Иверский свет - Страница 58

туманный, как в трубе подзорной,

год тыща сколько-то позорный

— лед, лед, лед, лед, лед. лед, лед, лед, лед,—

И неоплаченной цены

лед неотпущенной вины

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

Рыбачков ледовое попоище,

и по уши

мальчонка в проруби орет:

«Живой я!»

— лед, лед. лед, лед, лед, лед —

Ты вздрогнула, экскурсовод?

Поводырек мой, бука, муза,

архангелок с жаргоном вуза,

мы с нею провели века.

Она каким-то гнетом груза

томилась, но была легка

в бесплотной солнечной печали,

как будто родинки витали

просто в луче. Ее движенья

совсем не оставляли тени.

Кретин! Какая тень на льду?

Иду.

До дна промерзшая Лета.

Консервированная История.

Род человечий в брикетах.

Касторовый

лед, смерзшийся помоями.

В нем тонущий. (Подлец, по-моему.)

«Бог помощь!» — скорбно я изрек.

Но побледневши: «Помощь — бог», —

поправила экскурсовод.

Лед

тыща девятьсот сорок распадный.

Полет. Полет. Полет. Полет. Полет.

И в баре бледный пилот:

«Без льда, — кричит, — не надо, падло!'>

Он завтра в монастырь уйдет.

лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

Прозрачно, как анис червивый,

замерзший бюрократ в чернильнице

лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед

Искусственный

горячий лед пустых дискуссий.

I/» лед, лед, лед, лед, лсд, лед, лед, лсд, лед —

Лед тыща девятьсот шестьдесят пятый,

все в синих болоньях красивы,

• троллейбусы целлофановые вмяты,

как свежемороженные сливы.

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лсд, лед —

Зеркало мод.

Камзол. Парик. Колготки. Шлейф кокотки.

Зад закрыт, а бюст — наоборот.

Год, может, девятьсот какой-то?

А может — тыща восемьсот!

— лед, лед, лсд, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

ЛЬДИНА ВТОРАЯ

Лед тыща девятьсот хоккейный.

Шире — гений!

Игра «кто больше не забьет».

Счет ( — 3):( — 18).

Вратарь елозит на коленях

С воротами, как с сетчатым сачком,

за шайбочкой. А та — бочком, бочком!

Класс!

В глаз. В рот. Пас. Бьет! Гол!! Спас!!! Ас. Ась?

Финт. Счет? Вбит. В лед.

»- лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

Захлопала экскурсовод

ключик выронила. Ой!

Я поднял (В шестьдесят девятый

летели лыжники, как ватой,

объяты Кольскою зимой.)

Она повисла на запястье:

«Я вас прошу! Там нет запчасти...

Не нажимайте! В этом марте... »

Но поздно. Я нажал. Она

разжала пальцы: «Вновь вина

и снова — ваша», — сказанула

и в лед, как ящерка, скользнула.

(Сквозь экран в метель летели лыжники,

вот одна отбилась в шапке рыженькой.

Оглянулась. Снегом закрутило

личико калмыцкое ее.)

Господи! Да это ж Катеринка!

Катеринка, преступление мое.

Потерялась, потерялась Катеринка!

Во поле, калачиком, ничком.

Бросившие женщину мужчины

дома пробавляются чайком.

Оступилась, ты в ручей проваливаешься.

Валенки во льду, как валуны.

Катеринка, стригунок, бравадочка,

не спасли тебя «Антимиры»!

Спутник тебя волоком шарашит.

Но кругом метель и гололедь.

Друг из друга сделавши шалашик,

чтобы не заснуть и обогреть,

ты стихи читаешь, Катеринка.

Мы с тобой считали: «Слово — бог».

«Апельсины, — шепчешь, — апельсины... »

Что за бог, когда он не помог!

Я слагал кощунственно и истово

этих слов набор.

Неотложней мировые истины:

«Помощь». «Товарищи». «Костер».

И еще четвертая: «Мерзавцы».

Только это все равно уже тебе.

Задышала. Замерла. Позамерзает

строчка Мэрлин на обманутой губе.

Вот и все. Осталась фотокарточка.

С просьбою в глазу.

От которой, коридором крадучись,

и остаток жизни прохожу.

ЭПИЛОГ

Утром вышла девчонкой из дому,

а вернулась рощею, травой.

По живому топчем, по живому —

по живой!

Вскрикнет тополь под ножом знакомо —

по живому!

По тебе, выходит, бьют патроны,

тебя травят химией в затонах,

от нее, сестра твоя и ровня,

речка извивается жаровней.

Сжалась церковь под железным ломом

по живому,

жгут для съемок рыжую корову,

как с глазами синими солому, —

по живому!

Мучат не пейзажную картинку —

мучат человека, Катеринку.

«Лес, пусти ее хоть к маме на каникулы!

«Ну, а вы детей моих умыкивали?

Сами режут рощу уголовно,

как под сердце жеребенку луговому —

по живому!»

Плачет мое слово по-земному,

по живому, но еще живому.

Есть холмик за оградой Востряковской,

над ним портрет в кладбищенском лесу.

Спугнувши с фотографии стрекозку,

тетрадку на могилу положу.

Шевелит ветер белыми листами,

как будто наклонившаяся ты —

не Катеринка, а уже Светлана —

мои листаешь нищие листы.

Листай же мою жизнь, не уповая

на зряшные жестяные слова...

Вдруг на минутку, где строка живая, —

ты тоже вдруг становишься жива.

И говоришь, колясь в щеку шерстинкой,

остриженная моя сестричка,

ты говоришь: «Раз поздно оживить,

скажи про жизнь, где свежесть ежевик,

отец и мама — как им с непривычки?

Где Джой прислушивается к электричке,

не верит, псина. Ждет шагов моих».

И трогаешь последнюю страничку

моей тетрадки. Кончился дневник.

Светлана Борисовна, мама Светланы,

из Джоиной шерсти мне шапку связала,

связала из горечи и из кручины,

такую ж, как дочери перед кончиной.

Нить левой сучила, а правой срезала,

того, что случилось, назад не связала...

Когда примеряла, глаза отвела.

Всего и сказала: «Не тяжела?»

ЛЕДОВЫЙ эпилог

Лед, лед растет неоплатимо,

вину всеобщую копя.

Однажды прорванный плотиной,

лед выйдет из себя!

Вина людей перед природой,

возмездие вины иной,

Дахау дымные зевоты

и капля девочки одной

и социальные невзгоды

сомкнут над головою воды —

не Ной,

не божий суд, а самосуд,

все, что надышано, накоплено,

вселенским двинется потопом.

Ничьи молитвы не спасут.

Вы захлебнетесь, как котята,

в свидетельствовании нечистот,

вы, деятели, коптящие

незащищенный небосвод!

Вы, жалкою толпой обслуживающие

патронов,

свободы,

гения и славы

палачи,

лед тронется

по-апокалиптически!

Увы, надменные подонки,

куда вы скроетесь, когда

потопом

сполощет ваши города?!

Сполоснутые отечества,

сполоснутый балабол,

сполоснутое человечество.

Сполоснутое собой!

И мессиански и судейски

по возмутившимся годам

двадцатилетняя студентка

пройдет спокойно по водам.

Не замочивши лыжных корочек,

последний обойдет пригорочек

и поцелует, как детей,

то, что звалось «Земля людей».

Р. 5.

«...Человек не имеет права освобождать себя от ответ-

ственности за что-то. И тут на помощь приходит Искус-

ство... Да, Искусство с его поисками Красоты, потому

что Красота эта всегда добро, всегда справедливость.

Красота не только произведение искусства, природы, но

и красота жизни, поступков. Меня и биология интере-

сует больше с гуманитарно-философской точки зрения».

(Из сочинения Светланы Поповой)

Р.Р.5.

На асфальт растаявшего пригорода

сбросивши пальто и буквари,

девочка

в хрустальном шаре

прыгалок

тихо отделилась от земли.

Я прошу шершавый шар планеты,

чтобы не разрушил, не пронзил

детство обособленное это,

новой жизни

радужный пузырь!

Сложи атлас, школярка шалая, —

мне шутить с тобою легко, —