Иван Калита - Страница 68
Но даже и сквозь оптимизм московских летописей угадывается слабый успех двинской экспедиции. Испортив отношения с Новгородом, Иван не получил в Заволочье большой добычи, столь необходимой ему для противодействия успехам Александра Тверского в Орде.
Впрочем, новгородцы по многим причинам не стали раздувать этот конфликт с Калитой. Они сами переживали тогда довольно трудные времена. Хрупкое равновесие, установившееся в 1335 году в треугольнике Москва – Новгород – Псков, было вскоре нарушено псковичами. В 1337 году (вероятно, уже после-отьезда из Пскова князя Александра Тверского) псковичи отказались дать новгородскому архиепископу традиционный «подъезд» – право высшего апелляционного суда по духовным делам. Уехав из города ни с чем, владыка Василий проклял псковичей. Отныне Псков опять становился врагом Новгорода. Вновь возникла опасность союза Пскова с Литвой или Орденом. .;.
Другой неприятностью для новгородцев стало нападение «немцев» (так в новгородских летописях именуются все западные народы; в данном случае – шведы) и подвластных им корел на новгородские земли. В 1337 году нападению подвергся новгородский город Корела на западном берегу Ладожского озера. На следующий год новгородский посадник попытался миром уладить дело со шведами и с этой целью ездил в Ореховец на переговоры со шведским воеводой Стеном. Но шведы не пошли на мир. Они совершили новый набег на приладожские земли и даже попытались захватить внезапной атакой крепость Ладогу. Последнее им не удалось, но ущерб новгородской торговле и промыслам был нанесен большой. В ответ «молодцы новгородстеи с воеводами» совершили набег на карельские области, находившиеся под контролем шведов. Рейд завершился удачно: «И много попустошиша земли их и обилье хлеб пожгоша и скот иссекоша, и приидоша вей здравии с полоном» (10, 349).
Шведы предприняли в том же 1338 году ответный удар. Они вторглись в Водскую землю, но были отбиты отрядом, вышедшим навстречу им из Копорья. После этого шведы начали мирные переговоры. Зимой 1338/39 года из Выборга прибыли уполномоченные тамошнего воеводы Петрика. Объявив конфликт в Приладожье результатом самоуправства местных военачальников, они заключили мир с Новгородом, подтвердив условия Ореховецкого договора 1323 года.
Все эти события наглядно показали новгородцам, что Литва не собирается помогать им в борьбе со шведами. Князь Наримонт-Глеб, приглашенный в 1333 году именно для управления пограничными крепостями Ладогой, Корелой, Орешком и Копорьем, не только сам отсиживался в Литве, но даже своего сына Александра спешно отозвал из Орешка. В крепостях он оставил только своих наместников с поручением собирать причитающиеся ему платежи. Вероятно, На-римонт имел соответствующие указания от Гедимина, не желавшего портить отношения со Швецией.
Неудачное сотрудничество с литовцами лишило новгородцев возможности воспользоваться покровительством великого князя Владимирского. И если Юрий Данилович в свое время не щадя сил бился со шведами за интересы Новгорода, то теперь его брат Иван лишь посмеивался у себя на Боровицком холме, наблюдая за ходом новгородско-шведской войны.
В конце концов многие в Новгороде стати поговаривать о необходимости более прочного союза с Калитой. К положенному сроку в 1339 году новгородцы загодя приготовили для великого князя ордынский «черный бор» и со своим посольством отправили его в Москву. Однако ордынские неурядицы вновь заставили князя Ивана положить камень в протянутую руку Новгорода...
Новгородские отношения и заботы отступали на второй план перед смертельной враждой князя Ивана с Александром Тверским. В этой подготовленной Ордой усобице в ход шли любые средства. Ставка была очень велика. В сущности, на карту было поставлено будущее обоих княжеских домов. И потому не исключено, что пожар Москвы накануне Троицына дня в 1335 году был делом рук поджигателей, подкупленных тверичами. На другой год последовал ответ: страшный пожар во Пскове, где княжил тогда Александр Тверской. Псковский посад выгорел «весь, что ни есть дворов за стеною и церквей» (10, 347). Странное совпадение: Псков, как и Москва в 1335 году, вспыхнул в канун двунадесятого праздника – Рождества Богородицы (47,295). Теперь настало время псковичам и их князю Александру в день веселья рыдать на пепелищах. А на следующий год снова заполыхала Москва. Здесь летом 1337 года одних только церквей сгорело сорок одна (38, 89). Иначе говоря, этот пожар почти вдвое превзошел пожар 1335 года по своей разрушительной силе. Страшный ливень погасил огонь, но затопил имущество москвичей, вынесенное из горящих домов или спрятанное от пожара в подвалы. «Того же лета Москва вся погоре; и тогда же наиде дождь силен, и потопе все, иное в погребех, иное на площадех, что где выкошено» (10,348). Понятно, что каждый такой пожар наносил тяжелый удар по благосостоянию города и его правителей.
Московский пожар стал хорошей новостью для Александра Тверского. Занятые восстановлением города москвичи не могли в полной мере выплатить свои долги Орде. Между тем сам Александр осенью 1337 года решился наконец на рискованный шаг и отправился с повинной в Орду.
Тверской князь поехал к хану, находясь в состоянии войны с великим князем Иваном Даниловичем (по выражению летописи – «не укончав с князем с великим с Иваном с Даниловичем») (25, 92). И потому, прежде чем попасть в Орду, ему пришлось сделать большой крюк, объезжая стороной земли, находившиеся под властью великого князя Владимирского. Александр предполагал (или знал), что Калита выслал заставы с приказом перехватить его на пути из Пскова в Нижнее Поволжье. Именно так в 1304 году пытался остановить на пути в Орду своего соперника Юрия Московского князь Михаил Тверской. Так и сам Александр в 1322 году захватил казну и обоз Юрия, но упустил его самого. Теперь настал черед тверского князя остерегаться вражеских засад.
«Обойдя всю землю Русскую» (то есть, очевидно, проехав через Литву и Киев), Александр Тверской явился в Орду и ударил челом хану. Тверская летопись так передает его покаянную речь: «Господине царю! Аще много зло сотворих ти, во всем есмъ пред тобою, готов есмь на смерть» (23, 48). В ответ хан ободрил князя: «Аще тако еси сотворил (то есть пришел с повинной. – Н. Б), то имаши живот получити, многы бо послы слах, не приведоша тя».
Узбек «пожаловал» князя Александра: разрешил ему вернуться в «отчину свою» – тверскую землю.
В начале 1338 года Александр Михайлович в сопровождении «сильных послов» Киндяка и Авдула вернулся в Тверь и торжественно взошел на престол своего отца. Младший брат Александра Константин, княживший в Твери в 1328 – 1337 годах, безропотно удалился в свой Клинский удел (91, 184). Впрочем, не только он, но и сам Иван Калита не посмел воспрепятствовать возвращению Александра.
Пребывание татарских «сильных послов» (то есть послов с большим отрядом сопровождения) разоряло и возмущало тверичей. От этих незваных гостей «много сотворишеться! тягости христианом» (23, 48). Отвыкнув от татарского произвола, многие бояре Александра Тверского, по свидетельству летописи, покинули своего патрона и перебрались на службу к Ивану Калите. Вероятно, так поступили и бояре прежнего тверского князя Константина Михайловича, не пожелавшие сидеть с ним в его захолустном Клинском уделе, от которого было рукой подать до московской границы. Раздоры среди тверского боярства усугублялись тем, что за десять лет жизни во Пскове и Литве князь Александр обзавелся новыми любимцами, заносившимися перед старой придворной знатью.
Калита радушно встречал перебежчиков, находил каждому достойное место в кругу своих бояр. Широкое гостеприимство было одной из основ московской политики. Ведь каждый человек мог стать той песчинкой, которая потянет чашу весов в нужную сторону...
Татарские послы пробыли в Твери все лето 1338 года. Тогда же состоялись и какие-то переговоры между Калитой и Александром Тверским. Соперники через послов обсуждали вопрос «о вотчине», но «не докончаша и мира не взяша» (22, 208). Легко догадаться, что «вотчиной своей» Александр считал не только Тверь (здесь его уже утвердил хан, с решением которого Калита спорить не мог), но и великое княжение Владимирское. В свое время великое княжение занимали отец, дед и прадед тверского князя. Среди князей того времени никто не мог с большим основанием претендовать на Владимир исходя из династических расчетов, нежели Александр.