Иван Федоров - Страница 7

Отец призадумался, как бы попонятнее объяснить сыну, и сказал:

— Умные люди говаривали: «Как птице нужны крылья, как кораблю ветрила, так человеку почитанье книжное». И вот ты подумай: если у птицы сломано крыло, она не сможет летать, есуш у корабля порван парус — он утонет в пучине морской, а если человек прочтет книгу, в которой из-за ошибок доброписца нельзя ничего понять, то он или решит, что в книгах нет никакого смысла и, стало быть, читать их незачем, или поймет все не так, и вместо пользы получится великий вред. Понял?

— Понял! — кивнул Ивашка.

Во все стороны от Кремля и торговой площади разбегались широкие улицы-дороги — на Тверь, на Дмитров, на Калугу, на Ростов, Москва не имела четких границ, привольно раскинувшись среди лугов и рощ. В отличие от западноевропейских городов, в Москве не было тесноты, городские дворы-усадьбы стояли свободно, в каждой текла своя замкнутая жизнь. Жилой дом был окружен просторным двором, со всевозможными хозяйственными постройками — сараями, хлевами, кладовыми. Особую красоту и своеобразие Москве придавало обилие зелени: при каждой усадьбе был плодовый сад, огород, мог быть даже свой собственный рыбный пруд. Каждая усадьба была огорожена, на улицу выходили высокие заборы и ворота, украшенные резьбой и пестрой росписью.

Постройки на богатом боярском дворе отличались разнообразием и живописностью. Над всей усадьбой возвышалась сторожевая башня — повалуша, насчитывающая от двух до четырех этажей.

Верхний ее этаж на выступах-повалах нависал над нижними и служил дозорной площадкой, в нижних этажах располагалось жилье. Особую выразительность повалуше придавала кровля — она могла быть двускатной, четырехскатной, бочкообразной. Рядом с повалушей стояло еще одно жилое строение — горница на высоком подклете, соединявшаяся с повалушей при помощи перехода — сеней, перекрытых двускатной кровлей. К сеням пристраивалось высокое крыльцо.

На боярском дворе жила многочисленная челядь: домашние слуги, ремесленники разных профессий, которые обеспечивали боярина и его семью всеми необходимыми ремесленными изделиями, крестьяне из принадлежавших боярину деревень, регулярно привозившие на боярский двор съестные припасы. Когда боярин выезжал на улицу верхом, за ним бежало множество слуг и крепостных. Однако не каждый боярин заботился о своих челядинах, нередко, чтобы прокормиться, им приходилось промышлять разбоем на московских улицах. Для охраны своих усадеб бояре нанимали ночных сторожей. Сторож всю ночь расхаживал по двору, ежечасно ударяя колотушкой по деревянной доске.

Не уступали величиной и богатством боярским усадьбам усадьбы дворян — людей, служивших при великокняжьем дворе, и богатых купцов. Усадьбы простых людей — ремесленников и мелких торговцев были меньше и скромнее, вместо повалуш и горниц там стояли обычные избы. В отличие от боярского дома, жилище ремесленника часто располагалось не в глубине двора, а выходило торцом на улицу, перед входом устраивался прилавок, с которого мастер продавал свои изделия.

Москва была почти сплошь деревянной, жилые постройки обычно возводили из сосны, реже — из ели, хозяйственные — из дуба, березы и осины. Площадь внутренних помещений определялась длиной бревна и составляла две-три квадратные сажени. Каменные постройки — из белого камня и из кирпича, который обычно белили, — встречались редко, в основном это были церкви и очень немногие боярские палаты. Дома покрывали двускатной кровлей, на фасаде обычно было три окна, среднее из которых располагалось выше остальных и предназначалось для выхода дыма. Маленькие волоковые окна, по ширине одного-двух бревен, затягивались бычьим пузырем или промасленной холстиной, на ночь закрывались волоковой доской; в богатых домах окна были побольше, имели дощатые косяки (поэтому их называли косящатыми), и вставлялись в них кусочки слюды — слоистого полупрозрачного минерала, добываемого на Русском Севере. (Кстати, слюду русского происхождения тогда использовали вместо стекла и в Западной Европе, европейцы называли ее «Русское стекло» или «Московит». Последнее название, как обозначение слюды-минерала, до сих пор принято в некоторых европейских языках.)

Планировка Москвы была свободной, причудливой и часто менялась из-за постоянно происходивших пожаров. Названия имели только самые крупные улицы: Великая, Варьская и некоторые другие, большинство же москвичей указывали свой адрес по ближайшей церкви или какой-либо особенности рельефа — Кучково поле, Болото. Центральные улицы были замощены досками, уложенными поверх бревен, такие улицы назывались «мостовыми», немощеные же улицы, расположенные ближе к окраинам, были удобны для прохода и проезда только зимой и летом, а в весеннюю и осеннюю распутицу становились труднопроходимыми. Городская жизнь в то время имела много общего с жизнью сельской. Москвичи держали домашнюю скотину, коз, коров, лошадей. Каждое утро по московским улицам проходил пастух, хозяйки выгоняли свою скотину за ворота, и пастух гнал стадо на городское пастбище.

Москва просыпалась рано. Колокольный звон будил москвичей к утреннему богослужению. После службы начинался трудовой день, ремесленники принимались за работу, купцы отправлялись в свои лавки, дьяки и подьячие — в приказы, бояре — во дворец на государеву службу. Около полудня обедали, после обеда все обязательно спали, улицы в это время пустели, прекращалась торговля. Ночью улицы запирались решетками или положенными поперек бревнами, которые охранялись сторожами, набиравшимися из посадских людей. Если кому-нибудь нужно было выйти из дома в темное время суток, он должен был брать с собой фонарь, это означало, что человек идет не таясь, не замышляя ничего дурного. Прохожего, появившегося на улице в неурочный час без фонаря, почитали за злоумышленника и препровождали в тюрьму. Впрочем, без крайней нужды на улицу по темноте старались не выходить, в Москве было неспокойно, по ночам пошаливали разбойники.

Самым страшным бедствием в старой Москве были пожары. Огонь быстро перекидывался с одной деревянной постройки на другую, с ужасающей быстротой уничтожая целые кварталы, а бывало и так, что весь город выгорал дотла. Для предотвращения пожаров не разрешалось возводить постройки близко одна от другой, и после каждых десяти дворов предписывалось оставлять незастроенный переулок.

Каждый хозяин был обязан держать наготове кадку с водой. В летнее время запрещалось топить течи в домах и банях, огонь можно было разводить только в очаге на дворе, подальше от построек. Весной специально назначенные чиновники — объезжие головы обходили все дома и запечатывали печи восковыми печатями, которые, если развести в печи огонь, неминуемо таяли, делая очевидным нарушение запрета. Но пожары все равно случались часто, и многим москвичам не раз приходилось отстраивать свои жилища заново. В Москве существовали особые лесные или лубяные торги, на которых можно было купить строительные материалы, целые срубы и даже готовые дома с окнами и крылечками.

Многие иностранцы отмечали нелюбовь москвичей к пешему хождению. Знатные и богатые люди передвигались по улицам верхами или в крытых экипажах, не имевшие же собственного выезда могли воспользоваться услугами извозчика. Извозчики стояли на перекрестках с санями или колымагами и за небольшую плату перевозили желающих, куда им нужно. Подобного явления тогда еще не было в Западной Европе.

Иван Федоров был хорошо образованным — «книжным», как говорили в то время, человеком, имел обширные познания в области богословия и религиозной литературы, был знаком с западноевропейской культурой, владел латынью и греческим языком.

А начинал он свое образование, как и все — с освоения грамоты.

Грамотность на Руси издавна была распространена достаточно широко, причем грамотными были не только представители высших сословий, но и простой народ. В XVI веке среди посадских людей — городских ремесленников и торговцев грамотными были, по разным данным, от 25 до 40 процентов.