Итоги № 3 (2014) - Страница 27

Изменить размер шрифта:

А открывал ту встречу с Гагариным герой-полярник Иван Дмитриевич Папанин. В то время ему подражала вся молодежь. Он должен был начать и очень волновался. По сути своей он человек простой, из матросов, и случалось, использовал непечатные словечки. А тут еще наш очень остроумный и хороший режиссер перед началом программы сказал ему: «Иван Дмитриевич, вы же помните, что начинаете. Так вот, только не забудьте сказать: «Здравствуйте, товарищи телезрители». И главное — не перепутайте и не скажите: «Здравствуйте, товарищи телевизоры». С этими словами режиссер оставил его в переговорной. Естественно, если сказать человеку «не думай о белой обезьяне», он только о ней и будет думать. Иван Дмитриевич в нервно-растерзанном состоянии еле дождался начала эфира. Зашел в студию, увидел Гагарина и бросился к нему: «Юрка!..» Потом опомнился, повернулся, нашел камеру и громко объявил: «Здравствуйте, товарищи телевизоры!» А потом — опять к Гагарину, по-человечески так, трогательно: «Юрка, браток!» И вы знаете, все эту накладку пропустили мимо ушей.

Была еще неловкая ситуация. Михаил Иванович Жаров должен был приветствовать Юрия Алексеевича от Всероссийского театрального общества, от всех драматических артистов. Он очень эмоциональный человек, почти не пьющий, позволявший себе только иногда перед обедом рюмочку наливки, хотя в картинах ему часто доставались роли разудалых пьющих гуляк. В общем, типичный пример несоответствия экранного образа и реального человека. Михаил Иванович тогда сильно разволновался, стал путаться, не очень ясно и четко высказываться, и можно было подумать, что он как раз только что из рюмочной, хотя это было не так. Ему даже потом писали письма телезрители: «Как вам не стыдно, товарищ Жаров!» Он это переживал до самой смерти. Мы с ним как-то вместе лежали в больнице, он все сокрушался: «Игорь, ну как они могли подумать, что я в таком состоянии! Ведь я же никогда не пил». И действительно, я бывал у него дома, и он никогда не позволял себе ничего лишнего. Просто очень талантливо изображал своих персонажей.

— Юрий Гагарин рассказывал тогда про полет?

— Нет, он просто всех благодарил, очень скромно держался. А люди шли потоком, с дальних уголков Советского Союза летели на самолетах, везли ковры, какие-то подарки. Одних приглашали, а другие приезжали сами, причем прорывались каким-то неведомым способом, потому что хотели подарить что-то Юрию Алексеевичу. Чего там только не было! Мы перешли в студию, где шел концерт, его вели Лев Миров, Марк Новицкий и я. А участвовали артисты — причем приходили даже те, кого не приглашали. Например, неожиданно заявился грузинский ансамбль танца, правда, небольшая его часть, человек 8—10. Их не пропускала охрана, так они перемахнули через забор, ребята спортивные, легкие, и появились прямо как черти из табакерки — хочешь не хочешь, а принимай их. И Юрию Алексеевичу это безумно понравилось! Периодически возникали паузы, потому что мы не знали, кто будет дальше, и тогда то я, то Новицкий бегали на разведку, чтобы узнать, кто приехал. Этот день мне запомнился на всю жизнь…

— Начало своей работы в программе «Время» также хорошо запомнили?

— 1 января 1968 года должна была выйти программа «Время» — но без дикторов. Мы читали новости и, конечно, думали, что будем и в новой передаче. Но нас решили оставить читать текст за кадром. Мы должны были озвучивать сюжеты, которые присылали корреспонденты. А в кадр вместо нас сели наши друзья-соперники — журналисты. Ох, очень тяжелый момент… Кстати, это были отголоски хрущевской оттепели, когда телевидению дали больше свободы. Так продолжалось почти год. Но потом все-таки поняли, что это другая специфика работы. Были нужны чтецы, потому что мы действительно читали — честно и откровенно — новости, которые выдавал нам ТАСС. Мы не могли давать никакой отсебятины: ТАСС для нас — указ. В ТАСС работали редакторы, которые воспитывались в сталинском духе, когда за каждым словом надо было следить, когда за каждой формулировкой скрывался свой смысл. Следовало очень тщательно все проверять. Но все равно и у них иногда проскакивали неточности. Иногда приходилось на свой страх и риск что-то поправлять, когда не очень грамотно или неточно была выражена мысль в сообщении. Формулировки ведь тогда были сложные, до сути не сразу доберешься. К тому же, когда вчитываешься в материал, уже отмечаешь: здесь можно замедлить темп речи, а здесь — больше смотреть в глаза, то есть в камеру. А дальше уже можно было в хорошем темпе продолжать, потом концовочка. В общем, нас привлекли к программе «Время».

— А вы возглавили дикторский отдел?

— Мы с Ольгой Сергеевной советовались, как нам сохранить профессию. Потому что журналисты хотели нас, дикторов, подвинуть. Что и произошло позже, в 90-е годы. Почему я согласился на эту ужасную роль художественного руководителя, вернее, играющего тренера? Именно потому, что нужно было спасать профессию. Я хотел сделать так, чтобы наш отдел дикторов перешел в ранг соавторов или авторов, редакторов и исполнителей, то есть прибавить к нашей профессии журналистскую работу. Это очень сложно было, особенно в то время, когда приходилось зачитывать постановления ЦК, которые своими словами не перескажешь. Именно тогда в программе стали работать интересные, хорошие дикторы, умевшие это очень талантливо делать. Это прежде всего Нонна Бодрова, Аза Лихитченко, Вера Шебеко, Галина Зименкова. Отдельно хочу поблагодарить мужчин, работавших в программе «Время»: Виктора Балашова, Женю Суслова, Женю Кочергина, Женю Арбенина, Юру Ковеленова и многих других ребят, которые пробовались на роль ведущих и проходили. Но у нас был очень строгий отбор, естественно.

— Какие существовали критерии? Ваше слово тоже имело вес — кого принять или отвергнуть?

— Ну слово-то словом, но ведь появился видеомагнитофон! Все программы и репетиции записывали, потом обсуждали: что получается, что не получается. В общем, совершенствовались: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Все очень старались сегодня работать лучше, чем вчера, завтра лучше, чем сегодня, как любил говорить товарищ Брежнев.

— Сколько человек претендовали на место в дикторском отделе?

— Мы не считали, но помню, из 1600 человек брали троих-четверых. Вот такой был страшный конкурс, а в конкурсной комиссии сидели представители всех 13 главных редакций. Подспудно они выискивали среди претендентов людей, которые могли бы у них поработать в качестве ведущих. Примерялись. Я очень рад, что так появились на телевидении мои замечательные коллеги Лина Вовк, Таня Веденеева, Юра Николаев. Они до сих пор работают в эфире и показывают мастерство, которого подчас не хватает многим другим ведущим. Я очень рад за Таню Судец. Она пришла к нам такой радостной, какой-то воздушной, счастливой, светилась оптимизмом.

— Кроме приятной внешности какое-то актерское образование требовалось?

— Необходима не только внешность, но и понимание профессии. Вы знаете, не все дикторы соглашались со мной и с Ольгой Сергеевной, что человек на экране не должен быть равнодушным к тому, о чем он рассказывает или читает.

Свою оценку человек, который ведет новостную программу, обязательно должен высказывать с подтекстом, обращаясь к телезрителю. Например: «Я это одобряю, а вы как думаете?» Или: «Я это категорически отрицаю, а вы?» Пусть человек задумается. Вот это должно лежать в основе профессии журналиста, телеведущего, диктора. Мало просто торопливо произносить слова, которые бегут на телесуфлере. Я вообще считаю его врагом номер один.

— Почему? Он же помогает, подсказывает.

— Он не дает людям подумать о том, о чем они говорят, потому что надо быстро, скорее проговорить слова, а там уж зритель пусть сам думает, как хочет. Сейчас это модно, так работают на Западе. Диктор Дикторович докладывает, как на вокзале: «С 5-й платформы 7-го тупика отправляется поезд Москва — Бердичев, передаем вальс Шопена…» Или: «Внимание, внимание, совершил посадку самолет такой-то…»

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com