История всемирной литературы Т.5 - Страница 346

Среди произведений религиозно-нравоучительной тематики весьма популярной у суахилийцев была «Поэма о милосердии» (или «Поэтическая книга»), в которой рассказывается история спора архангелов Микаили (Михаила) и Джибурили о том, существует ли еще среди людей сострадание или уже наступили страшные времена и оно исчезло вовсе. Чтобы разрешить спор они являются на землю. Первый, приняв облик лекаря, отправляется на рыночную площадь, а второй — в облике неизлечимо больного идет в мечеть. Люди с участием спрашивают хворого незнакомца, чем могут помочь ему, они готовы дать и золота, и серебра, сколько тот пожелает. Но у хворого единственное желание — излечиться от страшного недуга. Люди отвечают, что единственный исцелитель — всемогущий Аллах, что все в руках всевышнего. Однако незнакомец сообщает, что в город только что пришел странствующий лекарь. Все отправляются на рыночную площадь, действительно находят там лекаря. Спрашивают его, что может помочь больному, все нужное они раздобудут. Лекарь говорит, что необходимо отыскать женщину, родившую семерых детей, шестеро из которых уже умерли, седьмого же — последнего — надлежит заколоть, и тогда, окропленный его кровью, больной исцелится. Поиски приводят горожан в дом богатого праведного купца. Именно в его семье из семерых сыновей в живых остался один. Больного ведут в этот дом. Хозяин готов сделать для него все — отдать деньги, драгоценности, ткани, рабов.... Ему говорят об истинном средстве исцеления. Отец согласен принести в жертву сына, если на то будет воля матери. Мать тоже готова пойти на страшную жертву, однако последнее слово за сыном. Тот отвечает согласием. Торжественное шествие возвращается на рыночную площадь, где ждет лекарь. Он ставит новое условие: отец должен сам заколоть сына. Принимается и это. Следует трогательная сцена прощания. Наконец, наступает жуткое мгновение — отец вонзает нож в шею своего любимого сына. Внезапно и лекарь и больной исчезают. Люди начинают понимать, что произошло нечто особенное, чудесное и восхваляют всемогущего. Под общее причитание они собираются совершить погребальный обряд.

А в это время Джибурили, победивший в споре, говорит: «Прав был я, — существует еще сострадание у людей». Оба понимают, что в споре своем зашли слишком далеко, нужно исправить случившееся. И с помощью всевышнего возвращаются на землю, но в ином обличье. Появляются в доме купца, где их радушно принимают, но объясняют, что готовятся к похоронам сына. Гости выслушивают рассказ о случившемся. Джибурили обращает молитвы к всевышнему, чтобы тот воскресил мальчика. И происходит чудо, — оживает не только он, но и шесть его братьев. Завершается поэма традиционными призывами к благочестию, праведности, описываются кары за прегрешения и отступничество. Существует несколько вариантов этой поэмы.

История изучения суахилийской литературы показывает, что в ней, во всяком случае к XVIII в., уже сложились собственные жанры и поэтические формы.

Наиболее ранними образцами эпического жанра являются «Поэма об Ираклии», «Поэма о Катирифу», «Поэма о Рас иль-Гхули»; сюда относятся также широко известные у суахилийцев тенди «Абдиррахмани и Суфияни», «Хусейн», «Микидад и Маяса», «Битва при горе Оход» и другие. Сюжеты этих поэтических произведений взяты из мусульманской литературы магази, повествующей о военных походах и деяниях пророка Мухаммада. Однако прямая связь с арабскими прозаическими источниками отнюдь не означает простой их пересказ на суахили в поэтической форме. Заимствуя общее содержание, суахилийский автор достаточно свободно импровизирует.

Ранними образцами философско-нравоучительного (дидактического) жанра являются «Хамзия», «Инкишафи», «Ванги Ванги», «Поэма о милосердии». К религиозной классике суахилийцев относятся также такие нравоучительные тенди, трактующие различные догматы ислама, как «Книга о рождении пророка», «Вознесение пророка», «Эша», «Фатума», «Аюбу», «Судный день», «Злосчастье», «Верблюдица и газель» и многие другие. Датировать хотя бы приблизительно их не представляется возможным, можно лишь предположить, что в тех формах, в которых они известны ныне, эти крупные поэтические произведения были популярны у суахилийцев и на рубеже XVIII—XIX вв. Очевидно также, что одна из основных поэтических форм, утенди (утензи) к XVIII в. выработала и отшлифовала свой собственный поэтический язык и стиль. В ней угадываются две тесно взаимосвязанные, сплавленные в неразрывное целое традиции суахилийского эпического творчества, — уходящая корнями в далекое прошлое древняя народная традиция нгомы и традиция восточной классической поэзии. Безусловно, чтобы обрести присущие тенди уже в произведениях XVIII в. ясные очертания, своеобразный поэтический язык и стиль, потребовалось долгое время и не одно поколение певцов и сказителей.

Таким образом, если становление (XII—XIII вв.) и расцвет (к XVI в.) суахилийской словесности составляет первый этап ее истории, то XVIII в. открывает следующую страницу, когда после периода застоя, вызванного разрушением португальцами суахилийских городов, начинается возрождение литературной традиции. Причем традиции письменной, — именно к XVIII в. относятся самые ранние рукописи крупных поэтических призведений. Очевидно, не в малой степени процессу возрождения послужило сопротивление суахилийских городов португальцам. В суахилийской литературе XVIII в. существовали собственные жанры (эпический, философско-дидактический) и поэтические формы (тенди, машаири), сложившиеся на прочной основе устного народного творчества и приобретшие позднее новые черты под влиянием мусульманской литературы Востока. Эти жанры и формы получили дальнейшее развитие в XIX в.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На рубеже XVIII—XIX вв. два европейских мыслителя попытались в поэтической форме осмыслить присшедшие исторические перемены. Радищев написал стихотворение «Осьмнадцатое столетие», Шиллер — «Начало нового века».

Русский писатель назвал это столетие «безумным и мудрым». По его словам, оно «новые солнца» явило, «идолов свергло к земле, что мир на земле почитал», «узы прервало, что дух наш тягчили». Но тут же поэт признавал, что у столетия «сил недостало к изгнанию всех духов ада».

С еще большей тревогой смотрел в будущее немецкий поэт: «Старый век грозой ознаменован, и в крови родился новый век».

Для Европы рубеж между веками был обозначен только что закончившейся революцией во Франции, начавшимися войнами Наполеона.

Шиллер не прошел мимо тех событий, которые разворачивались далеко за пределами Европы:

Как полип тысячерукий, бритты

Цепкий флот раскинули кругом

И владенья вольной Амфитриты

Запереть мечтают, как свой дом.

Это была также одна из примет XVIII в. — расширение колониальной экспансии, закрепление европейских держав во многих странах Азии.

Сам по себе этот факт сыграл противоречивую роль в формировании мировой культуры. Установление господства одной страны над другой отнюдь не означает, что обе страны автоматически, равно включаются в общий процесс общественного и культурного развития. Более того, как уже отмечалось, на этом этапе проявлялась своего рода неконтактность культур — отстаивая неприкосновенность своих традиций, деятели порабощенных стран активно сопротивлялись всякому влиянию иноземных культур.

При всем при том XVIII в. существенно способствовал вовлечению стран мира в единый исторический процесс, однако неравномерность их развития не только сохранилась, но и усилилась в XVIII в.

Вклад европейского, или точнее, европо-американского, XVIII в. в мировую культуру был огромным. Этот вклад был прежде всего связан со всем комплексом передовых идей, воплощенных в художественном творчестве писателей-просветителей. Литература Просвещения не только способствовала обогащению духовного мира современников, — были созданы художественные ценности, составляющие и в наше время весомую составную часть великого наследия человеческой культуры.