Иван — я, Федоровы — мы - Страница 21

— Это что ж такое? Вы думаете идти на перевязку?

— Пока не найду его, никуда не пойду.

Она поняла, что настаивать бесполезно, и отправилась с ним на поиски. Дымов послал ее узнать в похоронную команду, а сам пошел в пехоту. Так хотелось упасть прямо здесь рядом с убитыми и заснуть, но, превозмогая усталость и боль в коленке, он заставил себя взобраться на курган и обойти все роты. В них осталось по десять — пятнадцать бойцов, и найти Ваню не составило бы труда. Дымов, прихрамывая, спустился с кургана и в темноте чуть не столкнулся с Аней.

— Ты, Косопырикова? — спросил наугад.

— Я, — отозвалась девушка, будто и не спала на ходу.

— Спрашивала в похоронной команде?

— Спрашивала. Среди убитых не попадался парнишка. А вот один командир роты говорит…

— Ну?!

— Говорит, с ними на последний штурм ходил мальчишка, по всем приметам похожий…

— Куда же он исчез?

— В бою не заметили.

— Убило! Да?!

Аня помолчала. Потом стала его уговаривать:

— Вам надо голову перевязать. И коленка небось болит еще.

— Черт с ней, с коленкой! Буду его искать, пока не найду. И ты ищи!

Одолжив у одного старшины фонарик, лейтенант ползком обшарил скаты кургана, осмотрел убитых. Больная нога распухла, и Дымов с трудом передвигался. Он еще раз расспросил бойцов из похоронной команды, не попадался ли им убитый парнишка. Но те ничего не смогли ответить…

На рассвете, еле волоча ногу, лейтенант, расстроенный, взбирался наверх. Неподалеку от своих позиций, среди саперов, оборудовавших наблюдательный пункт командующему армией, увидел парня в испачканном глиною обмундировании, он старательно тесал топором бревно.

Дымова словно жаром обдало:

— Ванюшка?!

— Ну, я. — Мальчишка отвернулся и продолжал работать.

— Рассказывал-рассказывал о своем лейтенанте, а встрече не рад? — заметил один из саперов.

— Федоров, ко мне! — позвал Дымов.

— Товарищ лейтенант, рядовой Федоров прибыл по вашему приказанию! — не глядя на Дымова, подчеркнуто официально доложил Ваня.

— За что ты на меня, Ванюшка, так… А? — обнял его лейтенант. — За что?

— А вы… Ты сказал: «Убирайся!..»

Мужская дружба, скупая на ласку, стыдлива. Ваня хотел обнять лейтенанта, но сдержался, выскользнул из его рук и, присев, уткнулся лбом в колени. Дымов опустился рядом:

— Братишка… ты чего?

Ваня поднял на него уже сухие глаза и, справившись с волнением, сдержанно ответил:

— Да я ничего, товарищ лейтенант.

И Дымов тоже изменил необычный для него ласковый тон и почти строго спросил:

— Ты зачем это, Федоров, к саперам пристал?

Ване легче было, когда лейтенант обращался с ним строго, по-старому, и он свободно заговорил:

— Они, товарищ лейтенант, наблюдательный пункт командующему Чуйкову строят.

— Ну и что?

— У Чуйкова есть тоже пацан, вроде меня…

— Видел.

— Они обещали меня с ним свести.

— Зачем?

Ваня помедлил, потом выпалил:

— А затем! Этого пацана командарм везде с собою берет, а вы меня гоните… Вот я и рассказал бы ему, а он — командарму… Вам бы и приказали — ни шагу без меня!

Дымов рассмеялся.

— Ну, и ты уверен, что приказали бы?..

— А то нет, — серьезно ответил Ваня, — за милую душу.

— Ладно, братишка, давай помиримся, — протянул Дымов руку.

Ваня хитро посмотрел на лейтенанта:

— А не будешь гнать, товарищ лейтенант?

— Заладил одно: товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! — возмутился Дымов. — Когда мы не в строю, я тебе друг — и точка.

— Ну, раз я тебе друг, — сжал Ваня руку Дымову, — я, Алеша, буду с тобою везде.

Они не в силах были идти дальше, тут же опустились на скат кургана, довольные, что нашли друг друга и снова вместе.

Уже рассвело. Ржаво-бурая во все небо туча закрыла громадный разрушенный город, раскинувшийся вдоль Волги на десятки километров, и отсюда, с вершины кургана, Дымову и Ване в редкие просветы дыма были видны скелеты зданий с огненными глазницами окон да одиноко торчащие черные заводские трубы.

— Все горит и горит… Кругом красно… — покачиваясь, обхватил руками коленки Ваня. И, помолчав, мечтательно сказал: — Встанешь, бывало, на зорьке, мать корову доит: цик-цик… Парного молока испьешь с теплым хлебом, знаешь, с солью…

— Мг… — кивнул Дымов.

— А потом в лес по грибы… Сейчас как раз время по грибы ходить. А у вас?

— Я ведь тоже смоленский.

— Теперь там гады всё начисто сожгли, ничего не оставили. Если б не война, мы с тобой, Алеша, на заводе бы работали… Я — на станке, ты мастером или инженером.

У Дымова слипались глаза.

— Почему ж так?..

— Ты привык командовать, а я люблю машины. Поэтому и пушку уважаю. Если б не война, знаешь, где бы я был…

— Где?.. — уже с закрытыми глазами спросил лейтенант.

— Да в ремесленном…

Дымов сидел и вдруг завалился на бок. Испугавшись, Ваня стал его трясти:

— Товарищ лейтенант… Огонек… что с тобой?

Дымов спал мертвым сном. Ваня посмотрел на его осунувшееся лицо с кроваво-темной повязкой, поправил заломленную руку и подложил ему под щеку свою пилотку.

Послышались отдаленные разрывы.

— Аа-а?.. Атакуют фрицы? — встрепенулся лейтенант.

— Да никаких фрицев нет, Огонек… Спи.

Дымов тут же уснул.

Волоча по земле санитарную сумку, покачиваясь от усталости, подошла Аня и от изумления застыла:

— Ванечка?!

— Тише! — погрозил он ей. — Не видишь, спит…

Радостная Аня присела рядом с ним:

— Где ты был?

— Где был, там уже нет.

Глядя на спящего лейтенанта, она покачала головой:

— И про перевязку забыл. — И тихо позвала: — Товарищ лейтенант…

— Не тронь его, — зашипел Ваня.

Лейтенант тут же приподнял голову:

— Что?! Атакуют?!

— Аника-воин, — рассмеялась Аня, — давайте, я хоть здесь сменю повязку.

Ваня насупился, вздохнул и нехотя зашагал прочь.

— Ты куда? — окликнул лейтенант.

— Да я так… — бросил в замешательстве Ваня. — Посмотрю… чего саперы наработали.

— Только недолго, — улыбаясь, предупредил его Дымов. — Одна нога здесь, другая — там.

Ваня обернулся и выпалил:

— Ладно, товарищ лейтенант! Как она уйдет, я сразу приду.

Аня рассмеялась:

— Почему он меня не любит?

Дымову было приятно, как Аня, придерживая его рукой за шею, накладывала свежий бинт. Ее огрубевшая солдатская рука казалась ему необыкновенно нежной и ласковой.

Аня закончила бинтовать голову лейтенанту, застегнула санитарную сумку:

— Дня через два опять сменю повязку.

— Интересно узнать…

— Что?..

— Когда я пропал, вы, Аня… правда прибегали?

— Все волновались, товарищ лейтенант…

— И вы?

Еще больше смутившись, она положила ему руку на плечо и тихо ответила:

— И я тоже…

— Смотрите-ка… любезничать начала! — раздался недовольный голос подошедшего Вани.

— Федоров! — прикрикнул лейтенант.

— Ишь ты! И рукою уже обняла…

— Федоров, молчать!

Но Ваня уже не мог сдержать своего возмущения:

— Что им война… им, вертихвосткам, только бы любовь крутить!

Дымов вскочил и в гневе залепил Ване оплеуху. У того слезы хлынули из глаз, и он убежал.

— Ваня! — пытался он остановить его. Но мальчишка даже не оглянулся.

В короткое затишье боя Дымов пытался заговорить с Ваней. Тот отмалчивался, а санинструктора Анечку — теперь ее батальон все время действовал с подразделением Дымова — совсем не замечал.

Обстановка в Сталинграде становилась все тяжелее, и дивизию Сологуба, словно челнок, командарм бросал из одного пекла в другое. После Мамаева кургана — на оборону уже разбитого завода «Красный Октябрь», потом, когда нависла угроза над районом «Баррикад», перевели туда. Здесь, в конце сентября, фашисты нанесли большими силами удар, и дивизия Сологуба оказалась прижатой к Вишневой балке, прозванной позже «Балкой смерти». Отбивались из последних сил в жарких развалинах, среди искореженного железобетона и горячего пепла. Жаркий воздух обжигал легкие. Тлели на бойцах гимнастерки. Лейтенант Дымов написал на своем комсомольском билете: «Отдам жизнь за Родину — ни на шаг не отступлю». Все комсомольцы так поклялись.