Иван Грозный - Страница 7

В Москве царя охватывает ужас. Происшествие с колоколом – не первое его потрясение. Двенадцатого апреля того же года огонь погубил множество домов, церквей и лавок в Китай-городе. Восемь дней спустя другой пожар поглотил все улицы, расположенные на противоположном берегу Яузы, где живут гончары и кожевенники. И вот 20 июня в городе снова пожар. Из-за ветра невиданной силы огонь перебрасывается с одного деревянного дома на другой, рассыпается снопами искр, подбирается к зубчатым стенам Кремля, пытается добраться до куполов церквей и крыши дворца. Перекрывая завывание ветра и огня, раздаются громкие взрывы – один за другим взлетают на воздух пороховые склады. Железо раскаляется докрасна, медь плавится. В каменных церквях языки пламени слизывают фрески, опаляют иконы, пожирают святыни. На небе – сплошная завеса пурпурного дыма, на которой тут и там вспыхивают разноцветные огни.

В Успенском соборе еле живой митрополит Макарий, задыхаясь от дыма, не оставляет молитву. Священники умоляют его бежать. Они оказываются на стене, нависшей над обрывом. Не обращая внимания на его протесты, служители заставляют Макария спускаться, держась за канат с узлами. Но добраться до конца он не может – силы покидают его, выпустив веревку из рук, падает. Раненного, без сознания, его перевозят в близлежащий монастырь. Со всех сторон сбегаются жители, бессмысленно толпятся, рыдая, не зная, что делать, чтобы остановить это бедствие. В городе нет ничего для борьбы с пожаром. Остается рассчитывать только на милосердие Божие. Женщины в страхе плачут и не могут отыскать своих детей. Скорбят старики и осеняют себя крестом перед руинами своих домов. Охваченные огнем люди пробегают с воплями, одежда догорает прямо на них. Многие бросаются в реку, чтобы избавиться от пламени. Коровы и лошади гибнут от удушья в стойлах и конюшнях. Вокруг обгорелых трупов жалобно завывают собаки. В садах от деревьев остались лишь черные скелеты. Воздух наполнен горячей копотью.

Едва начался пожар, царь, царица и их приближенные укрылись в селе Воробьево, которое возвышается над Москвой. Оттуда Иван созерцает огонь и подсчитывает убытки. Потрясенная Анастасия погружена в нескончаемую молитву. Государь ежечасно получает с гонцами новости. Купол Успенского собора, царские палаты и палаты митрополита, два монастыря, множество церквей со святынями, бывшими в них, боярские дома, арсеналы, казна – все погибло в огне. Говорят о семистах погибших, «не считая детей».

К вечеру ветер утих. Ночью успокоился и пожар, лишившись пищи. Но в этой коптящей пустыне сверкают еще угрожающе огоньки. Назавтра с закопченными лицами горожане возвращаются к руинам, пытаясь найти в золе обгоревшие тела и остатки своего добра. Время от времени они наклоняются и выпрямляются снова, со стенаниями, похожими, по словам летописца, на крики «диких зверей». Ходят слухи о том, что московский пожар – не простая случайность, а следствие ворожбы. «Глинские! Глинские! – слышно повсюду. – Виноваты они». По словам посвященных, старая княгиня Анна, мать Юрия и Михаила Глинских, вынимала сердца из тел умерших, опускала их в воду и кропила той дьявольской водой улицы Москвы. «Вот почему сгорел наш город!» – раздаются голоса.

Шуйские, давние противники Глинских, умело поддерживают в народе эту версию, их сторонники не дают утихнуть слухам, где только можно подогревая их. Сам царский духовник, протопоп Федор Бармин, поддерживает эти чудовищные обвинения. Ему вторят некоторые бояре. Их убежденность действует на Ивана, он назначает расследование. Двадцать шестого июня, через пять дней после пожара, множество людей, лишенных пристанища, собираются по его приказу на кремлевской площади. Многочисленные свидетели утверждают под присягой, что Глинские действительно прибегли к ворожбе, чтобы разрушить город. Княгиня Анна Глинская, бабка государя по матери, и ее сын Михаил находятся в это время в своих ржевских землях, но другой ее сын – Юрий – здесь, среди бояр, стоит перед толпой. Сначала в ответ на эти вздорные обвинения черни он лишь пожимает плечами. Поняв, что многие сановники сочувственно прислушиваются к крикам толпы, пугается и, потихоньку пробравшись меж рядов бояр и вельмож, скрывается в Успенском соборе. Но, несмотря на все предосторожности, это не остается незамеченным. Обезумевший от ярости народ устремляется за ним. Вельможи расступаются под его напором. Несколько самых исступленных людей с криками проникают в собор с закопченными стенами и обугленными иконами. Не помня о том, что место это святое, они хватают Юрия, избивают, а затем душат и волокут тело прочь из Кремля, на площадь, где обычно казнят. Войдя во вкус после этого первого убийства, чернь, как с цепи сорвавшись, рассыпается по улицам, грабит и сжигает дом Глинских, истребляет родственников и слуг ненавистной семьи. Мятежники разграбили арсенал и взяли оружие, в церквях завладели хоругвями, утварью, иконами. Ими они размахивают над головами – кто крестом, кто саблей.

Через три дня, подчиняясь страшному импульсу, толпа направляется к селу Воробьево и требует, чтобы ей выдали царских родственников по материнской линии – князя Михаила Глинского и его мать, княгиню Анну. Но здесь их нет. Что ж, нет так нет, найдут и в других землях. Иван в ужасе от этого народного гнева, но не уступает ему. Даже будучи уверенным в виновности Глинских, он не мог бы позволить диктовать себе без опасности быть свергнутым. Только он должен решать в своей стране вопросы жизни и смерти. Без колебаний он приказывает страже стрелять в толпу. Несколько человек падают, кто-то убегает, остальные встают на колени и просят пощады. Среди них хватают тех, кто подвернулся под руку, и тут же казнят на глазах ошеломленных товарищей.

Порядок восстановлен. Царская власть упрочена. Но государь страшно напуган. Тем более что во время беспорядков его посетил отец Сильвестр – уроженец Новгорода, служитель Благовещенского собора. Он не поддерживает Иванова духовника в том, что московский пожар – следствие колдовства, а утверждает, что разрушил город Всевышний, как когда-то Содом и Гоморру, и что это Его наказание. Он без боязни говорит об этом царю, подняв обличающий перст. Сила его голоса, пророческий блеск глаз воздействуют на слабые расшатанные нервы Ивана, который неожиданно начинает сомневаться в непогрешимости своих решений и действий, впервые прислушивается к критике. Да, совершил ошибку, доверив управление государством Глинским, да, в некоторых случаях проявил слишком мало любви к ближнему. Сильвестр открывает перед ним Евангелие, напоминает о божественных заповедях, говорит, что необходимо очистить свою душу, чтобы избежать еще более страшной катастрофы, и признается, что ему были видения и знамения в осуждение царя. Услышав это, Иван падает на колени. Ему всегда казалось, что они с Богом – друзья. И вот посланник Господа, безусловно, хорошо осведомленный, свидетельствует об обратном. Быть может, Бог решил отвернуться от своего наместника на земле? Возможно, между ними возникло непонимание, ссора, как это часто бывает и в самых лучших семьях? Быть может, надо изменить себя, пока не поздно? Сдерживая рыдания, заикаясь от страха, царь соглашается с отцом Сильвестром, обещает исправиться и в подтверждение тому отстраняет от власти Глинских, против которых выступает народ.

Заменить их он решает советом[2] из представителей «людей государственных» и духовенства, известных своей мудростью, уравновешенностью и преданностью. Среди них – митрополит Московский Макарий, оправившийся после произошедшего с ним, Сильвестр, Алексей Адашев, князь Андрей Курбский… Главные роли играют здесь двое – митрополит Макарий, самый просвещенный человек на Руси, и протопоп Сильвестр, который осмеливается говорить с царем как с простым грешником. Этот священник низкого происхождения имеет на государя такое влияние, угрожая ему карой небесной, что вскоре на него возлагается управление делами церковными и гражданскими. Все проходит через него, и каждый должен полагаться на его компетентность. При нем проявляется Алексей Адашев – молодой боярин, прекрасный военный, с интересной внешностью и острым умом. Недавно он был всего лишь постельничим. Теперь, по воле царя и благословению Макария и Сильвестра, становится советником и доверенным лицом царя. Летописцы называют его «ангелом» и хвалят за чистоту намерений и чувствительность; «имея нежную, чистую душу, нравы благие, разум приятный, основательный и бескорыстную любовь к добру, он искал Иоанновой милости не для своих личных выгод, а для пользы Отечества». Андрей Курбский, со своей стороны, утверждает, что Сильвестр своими увещеваниями в сердце царя «возбудил желание блага», а Адашев облегчил ему осуществление оного.