Ия, или Вторник для романтики - Страница 15

С чревом, опустошенным на три четверти, проголодавшаяся машина вынуждена была повернуть назад в лес.

На этот раз она не вернулась ни через час, ни через два. ("Видимо, перебрала распространенные виды цветов, новые найти трудновато", - думал Алеша.) Но время шло, беспокойство возрастало. К концу рабочего дня все ходоровцы отправились в лес на поиски.

Кое-где машина оставила следы: рубцы на сырой глине, полосы примятой травы. Впрочем, неопытные следопыты не очень отличали сегодняшние следы от вчерашних. Зато вскоре услышали молву о подвигах машины.

Все встречные женщины хором убеждали не ходить сегодня в лес, лучше вернуться засветло.

- Там шайка грабителей, - уверяли они. - Убивают, раздевают, насильничают. Одна из нашей деревни шла с цветами на станцию, в истерике домой прибежала. Налетели на машине, сбили, чуть не раздавили...

Услышав про цветы, Алеша насторожился.

Потерпевшую удалось разыскать. Она охотно рассказала, - в двадцатый раз, наверное, - как она шла по дорожке через березняк, нагнулась грибок подобрать, аккуратный такой подосиновичек, а корзину с цветами поставила рядом ("туточки"). И как раз в эту самую секундочку - трах-тарарах! - не козлик, не мотоцикл, что-то непонятное как наскочит сзади, как наподдаст, и верзила этакий как спрыгнет, как толканет!.. (Насчет верзилы у рассказчицы не было никаких сомнений.) Но только и она не дура, завизжала, как зарезанная, народ на шоссейке услышал, голоса какие-то зазвенели. Так что бандит струсил, подхватил корзину и удрал на своем мотоцикле - только гарью пахнуло. Да и разронял все с перепугу, зря букеты разорил.

"Проштрафились, - подумал Алеша. - Голод запрограммировали, сдерживающих инстинктов не дали. Придется объяснять теперь, что такое право личной собственности".

Полчаса спустя на пустынной просеке с глубокими разъезженными колеями, в глянцевитой грязи перед лужами рубцы виднелись очень четко; Алешу остановил бородатый объездчик, трусивший на неоседланной лошади.

- Ты не видал здесь, товарищ дорогой, чудаковатую машину, навроде танкетки-самоделки? - спросил бородач сердито.

- Не видал, - ответил Алеша уклончиво. - А что за машина?

- Да уж не знаю, что за машина и какой бес в ней сидит. Не похоже, что взрослый водитель, озорует хуже всякого мальчишки. Влезли ко мне в лесничество, забор повалили, цветы порвали, не столько порвали, сколь помяли, георгины у меня там на грядке, гладиолусы, еще кое-что по мелочи. Главное, парник загублен. Огурцы у меня там были в цвету. И всего-то два цветка сорвано, а пленка вся исполосована в ленты. Легко ли ее склеить, пленку, двадцать квадратов. Возился сколько!

Алеша даже закряхтел.

- Вы, товарищ, не мотайтесь зря, - сказал он. - Вы возьмите-ка с собой вот эту девушку, покажите ей, что к чему, и составьте акт об убытках, только по-честному, без сочинительства. Акт составьте на Ходорова Алексея Дмитриевича, старшего научного сотрудника ОКБ. Это его машина, пусть он за все и заплатит из собственного кармана.

- Да я лишнего не стребую, - загудел бородач, успокаиваясь. - Пленку жалко, располосовали на ленты. Пускай ваш Ходоров выпишет мне пленку, и дело с концом. И не к чему акты сочинять, разводить писанину. Да вы зайдите сами, товарищ, поглядите своими глазами. И скажите, чтобы не доверяли там машину мальчишкам.

От лесничества след вел в чащу. Предприимчивая машина продолжала пополнять коллекцию. Двойной отпечаток гусениц ломился через худосочный осинник, на влажной почве машина как бы наметила рубчатые рельсы. За осинником в сырой низине бугрились голубые шапки незабудок, каждая кочка голубой букет. Но незабудки уже имелись в коллекции.

- И главное, не отзывается, - бормотал Алеша, в десятый раз настраивая радиоприемник.

Опять след выбрался на заброшенную, заросшую мелколесьем просеку. Просека сменилась трухлявой гатью через болото. Уже вечерело, над болотом повисал туман. Казалось, воздух уплотняется на глазах: становится непрозрачным над каждым оконцем бурой воды, усаженным тугими кувшинками.

"А ведь кувшинки должны были соблазнить машину. Наверное, она полезла за ними", - подумал Алеша.

И действительно, тут она и нашлась, увязшая по самые глаза. Завязла и билась-билась, пока не израсходовала всю энергию. А когда израсходовала, даже SOS послать не смогла.

Все это происходило в понедельник, накануне тринадцатого вторника. Так уж повелось в ОКБ у Алеши: испытания проводились по понедельникам, выявлялись какие-нибудь неполадки, затем всю неделю они устранялись, в следующий понедельник проходила проверка нового приспособления и после этого Алеше было что порассказать в "Романтиках".

- Значит, с чистым городом дело не пошло, - подвел он итог на этот раз. - Голодная машина не знает удержу, лезет очертя голову, вредит вокруг: и себе вредит, и всем вокруг вредит. Хулиган получился. Впрочем, это неточное определение. В хулигане сидит садист, наслаждающийся мучительством. А у нас просто бесшабашный малец, не признающий человеческих законов. Человеческих и природных. Теперь будем учить правила поведения.

- Воспитывать вежливость?

- Нет, за неделю не воспитаешь. Да и не тот уровень, у нас пока звериный. Дрессировать будем. Сделаем страх и сделаем боль.

В последующие дни машине делали "больно".

Боль конструировали, как и голод, по аналогии с животным миром. У живых существ боль - это предупреждение о возможной поломке. По всему телу рассеяны чувствительные клетки, которые сообщают организму о всяком непорядке - непомерном давлении, непомерной нагрузке, перегреве, переохлаждении, о посторонних предметах, о ненужных химических веществах, даже о ненужной пище ("Живот болит!").

Стало быть, пришлось на всех деталях и важных узлах машины ставить датчики-предохранители, датчики напряжения, механического и электрического, датчики температурные, датчики кислотные и щелочные. Задолго до разрушения, с надлежащим запасом прочности, датчики включали тормозной сигнал, и машина не своим голосом (Наташиным) вопила:

- Ой, больно!

- А тебе на самом деле больно? - допытывался Алеша.

Но машина не могла объяснить, она не знала, что такое "на самом деле".

Боль - предупреждение о повреждении - возникла у самых примитивных животных, как только появилось самостоятельное движение, возможность уклоняться от опасности.

У высших же животных, имеющих глаза, нос, уши и центральный нервный штаб, к болевому предупреждению добавилось еще одно, предварительное, страх называется. Боль - началось повреждение, страх - будет больно.

Машину предстояло научить и страху.

Ее учили бояться поездов, троллейбусов и автомобилей, уступать им дорогу, пересекать улицу только при зеленом свете; ее учили бояться людей в лесу, уступать им дорогу, ни в коем случае не приближаться (чтобы не было новых нападений на торговок с корзинами цветов). Учили бояться заборов, плетней и колючей проволоки. Учили бояться крутых склонов, грязных луж, топкой почвы; надо же было избежать новых приключений в болотах. Учили бояться высокой скорости, угрожавшей перегревом, и узких дорожек, где можно было заклиниться между стволами.

Рельсы, люди, заборы, кручи, чащи, болота стали "страшно".

- Ой, страшно! - пищала машина Наташиным голосом.

Алеша с увлечением рассказывал, как это натурально получается у машины. Подходит к шаткому мостику и мнется. "Ой, страшно!" - этаким жеманным голоском. "Ой, страшно!" - у светофора.

- Бедняжка, а мне жалко ее, - заметила Ия. - Неужели нельзя было обойтись без этих "страшно" и "больно"? Сказали бы просто: этого нельзя и того нельзя.

- Это было бы проще всего, - возразил Алеша. - Дай инструкцию на все случаи жизни, ничего и выбирать не надо. Но, увы, инструкции не предвидят непредвиденного. В меняющемся мире невозможно выжить на основе наследственных наставлений. Природа поняла это еще на уровне рыб и ввела условные рефлексы в добавление к безусловным, личный опыт и личную память в добавление к памяти тела. Мы думаем, что наша машина подобна собаке, посланной в лес с поручением. Хозяин приказал ей найти, но не знает, где искать. И не знает, что его собака встретит на пути. Пусть остерегается. Пусть убегает, когда в нее кидают камни. Пусть ей будет больно. Больно это маленький выкуп во избежание большого вреда. Страх - еще меньший выкуп во избежание большой боли. Мы приучаем машину к осторожности.