, протрещит короткая пулеметная очередь.

– Сейчас спать, – сказал разведчик. – Охранение ведем по очереди. Разбудишь через час.

Я никогда не видел, что человек может уснуть мгновенно. Его будто выключили. Всмотревшись в его лицо, я поразился его усталости. И решил не будить, пусть отдохнет подольше. Но ничего не получилось: ровно через час он открыл глаза – его снова включили.

– Слушай, парень, – сказал он. – Я не знаю, когда вернусь к своим. И вернусь ли вообще. Обещай мне доставить донесение.

Потом он забрался в танк и достал гранаты. Сделал две связки телефонным проводом, увязал их вместе и перекинул через плечо.

Ночь сгустилась, притихла в тревоге. Со стороны невидимого шоссе еле слышно стал доноситься рокот многих машин. Он надвигался и угасал волнами – одна прошла, другая, третья…

– Заводи! – разведчик взял автомат, подкинул на плече поудобнее связки гранат. – Я на тебя надеюсь, не подведи.

– Прорвусь! – твердо пообещал я и скрылся в люке водителя.

На самых малых оборотах я подогнал танк к шоссе и затаился, выжидая. Мимо, машина за машиной, шла колонна танков. Интервалы, как и говорил разведчик, были большие, он правильно все рассчитал. И у меня все получилось. Незаметно встроившись в колонну, в нужный момент я свернул на гать, дал полный газ и включил фары. Самое удивительное, что меня не обстреляли вслед. Наверное, у них был строгий приказ не демаскироваться.

– Что еще? Встретили меня хорошо, с огоньком. Спасибо, что промазали.

Михайлов аккуратно сложил шифровку, передал командиру полка:

– Срочно в Особый отдел. Они знают, что нужно сделать. А тебе, сержант, спасибо, – Михайлов наклонился к нему: – Он назвался?

– Только имя сказал – Виталий.

– Как выглядел?

– А то я знаю. В темноте общались, где ж тут приглядываться.

– Ну, рост, к примеру, фигура? Речь?

– Ростом вроде вас, сухощавый такой, подобранный. Речь нормальная, на русском языке. Только все время вдруг по-немецки заговаривался. Но потом обратно к русскому возвращался.

Михайлов, конечно, не мог знать, что за разведка действовала в этом районе. Может, да и скорее всего, это не была группа, а трудился одиночка, ночной охотник. В форме немецкого солдата, не привлекая внимания, бродил от части к части, откликался, отмалчивался, отругивался, собирал по крохам сведения.

И сколько их таких, лесных призраков, затерялось в лесах, затерялось в войне – без следа, без имени, без вести…

– Построились. Вещмешки перед собой. Стоять вольно.

Командир прошелся, скрипя свежим снегом, вдоль строя. Над его головой розовело рассветное небо, в котором устало гасли ночные звезды.

– Развязать мешки. Приготовить оружие к осмотру.

Ледяным ветерком повеяло от этих слов. Они будто отсекли вчера от сегодня. Вчера – учение, сегодня – в бой. С занятий приходили уставшие, а из боя… Все ли придут?

Командир дотошно осмотрел укладку мешков, сделал Бабкину замечание, что неуклюже приторочен маскхалат. Из мешка Караевой чуть было не вытянул недовязанный шерстяной носок с короткими спицами. Улыбнулся про себя, взглянул на Сафрона. Стал перед строем. Кивнул комиссару.

– Товарищи! Много говорить не стану. Родина наша в опасности. Столица наша под угрозой захвата проклятым фашистским врагом. Вся страна встала на защиту. От мала до велика. И мы с вами в этом нерушимом строю. Перед нами поставлена важная задача. Конкретно разберемся с ней в тылу противника. На нашей земле. Которую он топчет, разоряет, щедро поливает кровью наших бойцов и мирных жителей. А мы польем ее кровью захватчика! Пусть он захлебнется в ней! Пусть подавится тем, что успел забрать в свою смрадную пасть. И пусть издохнет на нашей земле! Кровь за кровь! Смерть за смерть!

Стало совсем тихо. Только в густых, обильно укрытых снегом ветвях копошились синички. Да с полигона доносилась нечастая винтовочная стрельба.

– Не дадим покоя врагу на нашей земле. Ни днем, ни ночью. Пусть встанет утром, но не дождется сна. Пусть ляжет спать, но не проснется. Каждый наш патрон, каждая граната, каждый холодный штык, каждая твердая рука на горле фашиста – вот ему ответ на все его злодеяния. Клянемся бить врага до победы!

– Клянемся! – И над строем колыхнулось плотное морозное облако, будто выдохнул один большой человек.

Пошли к машинам строем, в одну шеренгу. На груди автоматы, на поясе гранаты и ножи, на левом плече лыжи, за спиной вещмешки. Хрустко отзывался крепкий снег под валенками, покачивались в такт плечи. Идти вам, ребята, и идти. Кто-то из вас назад придет?

Два тентованных грузовика без номеров уже стали похожи на большие снежные завалы. Из-под которых вились неспешно, пофыркивая, синие дымки выхлопа.

В один грузовик погрузили снаряжение, лыжи, рацию. Туда же подсадили Анку-Испанку. И туда же вскарабкался Ветеран, забросив в кузов свой мешок. Быстро задернул тент.

– Старшина! – окликнул его командир группы. – Отставить!

Молчание. Командир и комиссар растерянно переглянулись.

– Старшина Савельев! Покиньте автомашину! Это приказ!

– У меня свой приказ, – глухо отозвалось из глубины кузова. – Личный.

Полог отдернулся, появилось взволнованное Анкино лицо.

– Товарищ старший лейтенант, ему обязательно надо. У него там мать. И сестра.

Опять переглянулись, уже с недоумением.

– Откуда бойцам известен наш маршрут следования?

– Им все известно, – комиссар поскрипел снегом, переминаясь. – Пусть идет с нами. Полезный боец.

Командир прошел к переднему грузовику, где уже разместился личный состав группы.

– Порядок, ребята?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – отозвался Сафронов. – Тут даже чья-то добрая душа соломки натрусила.

Командир промолчал. Никто эту соломку в кузов не трусил – в грузовиках завозили корм лошадям. И никакая добрая душа, кроме высшего командования, не знала о предстоящем рейде.

Командир поставил ногу на ступеньку кабины, комиссар уже распахнул дверцу другого грузовика – но затрещал все громче и ближе штабной мотоцикл. Затормозил, развернулся, боец вручил командиру пакет.

Тот глянул, кивнул, расписался, застегнул его в планшетку. Что-то сказал курьеру. Комиссар расслышал только обрывок фразы: «…вскрыть за линией фронта».

Машины тронулись. Взошло солнце…

– Недолго же мы на фронт ехали, – с горечью сказал Сафронов, спрыгивая на землю.

– Ничего, – сказал комиссар, – настанет время, когда мы очень далеко будем от Москвы.

– Долог будет путь, – добавил Савельев, принимаясь за разгрузку имущества. – И не каждый его пройдет до конца.

– Разговорчики! – прикрикнул Бабкин. – Я вас с такими настроениями отстраню от участия в операции. И лишу продпайка, а также фронтовых ста граммов.

– Виноват, товарищ генерал.

Сафронов принимал из кузова вещмешки и лыжи и складывал их на утоптанный снег.

– А что-то тут боя не слышно. Артиллерия спит, стрелки отдыхают. Непорядок на передовой.

– Типун тебе на язык, – сердито выразился подошедший красноармеец. – Вы, что ль, отряд «Смурной»?

– «Суровый», – строго поправил Сафронов. – Прошу не путать.

– А мне все едино. Приказано вашего командира к нашему комполка препроводить. И где он?

– А он уже там, – Бабкин махнул в сторону передовой, – у немца в тылу. Догоняй, пехота!

– Глупая шутка, боец Бабкин, – подошел Михайлов.

В блиндаже комполка прежде всего предложили согреться с дороги чаем. Потом обсудили детали перехода в немецкий тыл. Комполка решению перейти оборону противника среди бела дня не удивился. И даже его одобрил.