История вторая: Самый маленький офицер (СИ) - Страница 67

«Господи, не повторяй, не повторяй, нельзя, чтобы повторилось! Останови! Пожалуйста…»

…— Отдай оружие.

— Не отдам! — пацан прижимал автомат к себе крепко-крепко, словно любимую игрушку — из тех, которые почитаешь живыми и, когда вырастаешь, ни за что не позволяешь кому бы то ни было передаривать.

— Рядовой Бородин, это приказ! — рявкнул Кондрат строго — и даже несколько нетерпеливо.

— Не отдам, — упорно повторял Сивка и ещё крепче прижимал найдохин автомат к груди.

— Последний раз прошу по-хорошему, — Кондрат сипло кашлянул. Ему не нравилось происходящее. Не нравилось, что этот мальчишка забрал автомат Найдохи, хотя всему разведвзводу было известно, что именно из этого автомата Маська положил нескольких вырей, сунувшихся в его сторону. Пусть. Всё равно это не дело. Дела взвода решает Кондрат — и точка. Нечего бестолковому мальцу делать в бою с оружием в руках. Пусть сидит в кустах и не высовывается — сам же целее будет, неужели не понимает? Если его пристрелят — кому от этого лучше будет? Этому Сивке? Ему будет уже всё равно, с автоматом он помер или нет. Кондрату?.. Кондрат, что бы там ни говорили, зверем не был, бестолкового мальчишку ему на смерть посылать не хотелось. Пользы — никакой, неприятностей — куча, а ещё и совесть мучить будет, хотя уж она-то должна была давно заткнуться, ещё пару месяцев назад…

Весь взвод, состоящий теперь из четырнадцати человек, если не считать самого Кондрата и мальчишки, собрался вокруг и смотрел, что будет дальше. Отдаст Маська автомат или нет. Вернее, отдаст сам или Кондрат заберёт силой — а пока, по всему судя, дело шло ко второму.

— Я не отдам! — звенящим от злости — или просто обиды? — голосом повторил Сивка снова. — Я имею право носить оружие! Я имею право воевать наравне с остальными!

…— Ты не имеешь права спорить со своим командиром, — констатировал Кондрат после всего одного меткого толчка. Сидящий на земле пацан тряс головой и пытался сообразить, куда на несколько секунд исчезал мир. И, главное, почему мир исчез вместе с автоматом, а вернулся уже без него.

Сивка сидел на земле и как сквозь сон слушал Кондрата, который всё тем же своим невозмутимым сиплым голосом говорил:

— За проявленное во время боя мужество и защиту раненого, — голос запнулся. Можно ли такое говорить о человеке в коме? В условиях военного госпиталя кома — смерть, — раненого ефрейтора Найдина, рядовому Бородину объявляется благодарность. За отказ исполнять приказы командира… кхм, с этим мы уже разобрались, — Кондрат поглядел на свой увесистый кулак с некоторым осуждением.

— Сказано же тебе было: не вылазь из кустов, — громко шепнул мальчишке Слепень. Голос у него был какой-то… пустой. Никто не верил, что Найдоха выживет. Все знали, что чудеса на войне происходят далеко не всегда.

Да и если произойдет чудо, отпустит его смерть обратно, — так останется Найдоха инвалидом на всю жизнь. Злая судьба, порою не лучше смерти…

Сиф вынырнул из дрёмы, как из речного водоворота, в которой, словно куски киноленты, кружились вокруг него, обматывали и путали отрывки прошлого, и некоторое время бездумно созерцал ползущую по простыне моль. Дыхание сбилось при пробуждении, как после настоящего нырка, — и моль казалась какой-то нереальной, невозможной… Но букашка была деловита и быстра. Быть может, она совершала важную вылазку в неведомую землю. Она доползла до подушки, повертелась на месте и разочарованно упорхнула. Юный фельдфебель вспомнил старое правило: «Проснулся — встал», — и рывком сел, всё ещё оставаясь мыслями в воспоминаниях. Перед глазами до сих пор мелькали лица. Горло сдавило невидимой рукой, когда в этой череде появилось лицо со сбитой набок каской и непониманием, за что, почему он, ещё не видевший жизни, не любивший особо, не обрадовавший родителей внуками?! Найдоха, его лицо ни с чьим другим не спутаешь теперь вовек.

Всего одна мысль о том, что приснилось, смела весь сон, точно ветром пыль за порот вымело. Сиф боялся поверить себе, боялся поверить памяти. Вдруг врёт? Вдруг всё окажется так, как он помнит чётко: бездушное — словно пустая оболочка, кокон бабочки — тело, безвольно мотающаяся из стороны в сторону голова. Вдруг…

Кто знает — может, это просто был сон, смешавшийся из воспоминаний и желаний?.. Сифу ведь воспоминания — чистые воспоминания — снились редко… Точнее — вообще почти никогда.

— С бодрым утром, — насмешливо поприветствовал мальчика Заболотин, вновь вытягивая его из всё крепнувшей дрёмы.

— А Найдоха… был убит или контужен? — выдохнул чуть слышно Сиф, глядя в никуда. Уткнулся взглядом то ли в часы на руке, то ли во что-то, находящееся за пределами трёх пространственных координат.

— Найдоха? А, из разведчиков. Даниил Найдин, — чуть копнув в памяти, вспомнил Заболотин и помолчал, прежде чем ответить. Молчание было тяжёлым, тягостным. Сиф сидел, боясь пошевелиться. Молясь, чтобы та его первая военная молитва-крик оказалась услышана. Ведь не может быть, чтобы сон, простой сон был таким чётким, таким… реальным.

Полковник присел на край кровати мальчика и, наконец, ответил тихо:

— Даниил в коматозном состоянии был доставлен в госпиталь в Дикей. Контузия от взрыва и прочие травмы, да?

Сиф торопливо кивнул. Сбылось. Не приснилось.

— Травма позвоночника в нижнем отделе — ноги парализованы; сильное ухудшение зрения, почти до полной потери, правда, восстановление было возможным, — Заболотин извлекал из памяти информацию вроде бы равнодушно, но кулаки были крепко сжаты. Каждый боец — товарищ, которого ты, лично ты, обязан уберечь. А боец разведвзвода… При всей нелюбви Заболотина к Кондрату, полковник до сих пор волей-неволей вспоминал разведчиков, ставших во время войны семьёй Сифу. — Инвалидность.

— Он жив, — выдохнул Сиф и вдруг вздрогнул. Уж не проклинает ли Найдоха эту свою жизнь теперь — на коляске, полуслепой?..

— Но это было шесть лет назад, когда я узнавал. И тогда как раз собирались делать операцию, чтобы зрение вернулось, — в голосе старшего офицера прозвучала ничем не прикрытая надежда. Очень хотелось верить, что операция прошла успешно, что хотя бы зрение вернулось, что… что он, Заболотин, не врёт теперь, когда уверенно кивает Сифу: Найдоха не ослеп, Найдоха жив…

— Вернулось зрение, наверняка, — убежденно кивнул Сиф. Иначе быть не могло! Иначе Найдохе незачем было возвращаться из комы.

— Хватит рассиживаться, — спохватился внезапно полковник. — Подъём! И друга своего буди. Через семь минут мы должны уже отправляться на службу, а оттуда почти бегом уезжаем. Ты вещи-то собрал?

— Да нечего собирать, — отмахнулся Сиф, торопливо вскакивая с кровати. Сон натянулся, как плёнка мыльного пузыря, — и наконец-то лопнул, отпустил. Времени в обрез, а пора собираться, только, главное, не думать, что же ждёт впереди, в этой поездке.

Происходящее напоминало отъезд в Забол. То же опасливое нетерпение. Страшно будет? А вдруг память вернется? Всё это повторялось, все те же вопросы, все те же страхи.

Интересно, вся ли жизнь — спираль или лишь до тех пор, пока не перешагнешь через некоторый рубеж? Что же, своего рубежа Сиф ещё не встречал.

Пронесясь по комнате ураганом, он быстро сгрёб вещи в рюкзак, по ходу разбудив Тиля — с превеликим трудом. Сборы никогда не занимали много времени: а смысл медлить? А вот пробуждение художника…

Белокаменный собор встретил русских гостей неторопливо и торжественно. Даже более чем неторопливо и до ужаса торжественно. Под конец службы Сиф ничего не мог с собой поделать и стоял с такой мрачной физиономией, что обернувшийся к нему на секунду Лёха Краюхин сдавленно хихикнул; Сиф мрачно возвёл глаза к расписанному своду — ну что он мог поделать, загривок ныл, пассивно возражая против неподвижности. Да и вообще, Сифу, конечно, было не впервой оказываться на торжественных службах, но гораздо больше он ценил скромную церковь неподалёку от дома. Там можно было погрузиться в текст службы, не беспокоясь об осанке или выражении лица — а это многого стоит.