ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО - Страница 5

Совсем недавно историк науки Абрам Блох решил проверить, сколь точными оказались эти прогнозы, а по сути – на уровне подлинных фактов – хотя бы приблизительно представить упущенные Россией возможности, ее потери в результате выдавливания евреев из российского общества: теперь уже можно подвести итоги ушедшего столетия. Оказалось, что насильственная утечка мозгов привела к потерям ошеломительным. Исследователь приводит множество примеров – выберем только один, более чем наглядный. По офицальной статистике на долю России приходится 15 Нобелевских премий (пять из них, кстати сказать, получили евреи: писатели Борис Пастернак и Иосиф Бродский, физики Лев Ландау и Илья Франк, математик Лев Канторович). Но, оказывается, на долю дореволюционных беженцев из России и их потомков этих премий приходится вдвое больше: лауреаты прославили своими выдающимися открытиями не Россию, а давшие им приют иноземные страны.

Самым прославленным из них является Зельман Ваксман, создатель стрептомицина. Уроженец города Прилуки, Полтавской губернии, он не мог получить в России даже среднее образование. Пострадавшая от погромов семья бежала в Америку. Нобелевский лауреат по физике Шелдон Ли Глэшоу (Шая Глуховский) – сын спасавшегося от погромов, учиненных толпой в его родном Бобруйске (Могилевская губерния), Лейбы Глуховского, который в США смог дать блестящее образование трем своим сыновьям. Бежали от русских антисемитов и от политической нестабильности родители будущих нобелевских лауреатов – физиков Артура Шавлова, Ильи Пригожина, химиков Пауля Берга, Герберта Брауна (Броварника), Мелвина Калвина, медиков и биологов Джона Вейна, Бернарда Каца, Стенли Коэна, Эрнста Бориса Чейна (Хаина), Даниэля Натанса и еще многих других «нобелистов»[5].

Была среди жертв русского антисемитизма начала века еще одна категория амбициозных и темпераментных евреев. Это те, кто не хотел спасаться ценой окончательного отказа от родины, прокладывая себе путь в науке, бизнесе или культуре за рубежом, а встал на путь революционной борьбы с режимом в своей стране. Разумеется, борцы с самодержавием рекрутировались в России из самых разных этнических групп, их приход в революцию чаще всего не зависел от чувства национальной ущербности, а был продиктован идейными, порой даже просто авантюристическими, порывами. Но значительный процент еврейских юношей и девушек в кругу бунтующей молодежи нельзя, естественно, не связать с поощряемой верхами дискриминацией по признаку происхождения, что не могло не сказаться на формировании мировоззрения вступающего в жизнь нового поколения.

Любопытна одна закономерность, которую обычно упускают из виду специалисты, изучающие этот период русской истории.

Немалая часть молодежи из русских дворянских, аристократических, богатых семейств порывала со своей средой и уходила в революцию – в поисках осмысленной жизни, преисполненная искренним стремлением восстановить попранную справедливость. Среди будущих знаменитых коммунистов немало выходцев из русских профессорских, генеральских, даже графских и княжеских семей. Ничего подобного не было в еврейских семьях, сумевших достигнуть высокого социального статуса и преодолевших воздвигнутые перед ними барьеры: ставших профессорами, врачами, инженерами, адвокатами, финансовыми магнатами…

Русские евреи, ушедшие в революцию в начале века, – все недоучки (не по своей, конечно, вине), все озлобленные на несправедливость властей и законов, все уязвленные и ущемленные, сублимировавшие своей революционной активностью то, чего недополучили из-за дискриминационных условий своего существования. Когда потом – и сразу после переворота, и во время гражданской войны, и затем еще многие десятилетия, вплоть до наших дней, – их будут упрекать за «чрезмерность» еврейского присутствия в революционной среде, мало кто возьмет в расчет те глубинные причины, которые привели их в ряды бунтовщиков. Ополчившиеся на еврейство русские антисемиты – самые злобные из всех антисемитов, которых вообще-то хватало и хватает в других странах, – они ведь сами вскормили своей безумной политикой тех, кто «перевернул мир».

Впрочем, «чрезмерность» еврейского участия в перевороте и его последствиях тоже, как мы увидим, относится к категории мифов. Весьма стойких, весьма укоренившихся, и однако же – мифов.

Либеральная русская интеллигенция, возмущенная дискриминацией евреев, пыталась бороться с ней отнюдь не революционным, а демократическим путем. Прежде всего – публичным ее осуждением, памятуя о том, как высок в обществе моральный авторитет широко известных писателей, ученых, артистов, общественных деятелей. «В русской интеллигентской среде, – вспоминал многие годы спустя ведущий литературный критик и поэт русского зарубежья Георгий Адамович, – антисемитизм был недопустим, невозможен. Кто высказал бы антисемитские взгляды, сам себя исключал из интеллигентского круга или бывал им отвергнут. Помимо морального отталкивания, антисемитизм был в представлении интеллигенции недомыслием или следствием недостаточного культурного развития»[6].

Лев Толстой многократно выступал против погромов и антисемитизма, поощрявшегося и даже раздувавшегося в российской печати. Владимир Короленко, которого будущие западные историки назовут «академиком Сахаровым начала века», заклеймил погромы – прежде всего в гремевшем на всю страну рассказе «Дом № 13». Максим Горький называл погромы «позором России», он говорил, что они «возбуждают ужас, стыд н негодование». И продолжал: «В позорном и страшном деянии (речь идет о погромах. А. В.) культурное общество повинно не менее активных убийц и насильников», ибо оно «спокойно позволило растлевать себя ‹…› человеконенавистникам, издавна прославленным презренной славой лакеев силы и апологетов лжи».

Воззвание «К русскому обществу» в связи с позорным делом Бейлиса подписали десятки крупнейших деятелей русской науки и культуры: Горький, Короленко, Александр Блок, Леонид Андреев, Алексей Толстой, Владимир Немирович-Данченко, академик Вернадский и сотни других[7]. «Во имя справедливости, – говорится в воззвании, – во имя разума и человеколюбия мы поднимаем голос против нового взрыва фанатизма и суеверия непросвещенных масс. ‹…› Как всегда, те же самые люди, которые угнетают свой собственный народ, пробуждают в нем дух религиозной вражды и племенной ненависти. Не уважая ни народного мнения, ни народных прав, готовые попрать их самыми суровыми мерами, они пробуждают народные предрассудки, раздувают суеверие, упорно призывают к насилию против соотечественников нерусского происхождения.

В этой лжи звучит та же злоба, которая некогда швыряла невежественную языческую толпу против первых последователей христианского учения. После этого всегда бесновались низменные, преступные страсти. Тупая злоба стремилась ослепить и затемнить сознание толпы и воздействовать на правосудие. ‹…›

Бойтесь сеющих ложь. Не верьте мрачной неправде, которая уже множество раз обагрялась кровью, одних убивала, других обрекала на вечный позор».

М. Горький счел необходимым отдельно высказаться по еврейскому вопросу: «Разумеется, я не забыл, что люди делают множество разнообразных гадостей друг другу, но антисемитизм все-таки я считаю гнуснейшей из всех». И еще: «Вспоминая о евреях, чувствуешь себя опозоренным. Хотя лично я, за всю жизнь мою, вероятно не сделал ничего плохого людям этой изумительно стойкой расы, а все-таки при встрече с евреем тотчас вспоминаешь о племенном родстве с изуверской сектой антисемитов и о своей ответственности за идиотизм соплеменников». И еще: «Мне глубоко симпатичен великий в своих страданиях еврейский народ; я преклоняюсь перед силой его измученной исками тяжких несправедливостей души, измученной, но горячо и смело мечтающей о свободе».

В 1915 году тот же Горький вместе с двумя другими, популярнейшими в то время писателями, Леонидом Андреевым и Федором Сологубом, издал литературный сборник «Щит», посвященный защите гражданских прав еврейского населения России.