Итоги № 4 (2012) - Страница 33

Правительство Москвы планирует в ближайшие годы разместить на YouTube спектакли ведущих столичных театров. Первые опыты уже есть: можно в любое удобное время посмотреть телеверсию «Ревизора» Театра имени Маяковского и другие постановки. Но я не побоюсь показаться ретроградом: к подобного рода трансляциям я отношусь плохо. Театр — искусство сиюминутное и живое. Есть связь между зрительным залом и сценой, и никогда никакая техника не может создать этого ощущения. Живой голос и живой оркестр или переданный звук — это разные вещи. Впрочем, не исключаю создания интернет-версий спектаклей — но при нахождении достойных художественных решений, с пониманием того, что у экрана свои законы и условия успеха.

Вопрос съемок спектакля — вещь достаточно сложная. Например, съемка оперы требует серьезного труда: сначала надо снять то, что происходит на сцене, отдельно происходит запись аудио, затем идет синхронизация звуков и совмещение с видео. Это громадная работа. С балетом немного проще — там не надо синхронизировать звук и изображение с такой тщательностью, как в опере. Вторая сторона вопроса — художественная. Любая телеверсия, запись — не фиксация текущего спектакля, она должна сниматься отдельно. Я даже не говорю про случай, когда телеспектакли делаются специально: бывший наш главный балетмейстер Дмитрий Брянцев прославился балетными телеспектаклями.

А конкуренции не боюсь вообще. Ну, будут выкладывать спектакли и показывать по Сети — но ведь этот показ не может конкурировать с реальным театром. Наоборот, когда люди увидят спектакль в Интернете — если он, конечно, снят художественно, — это только вызовет желание посмотреть его вживую. Люди же ходят на «Травиату», «Евгения Онегина», «Пиковую даму» в различных интерпретациях, не говоря уже о «Лебедином озере» и «Жизели». По-настоящему их нельзя рассмотреть за один раз, это ценности другого порядка. В драме, может быть, будет сложнее, не знаю. Я говорю только о своем, о музыкальном театре.

Говоря о зрителях, не уверен, что им нужно то, что они увидят в Интернете. Мне совсем не хочется, чтобы зрители были счастливы иллюзией, что они смотрели спектакль Московского академического Музыкального театра. Ну, кликнет зритель на «Лючию ди Ламмермур» и услышит неизбежное искажение звука, которое есть в Интернете. Балетный спектакль с механическим сопровождением еще как-то можно посмотреть, если меньше внимания обращать на музыку. Вопрос: хорошо ли это? Если мы преследуем цель облагородить и окультурить широкие слои пользователей Сети, то да. А если наша задача облагородить и окультурить зрителя по-настоящему, качеством спектаклей, то нет. Впрочем, благо, наверное, уже то, что человек может посмотреть спектакли в любом отдаленном уголке, куда приходит Интернет. Но хоть он и добирается до зрителя быстрее театра, театру он не конкурент.

Что касается авторского права, то тут отдельная история. Важно, чтобы происходящее не нарушало авторские права. Так что приказать показывать спектакли театра в Интернете никто не может. К театру могут обратиться с просьбой, и при этом мы обязаны соблюдать авторские права, если существуют контракты. Пример? «Чайка» и «Русалочка» Джона Ноймайера. В контракте с мэтром четко прописано, что я имею право показывать не более трех минут спектакля, только как информацию. И все! При этом есть договор, что спектакль — собственность театра. Следовательно, нужно взять специальное разрешение, иначе если интернет-версия появится, то это беззаконие.

Вообще тут много вопросов. По нашему законодательству режиссер не является автором спектакля. И если он авторского права не получил, то не имеет права его показывать. Например, когда мы сотрудничаем с каналом «Культура», я беру на себя определенные обязательства.

Получается, что нам спектакль в Интернете не вредит, но и пользы не приносит. Потому не могу сказать, что наш театр станет активным поставщиком контента. Хотя в сторону отходить не станем. Морока с освоением бюджета, если его нам дадут, нас не пугает. Если интернет-версия не нарушит целостности и качества спектакля, не изменит смысл с точки зрения «картинки», если не будет потерь — почему бы нет? Но если спектакль потеряет на мониторе большую часть достоинств, мы просто не будем это делать.

Владимир Урин

ге­не­раль­ный ди­рек­тор МАМТа им. Ста­нис­лав­ско­го и Неми­ро­ви­ча-Дан­чен­ко:

Завершившееся 15 января в столице Перу ралли «Дакар» стало для российской команды «КАМАЗ-мастер» особым: наши грузовики открыли третий десяток стартов в трансконтинентальном марафоне. Правда, впервые после трех лет бессменных побед на вершине подиума не оказалось нашей команды. Особенностью нынешнего ралли стало и отсутствие в составе команды именитого гонщика — Владимира Чагина. Семикратный победитель престижной гонки в прошлом году завершил спортивную карьеру и в этот раз выступал в качестве одного из руководителей команды. «Итоги» пообщались с ним и поняли, что азартного гонщика в себе Чагин до сих пор не убил.

— Владимир, завершившие карьеру спортсмены обычно делятся на две группы: одних по-прежнему отчаянно тянет на трассу или на дорожку стадиона, другие их видеть уже не могут. Вы к какой категории относитесь?

— Я, как и прежде, с большим удовольствием сажусь в кабину спортивного КАМАЗа, хотя делаю это нечасто. Нынешняя моя должность подразумевает скорее административную и финансовую деятельность, и это занимает львиную долю времени. С другой стороны, чтобы готовить достойную смену, нужно самому находиться в хорошей спортивной форме. Молодые сейчас пошли пытливые и требовательные: им мало объяснить в теории, иногда нужно продемонстрировать элементы вождения на практике. Вот я и сажусь за руль, чтобы это показать.

— Неужели выжимаете 150 км/ч по бездорожью?

— Если необходимо, то да. Не на «Дакаре», конечно: все-таки я приезжал туда в качестве второго тим-менеджера. Зато во время недавнего тренинга, который «КАМАЗ-мастер» проводил в Марокко, довелось немало поездить. За пятнадцать лет в большом спорте у меня выработался свой скоростной барьер, который я никогда не превышаю, но и тише ехать не собираюсь. Даже порадовался, что пока не утратил былых качеств.

— Вы принимали участие во многих «Дакарах» — успешных и не очень. Какая гонка чаще всего всплывает в памяти?

— Самой памятной стала первая победа в 2000 году, и шел я к ней вместе с командой двенадцать лет. Но вспоминаю о том триумфе не только из-за этого. По ходу почти всей гонки у нас были большие проблемы с коробкой передач ZF. Из нее вытекало масло, приходилось все время доливать. От старта до финиша каждого спецучастка двигатель нельзя было глушить, так как во время остановки течь усиливалась. Звонок производителям в Германию ничего не дал. Те только руками развели: мол, починить неисправность невозможно, надо менять всю коробку. Конкуренты знали о наших проблемах и все ждали, когда же российский экипаж сойдет с дистанции. Если бы нам тогда сказали, что мы просто доедем до финиша, уже были бы счастливы. А мы не только доехали — выиграли. Наш главный соперник, чех Карел Лопрайс на «Татре», после заключительного этапа никак не мог поверить, что такое возможно. Все ходил и только головой качал.