Июнь 41-го. Окончательный диагноз - Страница 35

11 июня Василевский собственноручно пишет на бланке наркома обороны текст директивы для командующего Западным ОВО: «Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии и управления стрелковых корпусов с корпусными частями вывести в лагерь в районы, предусмотренные для них планом прикрытия[44] (директива НКО за № 503859). Приграничные дивизии оставить на месте (выделено мной. – М.С.), имея в виду, что вывод их на границу в назначенные им районы в случае необходимости будет произведен по особому указанию… Вывод указанных войск закончить к 1 июля 1941 года». [132] На следующий день директива аналогичного содержания была отправлена в Киевский ОВО.

Директива, отправленная в Киев, содержала прямое указание: «Передвижения войск сохранить в полной тайне. Марш совершать с тактическими учениями, по ночам». [133] В «минской» директиве таких слов не было, но необычайные меры к соблюдению строжайшей секретности были приняты и там. В Журнале боевых действий Западного фронта[45] события последних предвоенных дней описаны следующим образом: «Войска подтягивались к границе в соответствии с указаниями Генштаба Красной Армии. Письменных приказов и распоряжений корпусам и дивизиям не давалось. Указания командиры дивизий получали устно (выделено мной. – М.С.) от начальника штаба округа генерал-майора Климовских. Личному составу объяснялось, что они идут на большие учения. Войска брали с собой все учебное имущество (приборы, мишени и т. д.». [134] Примечательно, что донесения о ходе выдвижения «глубинных дивизий» поступали из Минска в Москву в формате Оперативных сводок, причем их порядковые номера в середине года оказались 2, 3, 4, 5, 6 (номер первый обнаружить в архиве не удалось). [135]

Если тезис о том, что Красная Армия готовилась к нанесению внезапного первого удара по противнику, еще нуждается в каких-то дополнительных аргументах, то такой удивительный порядок развертывания войск сам по себе может служить исчерпывающим доказательством: для подготовки к отражению агрессии следовало бы прежде всего отмобилизовать и вывести на боевые позиции войска первого эшелона приграничных округов, затем т. н. «глубинные дивизии» и только после этого – если судьба даст такой шанс – заняться мобилизацией и выдвижением на запад войск внутренних округов. В реальном июне 41-го все было сделано точно наоборот. Страстное желание «не спугнуть Гитлера раньше срока» безраздельно завладело сознанием «коллективного Сталина».

Еще одним (пожалуй, самым невероятным из реально состоявшихся) проявлением желания «не спугнуть» стало сохранение режима работы железных дорог по мирному времени. Немцы, как мы помним, ввели особый режим военных перевозок за месяц до начала вторжения (22 мая 1941 г.). В ходе развертывания Красной Армии перед войной с полуразрушенной Польшей железные дороги европейской части СССР были переведены на особый режим работы 12 сентября 1939 г., за пять дней до начала операции. [136] В июне 41-го, несмотря на огромный объем предстоящих перевозок, ничего подобного сделано не было. Режим военных перевозок был введен не 22, и даже не 23, а только с 18–00 24 июня, на третий день войны! [137]

Сохранились и ныне рассекречены протоколы допросов командующего Западным фронтом генерала армии Д.Г. Павлова. Да, конечно, достоверность его показаний может быть оспорена – обреченный генерал пытался представить свои действия в возможно лучшем свете. С другой стороны, маршал Тимошенко (о телефонном разговоре с которым пойдет речь ниже) на момент ареста Павлова был вполне жив и занимал все тот же высокий пост, так что возводить на него напраслину для Павлова было, что называется, «себе дороже». Так вот, по версии Павлова, в час ночи 22 июня он доложил наркому о том, что «в течение полутора суток в Сувалкский выступ шли беспрерывно немецкие мотомехколонны», и по донесению командующего 3-й Армией, «во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения». На что маршал Тимошенко ответил якобы так: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь и случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите». [122] Интересная формулировка. «Что-нибудь неприятное». Это про вторжение 3-миллионной армии жестокого врага? Трудно не заметить, что нарком обороны или все еще сомневается в неизбежности нападения, или морочит голову своему подчиненному. Зачем?

Можно было бы «вывести за скобки» обсуждения один такой казус. Но он далеко не один! Исходящие документы Наркомата обороны и Генштаба последних мирных дней потрясают своей неадекватностью. Размеры нашей книги не безграничны, но несколько примеров стоит привести.

18 июня нарком обороны подписал Приказ № 0039 «О состоянии строительства оперативных аэродромов по основному плану строительства 1941 г.». [123] За четыре дня до начала вторжения противника строительство аэродромов в приграничных округах следовало бы прекратить – великая стройка не только создавала помехи для летной работы, но еще и демаскировала аэродромы; в 50-км приграничной зоне аэродромы уже можно было начинать разрушать, т. к. при сложившемся соотношении сил захват их противником был более чем вероятен. Однако приказ маршала Тимошенко совсем о другом. В констатирующей части отмечается, что строительство ведется недопустимо медленно. После чего нарком приказывает: «Военным Советам округов немедленно развернуть строительство аэродромов широким фронтом, с расчетом окончания строительства летных полей не позже 1 августа, и полного окончания аэродромов не позже 1 октября (выделено мной. – М.С.). График выполнения работ представить мне не позже 25.6.41 года…»

18 июня в кабинете Сталина состоялось очередное совещание с военным руководством. Присутствовали Молотов, Маленков, Тимошенко, Жуков и зам. наркома госбезопасности Кобулов. Совещались довольно долго (2 ч. 45 мин.). Судя по известным ныне фактам и документам, никаких принципиальных изменений в ходе проведения «широкомасштабных предмобилизационных мероприятий» (т. е. скрытного стратегического развертывания Красной Армии) не произошло. Просьбы командования округов/фронтов о форсировании выдвижения (об этом пишет в упомянутой выше докладной записке ЧВС Западного фронта Фоминых) были отклонены. Была прямо запрещена и такая назревшая и перезревшая мера, как эвакуация семей командного состава из приграничной (фактически – уже прифронтовой) полосы. И это при том, что порядок такой эвакуации, сроки, задействованный транспорт, места погрузки и выгрузки были подробно расписаны в приложениях к планам прикрытия округов. [138]

19 июня в 10.45 генерал-лейтенант Конев, командующий 19-й Армией, формирующейся на базе управления и войск Северо-Кавказского военного округа, отправляет телеграмму на имя наркома обороны: «Прошу разрешения на 3–5 дней выехать в Ростов-на-Дону для решения неотложных вопросов по делам округа». Армия Конева с 10 июня сосредотачивалась в районе г. Черкассы, составляя стратегический резерв ГК в тылу Юго-Западного фронта. 20 июня в 19.57 уходит ответная шифротелеграмма: «Выезд в Ростов на Дону на 3–5 дней разрешаю. Тимошенко». [124] По меньшей мере до 24 июня армия Резерва ГК остается без командующего – но нарком обороны не видит причин для того, чтобы эту поездку запретить. Что же касается «неотложности вопросов по делам округа», то неотложность эта испарилась в ночь на 22 июня, и Конев самолетом (!) вылетел назад в Черкассы, в штаб Армии.

20 июня 1941 г. поздним вечером, в 23.25 заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Соколовский телеграфирует командующему Одесским ВО: «По агентурным данным, германский штаб авиации усиленно интересуется расположением штабов бронетанковых частей в Кишиневе. Предполагается, что замышляется какая-то диверсия. Начальник ГШ приказал предупредить вас об этом». [125] Диверсия. Возможность того, что германский штаб авиации вносит последние уточнения в перечень целей для бомбардировок, не предполагается.