Иван - я, Федоровы - мы - Страница 3

Изменить размер шрифта:

Как только эшелон остановился, Дымов с бойцами бросился на розыски и скоро доложил капитану, что малого нигде нет.

- Не может такой отстать. Ищите! - приказал Богданович.

Но "заяц" исчез.

Капитана тревожило, что мальчишка мог сорваться с крыши на ходу поезда. Бойцы и лейтенант были расстроены не меньше, они даже имени у него не выпытали. Но скоро новые события отвлекли их...

Те самые машины, что отстали на перегоне, наконец нагнали эшелон. Из первой легковушки проворно выпрыгнул широкогрудый генерал. Его окружили сопровождающие - в большинстве полковники. К генералу уже спешил Сологуб. Он отмерял такие шаги, что адъютанту приходилось бежать за ним вприпрыжку. Дымов услышал, как, подойдя к генералу, комдив начал докладывать:

- Товарищ генерал-лейтенант! Вверенная мне дивизия следует на фронт...

- Вижу, как она следует! - оборвал его генерал. - На пятьсот километров твоя дивизия растянулась в эшелонах.

Сологуб пытался вставить слово:

- Василий Иванович... Не пропускают. На пути все семафоры закрыты.

Генерал еще больше разгневался:

- Да ты знаешь... немцы овладели населенными пунктами, которые ты должен оборонять. Голову сниму!

- Товарищ генерал-лейтенант... - так же спокойно продолжал Сологуб. От Поворина на Сталинград - однопутка. Ждем встречных поездов.

И то, что Сологуб спокойно объяснил причину задержки эшелонов в пути, именно эта невозмутимость его охладила генерала, и он, сдерживая еще кипевший в нем гнев, отрывисто спросил:

- Где дежурный разъезда? Где он окопался?

- В погребе, Василий Иванович. Станцию разбомбили, так он в погребе. Видите, туда провода тянутся...

Генерал-лейтенант с комдивом направились к погребу, от которого веером расходились провода.

У адъютанта комдива Дымов разузнал, что генерал - командуюющий армией Чуйков. Адъютант пожаловался Дымову, что сегодня Сологуб его загонял - все время требует давать телеграммы-шифровки всем комендантам станций, через которые проследуют эшелоны дивизии.

Вскоре появился командарм Чуйков с Сологубом. Они пошли вдоль эшелона. Когда командарм поравнялся с батареей лейтенанта Дымова, все замерли, лишь Кухта, пытаясь убрать свой живот, от старания сопел, нарушая тишину. Чуйков, обратив внимание на ромбики со скрещенными стволами орудий на рукавах солдат, остановился:

- Здравствуйте, истребители танков!

- Здравия желаем, товарищ командарм! - выдохнули единым духом бойцы.

- Это вы мне по дороге показывали фиги? - Командарм испытующе оглядел всех и обратился к Черношейкину: - Ну, вот вы, ефрейтор, отвечайте.

- Так точно, было такое... - запинаясь, ответил усач, - не думали, что вы...

- Не думали? А другим, значит, можно?

- Никак нет. - Черношейкин испуганно "ел глазами начальство".

Неожиданно командарм рассмеялся:

- Весело едете. Значит, бодрый-то дух есть?

- Так точно, дух есть... - робко вставил Черношейкин.

Чуйков оборвал смех:

- Дух есть, а немец бьет нас. А?

- Так точно! Танков у него уйма, - вытянулся усач. - Однако мы его тоже дубасили в империалистическую.

- Гляжу, старый солдат, - заметил командарм. - По годкам тебе на печке бы сидеть.

- Что ж я, бессовестный? - возмутился Черношейкин. - Вон какие молокососы идут на смерть, - кивнул он в сторону лейтенанта, - а я на печке буду сидеть? Мы тут одного "зайца"-парнишку сгоняли с эшелона... Прости господи, только от горшка оторвался и на войну бежит!

Командарм пожал Черношейкину руку:

- Вижу, солдат, боевой дух у тебя есть. А что ж сразу-то оробел?

- Так точно! - подтвердил уже осмелевший Черношейкин и признался: Не приходилось видеть самого командарма. Все ж таки вы... птица важная.

Суровые, по-мужицки крупные черты лица командарма смягчились, губы дрогнули в улыбке. Взгляд строгих глаз теперь был добродушно-веселым и каким-то очень домашним, никак не вязавшимся с властным обликом командарма, который за два десятка с лишним лет перенес не одну войну и имел за плечами много ратных дел. Он взглянул пытливо на Аню и спросил:

- Сестричку не обижаете?

- Никак нет, - встретившись с его веселыми глазами, озорно щелкнула каблуками Аня. - Санинструктор Косопырикова.

- Разве это допустимо обижать... - не удержался Кухта.

- А что у тебя, браток, живот того... директорский?

- Я директором маслозавода был, товарищ командарм.

- То-то, гляжу, он у тебя, как... - Чуйков сделал рукой округлое движение.

Теперь смеялись все, Кухта тоже. Смеялись, словно и не было войны, словно перед этим не получал командарм сводку о том, что противником заняты те населенные пункты, которые его армия, еще следующая в пути, должна была оборонять.

В самой натуре командарма, сына крестьянина, прошедшего путь от рядового до генерала, была потребность поговорить с солдатами по душам, узнать их мысли, настроение, а значит, узнать и нечто такое, что помогло бы ему в нужный момент принять верное решение. Ведь именно с ними вместе ему на днях придется вступить в бой с бронированной немецкой лавиной.

Паровоз дал сигнал к отправлению. На прощание командарм пожал каждому руку, задумчиво сказал:

- Ну, истребители танков, нелегко нам будет, ой как нелегко...

Теперь эшелон летел без остановок. Встречные поезда дожидались его на станциях и разъездах, а эшелон мчался напролет, будто сам командарм открыл все семафоры. И мысли у молодых не текли плавно в одном направлении, как у бывалых солдат, они, словно быстрые стрижи, стремительно проносились, теснились и тут же разлетались. И черные отметины войны - остовы разбитых станций, скелеты сгоревших вагонов, степь, исклеванная, будто оспой, воронками бомб, которых все больше попадалось на дороге, - нисколько не смущали лейтенанта и его бойцов. Колеса отбивают: "на фронт, на фронт..." Прощай учеба, марши, тревоги! Скоро они будут жечь не фанерные, а настоящие фашистские танки. На сердце радостно и в то же время как-то тревожно.

Стемнело. Товарный вагон покачивало, как на волнах. На полу у раздвинутой двери сидели сержант Кухта, Черношейкин, лейтенант Дымов, Иван Берест, позади вся батарея. Мелькали в черных проемах дверей белые телеграфные столбы... Сержант Кухта вспоминал свою молодую жену, с которой они прожили всего год с небольшим. Заплаканная, с малышом на руках, провожала она его, не могла смириться, что он сам ездил в военкомат "снимать с себя броню". А он доказывал, что ему, здоровому мужику, неудобно директорствовать над подростками и стариками, оставшимися на маслозаводе. Такой и запомнилась она ему: некрасивая, с распухшими от слез глазами.

Черношейкин горевал, что пришла пора дочь замуж отдавать, а ему вряд ли доведется погулять на ее свадьбе. И младшенькая без него в школу пойдет...

И Ване Бересту, веселому запевале, взгрустнулось: перед самым уходом в армию познакомился с девушкой, очень приглянувшейся ему, а попрощаться с ней так и не довелось...

А Дымов в дороге чувствовал себя привычно. С детства его часто брала с собою на выезды мать, сельский врач. Исколесили они всю Смоленщину. Запомнились ему бесконечные дороги: летние - черноземные и песчаные, среди зеленых и зреющих хлебов; весенние и осенние, размытые, с глубокими колеями; зимние - накатанные, блестящие от полозьев.

Сколько разных людей повстречали они на пути, скольких она, с виду ничем не примечательная женщина, уберегла от бед. Как она теперь там одна, в блокаде воюет? Каждый раз при воспоминании о Ленинграде сердце у лейтенанта тревожно ныло...

Паровоз, тяжело дыша, сыпал красными искрами в ночную степь. Накаленные за день просмоленные шпалы и железные крыши вагонов пыхали жаром, сквозной ветер не приносил свежести с выжженной степи, не спасал солдат от изнуряющей духоты. Знойное, жаркое лето выдалось в 1942 году.

2

В буденовке, с такими длинными усами, что их приходилось закладывать за уши, лейтенант Дымов мчался на коне по горящей степи, прыгал по гребням морских волн, парил в воздухе. Он гнался за стервятником, который уносил в когтях девушку в военной форме и точь-в-точь в таких же детских оранжевых чулках в резиночку и кирзовых сапогах с подвернутыми голенищами, как у Аньки-санинструктора...

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com