Исус Христос, ты – русский! Помоги своим сородичам! (СИ) - Страница 4

В.М. Жабцев даже не приводит любимую ярославцами «Богоматерь Великую Панагию». Использование знания ФН позволило бы ему избежать ставших привычными грубых ошибок. Так, «Спас Нерукотворный» (с. 25) с белым фоном датируется I-й половиной XII века — при теперь известном условии, что Христа распяли в конце XII века. Никола (с. 27) на оливковом фоне выглядит очень современно, хотя подпись говорит о XIII веке. Вероятно, датировку иконы сознательно (для удревления) произвели по времени постройки церкви на Липне под Новгородом (1292 г.). Вместе с тем, подобную схему изображения Николы можно встретить и в XVIII веке на Урале (36). Авторитетнейший эксперт и художник прошлого века Игорь Грабарь писал (19): «К графическому стилю должна быть отнесена третья прекрасная икона, открытая в недавнее время, — «Никола Липненский» [ныне в Новгородском музее], произведение ценнейшее не только по своей древности, но и по тому, что оно точно датировано в летописи, дающей сверх того и дату его реставрации спустя два с половиной столетия — факт редчайший в истории русской живописи столь раннего периода…Голова Николы, явно повторяющая принятый в XIII веке тип, напоминающий Николу того же века из Московского Новодевичьего монастыря [ГТГ], не давала художнику возможности выявить своё собственное художественное лицо».

Вместе с тем, мы знаем сегодня, что патриарх церкви Никон и династия Романовых были заинтересованы в подделке датировок и не только, да и московские монастыри вполне могли предоставить аналогичного «Николу».

Тем, кто читал работы ФН (12) известно, что и в XVII веке Новгорода никакого не было, а было некое поселение по прозванию «околоток». Вот для создания исторических фальшивок и нужен неприступный авторитет академиков Зализняка и Янина. Именно этот дутый «авторитет», опирающийся на высокую власть, и не даёт честным экспертам — искусствоведам возможность быть услышанными. Видимо, в пику увеличивающемуся интересу общественности к работам ФН, та самая власть десять лет назад и решила провозгласить околоток Великим Новгородом. Что же это, извечный популизм временщиков или меткий плевок в русскую историю? Либо наши пострелигиозные времена пора называть и постнаучными?

Продолжая знакомство с книгой (15), отмечу, что на иконе «Покрова Богородицы» (с. 30) видно торжество не только 6-конечного, но и вилообразного креста. На фрагменте Царских врат сер. XV века (с. 33) в сцене Благовещения отсутствует ставшее привычным позднее изображение Святого Духа в виде голубка. Нигде в издании (15) не найти и сухолапль-птицы: либо умело закрашена, либо уничтожены сами доски.

Даже мои любительские наблюдения вызывают вопросы, на которые давно следовало бы ответить искусствоведам, получающим за «вед(а)ение» зарплату от государства. Но они молчат. Потому что иначе утратят возможность получать ту самую зарплату.

Так откуда же происходят «новгородские» иконы, с Волги или с Волхова? Может, запоминающийся красный фон — это от лучших икон Ярославля, точнее, летописного Великого Новгорода? А все прочие прописаны на Волхове, чтобы залатать искусственно созданную «научно-историческую» брешь во времени — для сокрытия преступлений европейской Реформации и Романовых против России (16)? Тогда понятно и разнообразие стилей «новгородских» икон, которых и быть-то в первой половине второго тысячелетия не могло, потому, что и города не было: надёргали из разных коллекций.

Реставраторы, эксперты искусства, художники, наверняка, знают («шкурой чувствуют») о существовании «новгородской» проблемы, но молчат. Однако ложные датировки, фальшивые школы, общепринятые в наше время и утверждённые академической властью — ещё не всё, что сегодня мешает пробить дорогу к истине, к постижению Христа как русского князя. Ещё есть бизнес и коллекционерство, которые часто находятся в противоречии с совестью. Вот ещё заметки художника прошлого века Игоря Грабаря о событиях до и вскоре после Октябрьского переворота (18): «с. 250. По северу разъезжали офени, выменивая у попов и церковных старост старые иконы на новые, «благолепные». Древние иконы обыкновенно валялись на колокольнях и в рухлядных, выброшенные туда уже лет пятьдесят тому назад, за ветхостью. Но иногда приходилось их выкрадывать и из иконостасов действующих церквей, заменяя оригиналы копиями, для чего из Мстеры вызывали реставраторов. Под видом реставрации последние в нужных случаях делали близкую копию со старой иконы, со всеми её трещинами и иными приметами, и ставили её на место драгоценного оригинала, который попадал в одно из московских собраний. Немало таких икон-подделок мне приходилось встречать во время различных экспедиций на север в течение революции. Этим путём выяснилось происхождение многих знаменитых памятников живописи». А далее: «с. 251. Он [Черногубов] уже много дней подряд обхаживал старообрядческого попа, отца Исаакия Носова, полусобирателя-полускупщика икон, но уломать его было можно только после основательной выпивки…В ту ночь он действительно привёз нужную Остроухову икону». Кстати, в книге (15) приведена одна из таких уворованных последним досок.

Теперь представьте, что эксперты и историки следующих поколений наталкиваются на досуже изготовленные «новоделы» в древних церквах: как сильно сужаются возможности правильной датировки! А если начальство не даёт сильно докапываться и хранит тайну, которую надо не вскрыть, а наоборот? Могли и храм специально построить, чтобы разместить «нужную» им икону — для утверждения ложной версии истории. Да вот беда, кирпичи изобрели только в XV веке (21). И честного специалиста не сильно проведёшь. Но Романовы были непревзойдённые мастера подделок. Об этом, собственно, и книги ФН.

И. Грабарь с высоты своего знания делает очень серьёзное заявление (19): «Художественное наследие Новгорода всё ещё не разобрано и не систематизировано, а привычка относить к новгородской школе все хорошие русские иконы объединила в течение последних 20–30 лет под знаком Новгорода столь огромный и столь разноречивый материал, что без длительной работы по его выяснению, топографированию и датировке едва ли возможны безошибочные выводы…Иконы псковской школы, как выяснилось в последние десять лет, имеют весьма отличное от Новгорода лицо».

Теперь понятно, почему царит пёстрая картина в вопросах датировок и принадлежности к школе, как и то, почему новгородские иконы (если под ними понимать ярославские — они же столичные!) отличаются от псковских. Нужны новые независимые исследования. Да, возможно ли это в наше постнаучное время? ФН не спрашивают, они просто работают и работают для нас с вами, разгребая авгиевы конюшни, построенные историками всех времен и народов.

У И. Грабаря находим (18) и такой эпизод: «с. 265. В июне 1918 года приступила к работе реставрационная группа… Мы начали с обследования стен старого собора Спасо-Андроникова монастыря, расписанного некогда фресками Рублёва. Удалось найти лишь бесформенные, но красивые пятна фресок, сплошь иссечённые в XIX веке, перед тем как стены заново перештукатурили». И. Глазунов добавляет (14): «Реформы Петра способствовали вытеснению традиций древнего благочестия великорусской иконы католической живописью европейского Возрождения. Икона вынуждена была отступить в русскую провинцию, где сохраняется подлинное иконописание». Солоухин писал о ненависти Екатерины II к рублёвским творениям времён Великой Русской Империи (20).

Игорь Грабарь, будучи уже всемирно известным авторитетом в области живописи, неоднократно приглашался для экспертизы в крупных заграничных музеях и успешно выводил на чистую воду фальсификаторов (18). Но тема иконописного «Новгорода» осталась непосильна и ему: советская политическая элита (несмотря на дружбу с А.В. Луначарским — или благодаря ей?) не дала ему этого сделать. Дружба — дружбой, а табачок — врозь. Работы ФН позволяют понять, каким «табачком» не захотел поделиться народный комиссар с потомком славянофилов.

Обратимся теперь к изданию из области культуры и религии Руси-России, одному из первых и глубоких на постсоветском пространстве (21), свободном от критики «пережитков прошлого». В нём сохраняется приверженность скалигеровской хронологии (16) — иначе бы оно не увидело свет. Однако в ней много полезного фактического материала. Автор возносит хвалу «Богоматери Великой Панагии» («Ярославская Оранта»), но не столько самой по себе, а, якобы, в силу её схожести с Орантой Софии Киевской и принадлежности к византийской школе. Ему нравится и «идеально тонкий лик Марии», и «дробная драпировка её одежд». Он даже выставил на цветную вклейку оба изображения. И вдруг стало понятно скрытое за вязью учёности то, чего автор не захотел сказать словами: в Софийском соборе на тебя сверху взирает тяжелое лицо пожилой еврейки с жеманной полуулыбкой (не Мона Лиза), а «Ярославская Оранта» — печальна, но от её славянского лика исходит свет и радость. Подпись под изображениями относит их к XI в., когда Богоматери и в помине не было. В.Д. Чёрный указывает даже возможного автора последней — Алимпий, но не боится отметить и возможный разброс датировок XI–XIII в.в. В других изданиях Киевскую Богоматерь вовсе относят к XVII веку.