Итоги № 8 (2014) - Страница 28

Что же касается их побега в Швейцарию… Знаете, есть одна легенда. Я говорю так, потому что не могу проверить ее подлинность. У ребят была очень страстная поклонница, бывшая балерина Императорского театра Муза Сенигова. В свое время она уехала в Европу и осталась там до конца жизни. К тому времени, когда Белоусова и Протопопов вышли на мировой уровень, она уже не могла ходить, болели ноги. Во время выступления фигуристов ее подвозили на коляске к бортику. Так вот, за кулисами ходил слух, что после смерти Сениговой осталось наследство, и довольно крупное. И что все это она завещала Людмиле и Олегу. Может, потому они и уехали за границу, что там у них были деньги на первое время — обжиться и встать на ноги.

— Со своей женой Еленой Чайковской вы тоже познакомились на фигурном катании?

— Это целая история. На той самой Олимпиаде в Инсбруке мне доверили освещать именно фигурное катание. Там я совершил настоящий журналистский подвиг. Когда Белоусова с Протопоповым завершили произвольную программу и стало ясно, что они выигрывают у немецкой пары Килиус — Боймлер, я спрыгнул со своего места на трибуне и через все полицейские кордоны проскочил в их раздевалку. Как это удалось сделать, даже сейчас ума не приложу. Но факт остается фактом: в раздевалке мы просидели около часа, пока ребят не пригласили на награждение. Я взял у них эксклюзивное интервью и оказался единственным журналистом, сумевшим побеседовать с олимпийскими чемпионами. Кто-то стучался в дверь, звал их, но Олег с Людой отказались выйти и все это время провели со мной. С тех пор мы стали друзьями. Поэтому, когда возник вопрос о литературной записи их книги, с самого начала они обратились именно ко мне.

Год спустя в Москве проходил чемпионат Европы, для его освещения в «Советском спорте» создали целую творческую группу. Мой олимпийский подвиг был еще свеж в памяти, и меня включили в ее состав. Моя будущая супруга в это время тренировала Татьяну Тарасову и Георгия Проскурина, которые считались третьей парой страны. И вот мне поручили сделать с ней интервью. Елена Анатольевна по первому мужу тогда носила фамилию Новикова, у нее уже был сын — трехлетний Игорек. Беседа состоялась и получилась вполне качественной. Через несколько месяцев в Киеве проходил чемпионат СССР, на котором, естественно, я тоже работал. Там и случилось продолжение нашего знакомства, которое переросло в серьезный роман, а потом — и в брак.

— Слава Елены Чайковской росла с каждым годом, у нее появлялись все более известные пары. Не тяжело было находиться в тени супруги?

— Это еще вопрос, кто из нас был более знаменит. Миллионы читателей «Советского спорта» и журнала «Физкультура и спорт», куда впоследствии меня назначили главным редактором, даже не предполагали, что я ее муж. Все воспринимали меня как серьезную, самодостаточную единицу. В то время слово спортивного журналиста стоило очень дорого. Тренеры и спортсмены бегали за корреспондентами и просили, чтобы с ними сделали интервью, а не наоборот. Думаю, в спортивной среде многие не любили Ленку как раз за то, что ее муж был одним из ведущих перьев страны. Да и я из-за этого наживал себе врагов. Хотя и так старался высказываться о фигурном катании крайне осторожно. Никогда не позволял себе делать оценки, чтобы не прослыть «рупором Чайковской».

— Вы очень много внимания уделяли подопечным своей супруги, даже готовили для них. Роль обслуги не задевала?

— А разве в семье может быть обслуга? Там же все общее — жилье, стол… В группе Чайковской всегда царила семейная атмосфера, Лена была для фигуристов как мама или старшая сестра. Владимир Котин и по сей день называет ее «мать». В такой обстановке каждый человек хочет помогать и быть полезным. Ребята иногда жили у нас неделями, ели и спали в нашей квартире. И это было совершенно нормально, никто не удивлялся. Сейчас этого нет, спорт стал профессиональным и основан на деньгах, а не на чувствах.

Знаете, раньше после чемпионата мира лучшие наши фигуристы в составе западных трупп отправлялись на гастроли за рубеж. Получали за выступления гонорары, большую часть из которых отдавали в советское посольство. Их тренерам организаторы платили, если не ошибаюсь, по пять долларов в сутки. Знаменитый итальянский тренер Фасси, воспитавший Пегги Флеминг и многих других известных фигуристок, все время очень удивлялся и спрашивал Лену: «Зачем ты это делаешь? Почему ты теряешь огромные деньги, отправляясь в месячное турне за такие копейки?» Объяснений, что для нашего человека это очень хороший гонорар, он не понимал. Сам Фасси работал по десять часов в день, получая по 60—70 долларов в час. Для него отлучка на месяц стала бы ощутимым ударом по бюджету. Сейчас в России наступила именно такая ситуация. Тренерам невыгодно плотно заниматься своими учениками. Они берут спортсменов, работают с ними год-два, потом хватаются за следующих. Чтобы пожертвовать коммерческими выступлениями в пользу более качественной подготовки — боже упаси. Теперь все построено на коммерческих принципах, а раньше главными были личные отношения.

— Вы освещали множество Олимпиад, но на московских Играх-1980 выступали в другом качестве: были руководителем пресс-центра Большой спортивной арены «Лужников», где проходили соревнования по легкой атлетике. Это тяжелая работа?

— Изначально я должен был отвечать в «Лужниках» только за прессу: обеспечивать ее информацией, заниматься посадочными местами. Кроме меня имелся еще и директор, в ведении которого находились все хозяйственные вопросы — два ресторана, масса всякой оргтехники. На эту должность назначили бывшего заместителя командующего Прикарпатским военным округом. Однако за два дня до начала Олимпиады вдруг встал вопрос, что этот генерал-лейтенант в бытовом плане ведет себя не самым подобающим образом. В результате его попросили покинуть должность, а все хозяйственные обязанности возложили на меня. Так на протяжении всех Игр мне пришлось выступать в двух качествах. Между тем случались непростые ситуации. Скажем, на финал мужского бега на 100 метров пришли практически все аккредитованные на Играх фотографы, триста или четыреста человек. В те времена ни у кого преимущественных прав не было: фотокоры болтались в районе финиша, и каждый норовил занять место получше. И вот они снарядили ко мне делегацию: мол, что делать, сейчас откроют ворота на стадион, и начнется драка. «У нас, русских, в таких случаях есть проверенный способ: надо встать в очередь, — говорю. — Кто пришел последним, тот сам виноват». Они послушались и выстроились в ряд. Ворота открыли, и мы всех пропустили — но не толпой, а одного за другим, по порядку. Фотографы заняли места согласно очередности прихода, и никаких скандалов не возникло.

Самый же крупный инцидент произошел в ночь после закрытия Олимпиады. Наш пресс-центр Бог миловал, а вот в других полным ходом орудовали мародеры. Выносили телевизоры, телефоны, зарубежную оргтехнику. У нас же, например, имелись факсовые аппараты, которые тогда в Союзе никто и в глаза не видел. Спустя сутки власти спохватились, выставили оцепление, начали проверять все выезжающие машины. Но было уже поздно… По моей информации, это привело к тому, что уровень наших правительственных наград был понижен на одну ступень. Лично я был представлен к ордену Трудового Красного Знамени, а получил орден Дружбы народов.

Впрочем, устроители Олимпиады очень тщательно готовились к этому событию. Я неоднократно встречался с людьми из оргкомитета, которые дотошно расспрашивали о каждой детали. Их интересовал взгляд изнутри, ведь к тому времени я много раз бывал как на зимних, так и на летних Играх. Думаю, что на эту тему разговаривали не только со мной. И вы знаете, очень многие вещи, которые мы тогда обсуждали, были учтены. А вот перед Сочи ни ко мне, ни к моим коллегам никто не обращался. Выходит, не нужен был такой опыт…