Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины - Страница 2

– Тато, может, хватит с него? Вспотел весь. Да и оводы заели. Вон как хвостом хлещет.

– Это он от злости, – усмехнулся Максим Иванович. – Не хочет работать. А надо. Но, пошел!

Подчиняясь богатырскому голосу, конь прижал уши и пружинисто потянул за собой плуг. Из-под блестящего стального лемеха пластами вываливался жирный, хоть на хлеб намазывай, полтавский чернозем. Максим Иванович ловко довел плуг до конца надела, кивнул сыну. Мол, берись, переворачивай, обратно пойдем.

Иван легко подхватил ручки. Плуг он не тащил по земле, а легко нес перед собой, словно тот весил каких-то полпуда. Конь, обрадовавшись передышке, успел слегка пощипать травы, но вскоре вновь раздался зычный голос Поддубного-старшего:

– Но, пошел…

Теперь, на подъем, конь тянул плуг совсем медленно, выбиваясь из сил. Вновь разворот, еще один… Иван и не заметил как село солнце, близился вечер.

– Еще три прогона сделать – и все, на сегодня шабаш, – подбодрил Максим Иванович.

Иван поглядывал на возвращавшихся с работ односельчан. Катились, пылили по проселку телеги с лежащими в них плугами. Шли жнеи. Мужики несли на плечах косы с деревянными граблями.

Конь сделал еще одну борозду. И только Иван взялся за плуг, чтобы развернуть его в обратную сторону, как животное почувствовало послабление и взбрыкнуло. Разболтавшаяся за день напряженной работы упряжь свалилась. Освободившийся конь радостно заржал и отбежал к межевой полосе, густо поросшей сочной травой.

Максим Иванович неодобрительно посмотрел на сына. Мол, упряжь ему доверена – надо было следить.

– Теперь лови.

Легко сказать «лови». Молодой конь своенравен, это не привыкший к работе трудяга, повинующийся любому слову хозяина. Он еще помнит вольную жизнь, когда им никто не понукал. Иван решительно направился к коню. Но тот держался начеку, рванул в сторону, чуть не ударив хозяина копытами, и вновь принялся за траву.

– Ах, ты так? – Иван вновь попытался взять животное силой и ловкостью, но ничего из этого не получилось.

Максим Иванович с кривой улыбкой следил за сыном, не помогал. По его разумению, каждой работе человек должен научиться сам. Тем временем возвращающиеся с работы селяне останавливались, подтрунивали над неудачливым ловцом.

– Эй! – кричал сосед Поддубных по улице. – Да разве ж настоящий казак коня своего упустить может? Не тебе на нем, а ему на тебе ездить надо.

Иван разозлился, но виду старался не подавать. Он решил действовать хитростью. Сложил ладонь так, как если бы держал в ней хлеб и, причмокивая губами, двинулся к своенравному коню. Тот, казалось, поддался на уловку, потянулся к ладони, жадно втягивая воздух ноздрями. Поддубный-младший метнулся, чтобы схватить коня за шею, но тот отпрянул, рука соскользнула с потной кожи. Не удержавшись на ногах, Иван упал на распаханный чернозем, а конь, взбрыкивая и оглашая пейзаж ржанием, побежал к дому.

Односельчане тут же отозвались дружным хохотом. А собралось их уже немало. Этот край надела проходил почти у самого села.

– Настоящий казак и из седла никогда не упадет. Ну, разве что совсем пьяный будет! – прокричал, отсмеявшись, сосед.

И вновь раздался взрыв хохота. Иван покраснел, отряхнулся от налипшей земли. Смеялись незло, никто не сомневался в умении Поддубных быть хорошими хозяевами, но все равно было обидно.

– Отец, – тихо, чтоб слова не достигли чужих ушей, проговорил Иван. – Может, домой пойдем? Поздно уже.

– Начатое всегда доводить до конца надо, – твердо возразил Максим Иванович. – Завтра воскресенье. Работать в праздник – грех. Допахать надо. Иди за конем.

Ивану подумалось, каким дураком он будет выглядеть в глазах соседей, если примется бегать по деревне за своенравным жеребцом, но перечить отцу было нельзя. Максим Поддубный славился не только силой, но и упрямством. Если решил допахать поле сегодня, то сделает это хоть при свете луны.

Все еще красный от стыда, Иван осмотрелся. Мужского смеха он особо не боялся. Мужики, они отходчивые, посмеялись и забыли. Однако собралось и много баб, молодиц, девчат. Особо громко и заливисто хохотала Аленка Витяк. Даже постукивали крупные красные бусы у нее на шее. Не простые красные самодельные деревянные бусы, а привезенные из города. Отец у дивчины был одним из самых богатых хозяев в деревне. Этот смех словно подстегнул Ивана. Он, ничего не говоря, сбросил сорочку, подхватил развязавшуюся конскую упряжь, стянул ее, набросил на грудь и потащил за собой плуг вместо коня. Ноги вязли в мягкой земле. Лемех уперся, а затем вздрогнул, пошел, ровно вываливая пласты жирного чернозема. Максим Иванович спокойно продолжил работу, так, словно ничего особенного и не происходило. В душе он порадовался за сына – растет такой же упрямый и сильный, как и он сам.

Смех в толпе быстро поутих, хотя находились еще острословы, попытавшиеся подтрунивать над Иваном. Но на них зашикали, теперь симпатии зрителей оказались целиком на стороне Поддубных.

– Не вытянет. Один прогон сделает и спечется, – убежденно сказал сосед.

– А я говорю, вытянет, – возразил стоявший рядом с ним крепкий еще старик – крестный Ивана – и подкрутил ус.

– А давай на спор? Если вытянет, то я тебя завтра вечером угощаю.

Мужчины ударили по рукам. Иван понимал, что иной дороги у него уже нет. Надо допахать поле вместо коня, иначе оконфузишься и крестного подведешь. Он упирался, волок глубоко врезавшийся в чернозем плуг и исподлобья смотрел на сельчан. И тут его взгляд встретился с глазами Аленки Витяк.

Темные волосы заплетены в аккуратную косу толщиной с руку, конец которой доходил девушке до середины спины. Ивану не к месту подумалось, что если волосы распустить, то опустятся они до самых широковатых бедер, а то и прикроют их. Аленка смотрела на него, задержав дыхание, явно любовалась игрой мощных от природы и постоянной тяжелой работы мышц. А посмотреть было на что. Не каждый парень мог похвалиться такой мощью. Девушка даже рот приоткрыла, отчего стала только краше. Теперь Иван смотрел исключительно на нее, медленно идущую по меже рядом с ним. И с каждым шагом работа давалась ему легче. На развороте он не стал дожидаться, пока отец развернет плуг, а сделал это сам.

– Дотянет, ей-богу, дотянет, – бормотал сосед, уже пожалев, что ввязался в спор и пообещал угощение.

Так и случилось. Сделав последний проход, Иван сбросил с себя упряжь, поднял сорочку с борозды и вытер ею вспотевший лоб.

– Ну что, сынку, теперь можно и до хаты, – Максим Иванович с теплотой глянул на то, как сын легко поднимает и устраивает на плече стальной плуг.

За спинами шагавших по улице села Поддубных, за плетнями, шептались. Мол, богатыри – отец и сын, придет время – и Иван станет знаменитым на всю округу.

Так в этот день будущий кумир публики провел свое первое публичное представление, приобрел первых зрителей и почитателей с поклонницами. Он, еще не понимая, что стал артистом, чисто интуитивно совершил то, чем издавна пользуются на сцене актеры и лицедеи на манеже. Артист должен выбрать кого-то одного из зрителей и выступать только для него. По его реакции ощущать настроение в зале. Таким зрителем в тот раз стала для Ивана Аленка…

…Воскресенье, как известно, праздник, когда самим Богом запрещено работать. Нет, конечно, можно готовить еду, мыть посуду да и печь топить. Но делать то, чем зарабатываешь на жизнь, или то, что спокойно можно сделать в другой день, нельзя категорически. Это каждый христианин знает.

С утра большинство жителей Красеновки отстояли службу в церкви, исповедались в грехах батюшке, получили отпущение и причастились, а потому могли позволить себе отдохнуть и поразвлечься с чистой совестью. Празднично одетые сельчане прогуливались по улицам Красеновки. Собирались компаниями, чтобы поговорить и обменяться новостями. Естественно, многие обсуждали и то, как вчера Иван Поддубный вместо сбежавшего коня впрягся в плуг и допахал надел. Старики припоминали, что дед Ивана в свое время тоже слыл силачом. Однажды на спор, взявши вола за рога, уложил его на землю.