Иван-да-Марья (СИ) - Страница 9
А у Марьи-то весь гнев на Василия да на Иванушку и прошел вдруг - как и не было. Ну какая, думает, разница, кого уж он там спасал? Было - да и было. Все одно замуж-то выходить ни за кого, кроме Ванюши, не хочется... Только вот он, подлец, все никак в царевну влюбляться без памяти не желает.
Вспомнила Марья Санькины мудрые наставления - прежде всего, мол, матушке его понравиться надобно. И куды он, болезный, денется тогда - супротив двух баб-то?
Правда, и Степановне в душу запасть не так-то просто оказалось. Ни пирогов напечь, ни в доме убрать, ни за скотиной ходить - ничего-то Марья не умела.
- Охохонюшки, - вздыхала как-то вечером Авдотья Степановна, зашивая платье царевнино, по лесным тропинкам да буеракам разорванное. - Рази ж можно эдак-то царской дочке по лесам да по полям бегать?
- Да не утруждайте же вы себя, матушка Авдотья Степановна! - уговаривала Марья. - У меня энтих платьев дома сундуки стоят цельные. Чего его чинить еще!
- Эх, не хозяйственная ты... одно слово - царевна! И одежка-то у тебя не людская - ить ни сесть, ни встать в таком...
- Ну вот зря вы это, - обиделась Марья. - Во-первых, одежка у меня вполне даже удобная. К ней привычка токмо надобна. А потом, у вас тут ить о модных тенденциях ну никакого понятия! Вот сарафаны эти ваши, к примеру, взять - в таких же сто лет уж как не ходит никто. Уж я и не говорю о нижних юбках. Весь свет нонче на фижмах платья носит. А вот мне из Парижу каталог последний присылали, так там такие модели удивительные! В этом сезоне, знаете ли, актуальны рюши и разрезы на рукавах...
Слушала ее Степановна, слушала, да и говорит:
- Никогда у меня платьев красивых не было. Эх, долюшка моя крестьянская... - тут вдова снова вздохнула горестно.
- А знаете что? - обрадовалась вдруг Марья, - А давайте-ка мы вам, матушка Авдотья Степановна, сейчас самое красивое платье сошьем - по самой распоследней моде! У меня ж в сундучке и шелку лучшего два отреза есть, и кружева брабантские. А надо будет - так мы от моих платьев рюши пооборвем, да к вашему попришиваем - у меня-то платьев много еще!
Поскольку добрая вдова умела шить, а царевна знала толк в модах и рюшах, дело у них заспорилось. Вскоре готово было дивное платье, да такое, что впору царице носить, а к нему - и шляпка модная, и туфельки бальные, шелковые. Нарядилась Степановна - и не узнать вдову - чисто маркиза какая важная. А как за околицу вышла - соседки так и попадали, где стояли.
- Ишь, вырядилась! - шипели завистницы. - И куда только собралась в эдаком-то виде!
- А и правда, - огорчилась вдова, - мне ведь красотищу энту всю и надеть-то некуда... не за коровами ж в ней ходить.
- Не расстраивайтесь, матушка, - утешила ее царевна. - Я вас скоро в терем царский в гости приглашу. Тогда и наденете.
Вскоре стал Иванушка царевну домой торопить.
- Батюшка твой там, поди, тонны три валерьянки уж выкушать изволил, пока ты тут прохлаждаешься. Вон, стражники повсюду рыщут, тебя разыскивают. А ты тряпки шьешь...
Собралась наконец царевна, с Степановной тепло распрощалась, и вместе с Ваней отправилась в столицу. Ну вот, думает, полдела, почитай, сделано - матушка Ванина согласная будет. Таперича еще батюшке скандал закатить осталось - нехай тоже благословит. И куды он, Ванюша, денется тогда...
Царь, конечно, на радостях пир горой закатил, снова Иванушку отпускать не хотел... даже сам решился снова наградить его по-царски.
- Вот тебе, - говорит, - герой великий, еще один орден...
- Пап! - Рассердилась царевна. - Ну сколько можно! Ордена эти ваши со стразами, пошлость какая... не золотом, так хоть серебром бы осыпали!
- Цыц, глупая! Пошлость... те стразы - может, от самого Воровского стразы. Не хухры-мухры. А казна тебе, говорю, не резиновая!
- Пааап! - ножкой Марья топнула, и уж приготовилась было в голос завыть - царь уж и голову в плечи втянул на всякий случай - да Ваня царевну остановил.
- Мань! Да ну погодь ты орать-то! И нервы же у тебя, однако, царь-батюшка... Опять же, совесть имей. Ну тебя уже с твоим златом-серебром казенным. Ты мне - знаешь что - меч подари. Вот какой есть в твоих оружейных самолучший меч - вот тот и подари.
Вздохнул только тяжко на это царь, да и рукой махнул:
- Оформляйте, - говорит, - представительские... Иди ужо, выбирай. Вымогатель.
Так что возвращался Иванушка домой на сей раз уж с двумя орденами на груди, на лучшем во всем царстве коне и с лучшим в царстве мечом за поясом.
А Марья, даром времени не теряя, вскорости к батюшке своему явилась за серьезным разговором.
- А что, - говорит, - батюшка, как ты считаешь - не пора ли меня замуж выдавать?
- Ну, - задумался царь, - коли хочется тебе, так значится, и пора... Ну, да я, сама знаешь, неволить тебя не стану - какого прынца-королевича выберешь сама, за того и пойдешь.
- А ежели мне прынцы да королевичи не милы?
- Ну... императора еще какого можно.
- Ну пап, ну императоры - они сплошь старые все. А мне муж молодой нужон.
- Да уж я и не знаю тогда... Ну хочешь, мы тебе молоденького князя какого-нить купим? Боярского сына можно тоже. Али этого... олигарха. Мезальянс, конечно, жуткий выйдет, ну да чего для любимой дочери не сделаешь... лишь бы ты довольная была.
- Вот-вот, - закивала царевна, - и я говорю - предрассудки все это. Я, пап, за Ивана - героя нашего - замуж хочу...
Тут царь побагровел аж весь:
- Не бывать, - говорит, - этому! Я, конечно, монарх демократический, но чтобы за Ивашку - крестьянского сына дочку свою царскую, единственную замуж отдавать - ни в жисть тому не бывать!
Ну, царевна, конечно, как задумано было - в слезы, истерика, то-се, только на батюшку ее дочкины слезы в первый раз в жизни никак не подействовали. Сказано - не бывать - и все тут!
Призадумалась Марья. В светелку свою вернулась, да велела Саньку - наперсницу верную к себе позвать. Долго-долго - до полночи - шушукались девицы - тонкий план вырабатывали...
Очень скоро стал царь-батюшка замечать, что дочь его любимая, Марьюшка, почти ничего не ест и худеет все день ото дня. Стал он ее выспрашивать, отчего это так.
- Ах, батюшка, - отвечает Марья, - не нравится мне больше наш повар-хранцуз. И фуагра энта евойная не нравится. Вот кабы мне еще разочек тех пирогов отведать, что Авдотья Степановна печет, - счастливей всех на свете я была бы.
Царь-то, конечно, прежде дочке своей сроду ни в чем не отказывал, а уж в такой-то малости и подавно не мог отказать. Велел он тотчас карету снарядить да Авдотью Степановну из деревни в столицу выписать.
Как подкатила царская карета с гербами к Авдотьину крыльцу - так кумушки соседские ажно языки попроглотили. Сама же Степановна в платье свое модное нарядилась, корзинку со свежими пирогами прихватила, вышла да важно, ни на кого не глядя, в карету ту золоченую уселась и прямо к столице направилась.
Сама царевна навстречу ей к воротам кинулась. И царь-батюшка за Марьей следом поспешил. Очень уж ему увидеть хотелось, что же там за чудо-кухарка такая, что надменная дочка его самолично встречать ее удостоила.
Распахнул кучер дверцу, руку подал, и выходит из кареты - какая там кухарка! - важная да статная дама, и с таким уж царственным видом она государю своему кивнула да корзинку подала, точно даром каким невиданным и драгоценным его одаривала.
А уж когда за стол сели, да отведал царь пирогов тех знаменитых, так и понял он сразу, о чем дочка его говорила.
- Я, - говорит, - теперь тоже никакой фуагры хранцузской не желаю. Эх, вот ежели б кажный день таких пирогов кушать - от тогда был бы я царь...
- Что ты, - засмеялась Авдотья Степановна, - царь-батюшка! Да ить ежели кажный день одно и то же кушать, так и вкуснейшее из блюд оскому набьет. А давайте-ка я лучше к завтрему вареничков вам налеплю? С картошечкой? Маслицем их полить, да в сметану обмакнуть - самое оно для царского стола будет.
Царь слюнки сглотнул и спрашивает: