Истреби в себе змею - Страница 5

В нескольких шагах от него стояли четыре безмолвные человеческие тени. Когда и как они появились, Хайк не слышал – обитатели Трущобы умели передвигаться бесшумно. Хайк ощутил было радость – он нашёл людей, которые ему помогут! – встал и хотел уже шагнуть им навстречу, но его остановило дыхание злобы, которым так и веяло от молчаливых ночных призраков.

– Та-а-ак… – раздался скрипучий и очень знакомый Хайку голос (да, он слышал этот голос много раз – тогда, в своей прежней жизни). – Сожри меня крысы, если это не «сынок» Трубогиба! Вот это встреча, щенок-полукровка…

Лунный свет стал чуть ярче – в затягивавших ночное небо облаках появилась очередная прореха, – и Хайк узнал говорившего. Это был Злыдень, или Кот – его прозвали Котом за умение видеть в темноте, а Злыднем – за основное свойство натуры, – мулат, одно время бывший правой рукой Трубогиба и лелеявший замыслы когда-нибудь занять трон «короля» Трущобы. Фавор Кота закончился, когда он походя дал пинка Хайку – просто так, ни за что. Трубогиб тогда выбил Злыдню пару зубов и навсегда лишил его своего расположения. Кот не осмелился открыто бросить вызов вожаку, но злобу – в полном соответствии со своим другим прозвищем – затаил. И вот теперь…

– Та-а-ак… – повторил Кот со злой радостью. – Трубогиб нынче далеко. Он давно хлебает пиво в аду – если, конечно, черти расщедрились, – и вряд ли сможет заступиться за тебя, крысёнок. А я – я здесь, и ты заплатишь мне за выбитые зубы. Один к одному, по курсу: один мой зуб – одно твоё яйцо. Идёт, гадёныш?

Злыдень сделал шаг вперёд, и трое его спутников повторили это движение. «Они меня убьют, – с пронзительной ясностью понял Хайк, – и… и Мэй не дождётся моей помощи!».

В лицо ему пахнуло вонью гнилых зубов изо рта Кота – на свалке не водилось хороших стоматологов, – а Злыдень сделал ещё один неспешный шаг, явно наслаждаясь страхом и беспомощностью загнанной в угол жертвы, и протянул к Хайку свою волосатую коричневую лапу.

В мозгу Хайка словно что-то взорвалось. В краткий, но растянувшийся миг Волчонок вспомнил всю свою звериную жизнь в Трущобе, где он выжил только благодаря Трубогибу; вспомнил холодные глаза воспитателей Приюта, откуда он только что сбежал, и синие-синие, как чистое небо, глаза Мэй.

– Трубогиб сделал доброе дело, удалив тебе твои гнилушки! – яростно выкрикнул он и резко выбросил вперёд правую руку.

С пальцев Хайка прямо в лицо Коту ударила огненная плеть. Злыдень захлебнулся воплем, закрыл горящее и обратившееся в обугленную маску лицо руками, рухнул под ноги мальчика и замер, а Хайк хлестнул своей пылающей плетью ещё двоих – одного за другим.

Эти жили дольше – они ещё катались какое-то время по кучам мусора, распространяя вокруг удушливый запах горящей плоти и чёрный смрадный дым. Последний оказался самым сообразительным – он развернулся с проворством крысы и резво бросился бежать. Хайк следил за ним пару секунд, потом поднял левую руку – правая почему-то нестерпимо болела – и спокойно ударил бегущего. В спину. Издалека – с двадцати шагов.

На этот раз огня не было – чёрную тень последнего из нападавших словно перерезало невидимым стальным лезвием. Отчётливо хрустнул позвоночник, бегущий человек коротко вякнул и упал, а Волчонок бессильно опустился на грязный асфальт.

Всё тело Хайка корёжило приступами жестокой рвоты, руки и ноги тряслись. Появись сейчас та недавняя крыса, она нашла бы себе лёгкую поживу – мальчишка не мог и пальцем шевельнуть, даже под угрозой немедленной и мучительной смерти. Он выложился весь, без остатка и едва мог дышать. И ещё Хайк рыдал, рыдал беззвучно и безутешно, рыдал оттого, что впервые в жизни убил четверых людей. Да, эти люди желали ему зла, и Хайк защищался, но от осознания этой жестокой истины ему было не легче. Эти люди, какими бы они не были плохими, жили, дышали и на что-то надеялись, а он, Хайк, всего за несколько секунд лишил их всех этих возможностей – навсегда…

Хайк не знал, сколько прошло времени, пока ему не стало легче – он только заметил, что небо на востоке уже начало светлеть. Ещё пошатываясь, он встал, вытер мокрое лицо дрожащими ладонями и побрёл обратно – туда, откуда пришёл. Что ему ещё оставалось делать? Надежда найти в Трущобе помощь выглядела теперь глупой и наивной – как смогли бы бездомные бродяги (даже если бы они согласились ему помочь) взять штурмом Приют, наверняка рассчитанный на осаду с применением военной техники? И Хайк брёл по кучам мусора среди скелетов полуразвалившихся строений и ржавых останков старых автомашин, брёл неизвестно куда и неизвестно зачем. Ему некуда было идти, но он шёл, потому что стоять на месте было бы ещё хуже.

Он не думал о том, что его тут же заметят, появись в небе поисковый вертолёт, и не удивлялся тому, что эти вертолёты не появляются. Он не думал о том, что сведения о беглеце наверняка уже есть у всей полиции города, и что первая же патрульная машина кинется на него голодным зверем, почуявшим долгожданную добычу. Он просто шёл, еле передвигая гудящие ноги и чувствуя себя не волшебником, способным становиться невидимым и метать огонь с рук, а просто растерявшимся подростком, не понимающим, что же ему теперь делать и как дальше жить.

Стало уже почти светло, и отступившая ночная тьма выпускала из своих цепких объятий силуэты домов и контуры улиц. Гасли фонари, появлялись первые прохожие, и первые машины, разгоняя утренний туман светом фар, торопились по каким-то очень важным для их владельцев делам. «И никому из них нет дела до меня, – подумал Хайк, провожая взглядом автомобили, похожие издали на больших разноцветных жуков. – Хотя нет, кое-кому есть до меня дело – там, в доме на холме. В доме, который называется Приют, и где люди с пустыми и холодными глазами прячут в тёмном подвале мою синеглазую Мэй. И я пойду туда. Я знаю, что могу многое – я разнесу в пыль серые стены этого проклятого дома! И если понадобится, я буду убивать. Это ведь так просто – теперь я это знаю… Вот только надо немного отдохнуть где-нибудь в укромном уголке и набраться сил – силы мне понадобятся. И неплохо бы раздобыть какой-нибудь еды».

Хайк осмотрелся. Он стоял на той незримой границе, где город, ставший предместьем, незаметно переходил в свалку. Вокруг громоздились мятые ребристые контейнеры, в любом из которых можно было укрыться от чересчур любопытных глаз. А если облюбованный контейнер кем-то уже занят – ну что ж, Волчонок найдёт способ заставить его обитателя потесниться или уступить место. А если у этого «кого-то» есть еда – так это будет просто здорово! Ведь тогда этот «кто-то» непременно поделится с ним, с Хайком – хотя бы потому, что Хайк его очень-очень попросит…

Верхняя губа мальчика дрогнула в привычной волчьей усмешке. Он ещё раз огляделся, выбирая, и тут вдруг увидел полосу густого дыма, ввинчивающуюся в чистое утреннее небо.

Сердце ёкнуло. Горело где-то в городе, причём не так далеко, и, кажется, Хайк знал, что именно горит. Но почему? Что там случилось? Обдирая ногти, Хайк вскарабкался на ближайший контейнер, посмотрел в сторону города и замер.

Над зданием на холме – над тем самым зданием, где Хайк провёл два года и откуда он убежал всего несколько часов назад, – поднимался столб плотного чёрного дыма. И там был не только дым – подножие чёрного столба часто прошивали яркие нитки огня, пожиравшего Приют.

Боль стала нестерпимой.

Ощущение, что надвигается что-то страшное, разбудило Мэй среди ночи. Она не могла понять, сон это или явь, или обрывки сна, странным образом ставшие явью.

…Огромный самолёт (или дракон из фантастических сказок? Нет, всё-таки самолёт, рукотворный монстр, порождённый людьми…) летел высоко над океаном, выше редких облаков, где воздух разрежен и холоден, и куда не забираются даже птицы. В металлическом чреве серебристого чудовища находились люди – много людей. Большинство из них спали, откинувшись на спинки мягких кресел, хотя кое-кто листал журналы с яркими картинками или неспешно потягивал напитки, принесённые стройными девушками-стюардессами. Не спали и люди в прозрачной голове дракона – пилоты, укротители и хозяева крылатого зверя, следившие за тем, чтобы самолёт летел туда, куда назначено, и не пытался своевольничать.