Иверский свет - Страница 5

как раковины не гудят?

А пока нажимай, заваруха,

на скорлупы упругие спин!

Это нас прижимает друг к другу.

Спим.

ЗАПОВЕДЬ

Вечером, ночью, днем и с утра

благодарю, что не умер вчера.

Пулей противника сбита свеча

Благодарю за священность обряда.

Враг по плечу — долгожданнее брата,

благодарю, что не умер вчера.

Благодарю, что не умер вчера

сад мой и домик со старой терраской,

бел бы вчерашний, позавчерашний,

а поутру зацвела мушмула!

И никогда б в мою жизнь не вошла

ты, что зовешься греховною силой,—

чисто, как будто грехи отпустила,

дом застелила — да это ж волжба!

Я б не узнал, как ты утром свежа!

Стал бы будить тебя некий мужчина.

Это же умонепостижимо!

Благодарю, что не умер вчера.

Проигрыш черен. Подбита черта.

Нужно прочесть приговор, не ворча.

Нужно, как Брумель, начать с «ни черта».

Благодарю, что не умер вчера.

Существование — будто сестра,

не совершай мы волшебных ошибок.

Жизнь — это точно любимая, ибо

благодарю, что не умер вчера.

Ибо права не вражда, а волжба.

Может быть, завтра скажут: «Пора!»

Так нацарапай с улыбкой пера:

«благодарю, что не умер вчера».

ПЛАЧ ПО ДВУМ НЕРОЖДЕННЫМ ПОЭМАМ

Аминь.

Убил я поэму. Убил, не родивши.

К Харонам!

Хороним.

Хороним поэмы.

Вход всем посторонним.

Хороним.

На черной Вселенной

любовниками

отравленными

лежат две поэмы,

как белый бинокль театральный.

Две жизни прижались

судьбой половинной —

две самых поэмы моих

соловьиных!

Вы, люди,

вы, звери,

пруды,

где они зарождались в Останкине, —

встаньте!

Вы, липы ночные,

как лапы

в ветвях хиромантии,—

встаньте,

дороги, убитые горем,

довольно валяться в асфальте,

как волосы дыбом над городом,

вы встаньте.

И вы.

Член Президиума Верховного Совета

товарищ Гамзатов,

встаньте,

погибло искусство,

незаменимо это,

и это не менее важно,

чем речь

на торжественной дате,

встаньте.

Их гибель — судилище.

Мы — арестанты.

Встаньте.

О, как ты хотела, чтоб сын твой шел чисто

и прямо,

встань, мама.

Вы встаньте в Сибири,

в Москве,

в городишках,

мы столько убили

а себе,

не родивши,

встаньте,

Ландау, погибший в косом лаборанте,

встаньте,

Коперник, погибший в Ландау галантном,

встаньте,

вы, девка в джаз-банде,

вы помните школьные банты?

встаньте,

геройские мальчики вышли в герои, но в анти,

встаньте

(я не о кастратах — о самоубийцах,

кто саморастратил

святые крупицы),

встаньте.

Погибли поэмы. Друзья мои в радостной панике —

«Вечная память!»

Министр, вы мечтали, чтоб юнгой

в Атлантике плавать,

вечная память,

громовый Ливанов, ну, где ваш несыгранный

Гамлет?

вечная память,

где принц ваш, бабуся? А девственность

можно хоть в рамку обрамить,

вечная память,

зеленые замысли, встаньте как пламень,

вечная память,

мечта и надежда, ты вышла на паперть?

вечная память!..

Аминь.

Минута молчанья. Минута — как годы.

Себя промолчали — все ждали погоды.

Сегодня не скажешь, а завтра уже

не поправить.

Вечная память.

И памяти нашей, ушедшей как мамонт,

вечная память.

Аминь.

Тому же, кто вынес огонь сквозь

Вечная слава!

Вечная слава!

МОНОЛОГ АКТЕРА

Провала прошу, провала.

Гаси ж!

Чтоб публика бушевала

и рвала в клочки кассирш.

Чтоб трусиками, в примерочной

меня перематюгав,

зареванная премьерша

гуляла бы по щекам!

Мне негодованье дорого.

Пусть в рожу бы мне исторг

все сгнившие помидоры

восторженный Овощторг!

Да здравствует неудача!

Мне из ночных глубин

открылось — что вам не маячило.

Я это в себе убил.

Как школьница после аборта,

пустой и притихший весь,

люблю тоскою аортовой

мою нерожденную вещь.

Прости меня, жизнь.

Мы — гости,

где хлеб и то не у всех,

когда земле твоей горестно,

позорно иметь успех.

Вы счастливы ль, тридцатилетняя,

в четвертом ряду скорбя?

Все беды, как артиллерию,

я вызову на себя.

Провала прошу, аварии.

Будьте ко мне добры.

И пусть со мною

провалятся

все беды в тартарары.

СНАЧАЛА!

Достигли ли почестей постных,

рука ли гашетку нажала —

в любое мгновенье не поздно,

начните сначала!

«Двенадцать» часы ваши пробили,

но новые есть обороты.

Ваш поезд расшибся. Попробуйте

летать самолетом!

Вы к морю выходите запросто,

спине вашей зябко и плоско,

как будто отхвачено заступом

и брошено к берегу прошлое.

Не те вы учили алфавиты,

не те вас кимвалы манили,

иными их быть не заставите —

ищите иные!

Так Пушкин порвал бы, услышав,

что не ядовиты анчары,

великое четверостишье

и начал сначала!

Начните с бесславья, с безденежья.

Злорадствует пусть и ревнует

былая твоя и нездешняя —

начните иную.

А прежняя будет товарищем.

Не ссорьтесь. Она вам родная.

Безумие с ней расставаться,

однако

вы прошлой любви не гоните,

вы с ней поступите гуманно —

как лошадь, ее пристрелите.

Не выжить. Не надо обмана.

Стихи не пишутся — случаются,

как чувства или же закат.

Душа — слепая соучастница.

Не написал — случилось так.

БЕЗОТЧЕТНОЕ

Изменяйте ангелу, изменяйте черту —

но не изменяйте чувству безотчетному!

Есть в душе у каждого, не всегда отчетливо,

тайное отечество безотчетное

Женщина замешана в нем темноочевая —

ты мое отечество безотчетное.

Гуси ль быстротечные вытянут отточие —

это безотчетное, безотчетное...

Шинами обуетесь, мантией почетною,

только не обучитесь безотчетному,

где перо уронит птица неученая —

как письмо в отечество безотчетное.

Без него вы маетесь, точно безотцовщина,

значит, начинается безотчетное.

Это безотчетное, безответное

над небесной пропастью влм пройти нашептывает...

Когда черти с хохотом вас подвесят за ноги,

«Что еще вам хочется?» — спросят вас под занавес.

«Дайте света белого, дайте хлеба черного

и еще отечество безотчетное».

ПРАДЕД

Ели — хмуры.

Щеки — розовы.

Мимо

Мурома

мчатся розвальни.

Везут из Грузии!

(Заложник царский.)

Юному узнику

горбиться

цаплей,

слушать про грузди,

про телочку яловую...

А в Грузии —

яблони...

(Яблонек завязь

гладит меня.

Чья это зависть

глядит на меня?!)

Где-то в России

в иных временах,

очи расширя,

юный монах

плачет и цепи нагрудные гладит..

Это мой прадед.

ИСТОРИЯ

ПРОЛОГ

Взойдя на гору, основав державу,

я знал людскую славу и разор.

В чужих соборах мои кони ржали —

настало время возводить собор.

Немало в жизни видел я чудовищ.

Они пойдут на каменный узор.

Чтоб было где хранить потомкам овощ,

настало время возводить собор.

Меж правого и левого базара

я оставался все-таки собой.

В Архитектуре главное, пожалуй,

не выстроить, а выстрадать собор.

Начало будет в Муроме покамест,

Казбек от его звона задрожит.

Положен во главу лиловый камень.

Под этим камнем человек лежит.

«Ваш прах лежит второй за алтарем»,—

сказал мне краевед Золотарев.

В лето седмь тысящь шесть десят первом году Го-

сударь и Великий князь Иоанн Васильевич IV всея Ру-