История с кладбищем - Страница 1

Мне всегда нравились кладбища.

Там так спокойно!

Редьярд Киплинг в сборнике рассказов «Книга джунглей» поселил ребенка в тропическом лесу и рассказал о том, как он вырос и вернулся к людям.

Я в своем сборнике глав-историй привел ребенка на кладбище, похожее на те, где я сам бродил в детстве, и стал наблюдать, как он растет.

Есть мнение, что эта книга о смерти и ее не следует давать детям. Я его не разделяю.

Эта книга – о ценности жизни и о том, как найти свою семью.

Я всегда хотел побывать в России. Я знаю, что здесь до того, как расселиться по миру, жили поколения многих моих предков.

Надеюсь, что однажды, в не слишком отдаленном будущем, я к вам приеду. Однажды.

До того, как умру.

Нил Гейман

В темноте появилась рука, а в руке – нож. Рукоять ножа была из отполированной черной кости, а лезвие – из твердой стали и такое острое, что рану и не заметишь. Сперва.

Нож уже почти завершил то, зачем попал в дом. Поэтому и лезвие, и рукоять были мокрыми.

В приоткрытую дверь, куда недавно пробрались нож и его хозяин, вползали космы ночного тумана.

Человек по имени Джек замер у лестницы. У него были черные волосы, черные глаза и тонкие-претонкие черные перчатки. Левой перчаткой он вытащил из кармана черного плаща огромный белый платок, протер нож и правую перчатку, потом засунул платок обратно. Охота близилась к концу. Женщина лежала на кровати, мужчина – на полу спальни, их дочь – в детской с веселыми обоями, среди игрушек и незаконченных поделок. Остался сын, который едва научился ходить, – и все.

Человек по имени Джек размял пальцы. Прежде всего он был профессионалом – во всяком случае, считал себя таковым, – и не улыбался, пока не выполнит работу целиком.

Вторая детская была под самой крышей. Человек по имени Джек тихо поднялся по устеленным ковром ступенькам, открыл дверь мансарды и вошел. В начищенных черных туфлях, как в зеркалах, отразился крошечный месяц.

Большая луна светила в окно. Светила неярко, тонула в тумане, но человеку по имени Джек этого хватало. Более чем.

Он различил в кроватке детский силуэт: голову, руки, ноги, туловище. Перегнулся через высокий деревянный бортик – такие делают, чтобы ребенок не вылез, – поднял правую руку с ножом, нацелился в грудь…

…и опустил руку. В кровати лежал плюшевый мишка. Ребенка не было.

Человек по имени Джек привык к слабому лунному свету и не стал включать электрический. Впрочем, в свете и так не было большой нужды: владелец ножа умел кое-что еще.

Он потянул носом воздух. Постарался отсеять запахи, которые принес в комнату сам, отмел все лишнее и сосредоточился на запахе того, за кем охотился. Он учуял ребенка: аромат молока и печенья с кусочками шоколада. Кислая, резкая вонь мокрого подгузника. Детский шампунь и еще что-то маленькое и резиновое. Игрушка? Нет, скорее, соска.

Ребенок был здесь. И пропал. Принюхиваясь, человек по имени Джек обошел весь высокий и узкий дом сверху донизу. Осмотрел ванную с туалетом, кухню, сушилку и наконец прихожую, где нашлись только велосипеды, груда пустых хозяйственных сумок, ночной подгузник да заползшие с улицы пряди тумана.

Человек по имени Джек издал негромкий звук: то ли раздраженно крякнул, то ли довольно хмыкнул. Сунул нож в ножны, вшитые во внутренний карман плаща, и вышел на улицу. Туман окутывал луну и фонари, глушил звуки, рождал обманные тени. Ниже по улице горели витрины закрытых магазинов. На холме пряталось темное старое кладбище.

Человек по имени Джек, принюхиваясь, неторопливо пошел в гору.

Едва начав ходить, малыш стал для папы с мамой и отрадой, и досадой: еще не родился на свет другой такой ребенок, который так же любил бы ползать по дому и забираться во все укромные уголки. Этой ночью он проснулся от грохота внизу – будто что-то упало. Поскольку спать уже не хотелось, мальчик решил выбраться из кроватки. Борта у нее были высокие, как у манежа в гостиной, но перелезать через них он умел. Вот бы еще приступочку…

Мальчик оттащил в угол кроватки своего большого золотисто-рыжего мишку. Потом, вцепившись в перила ручонками, поставил одну ногу медведю на живот, вторую – на голову, подтянулся и вылез, точнее, вывалился из кроватки на пол.

С глухим стуком он шлепнулся прямо на груду мягких игрушек – подаренных на первый день рождения, меньше чем полгода назад, или перешедших по наследству от сестры. Упав, мальчик удивился, но не заплакал: если шуметь, взрослые придут и снова положат в кроватку.

Он выполз за дверь.

Подниматься по лестнице – целая наука, и мальчик ее еще не совсем освоил. А вот спускаться, как он уже давно выяснил, гораздо проще. Он сел на пухлую попку и начал плюхаться со ступеньки на ступеньку.

Он сосал резиновую соску. Мама стала почему-то говорить, что он уже большой для соски.

Мальчик бухнулся на последнюю ступеньку, встал и вышел на середину маленькой прихожей. Подгузник, который еще по пути расстегнулся, тут у него и упал. Мальчик остался в коротенькой рубашонке. Ступеньки в детскую и спальню были очень высокие, а вот дверь на улицу так и манила…

Мальчик с легкой опаской ступил за порог. Туман обнял его, как давнего друга, и мальчик потопал вверх по улице – сначала неуверенно, потом все тверже и быстрее.

На макушке холма туман редел. При свете луны было, конечно, не так светло, как днем, но рассмотреть кладбище было можно.

Взгляните сами.

Вы увидите заброшенную часовню с запертой железной дверью, увитым зеленью шпилем и маленьким деревцем, выросшим прямо в сточном желобе на крыше. Вы увидите надгробные камни, могилы, склепы и мемориальные плиты. А вот перебежал через дорожку и шмыгнул в кусты какой-то зверек: кролик, землеройка или хорек.

Всё это вы различили бы при свете луны, окажись вы в ту ночь на старом кладбище.

Зато едва ли заметили бы бледную полную женщину, которая прогуливалась у ворот. А если б и заметили, то, присмотревшись повнимательнее, решили бы, что это лишь игра света, тумана и тени.

И все-таки женщина там была. Сейчас она как раз миновала несколько покосившихся надгробий по пути к воротам.

Ворота кладбища были закрыты. Их всегда запирали в четыре дня зимой и восемь вечера летом. Часть ограды представляла собой частокол острых металлических прутьев, остальное – высокую кирпичную стену. Между прутьями оставался небольшой зазор – слишком узкий не только для взрослого, но и для десятилетнего ребенка…

– Оуэнс! – вскрикнула бледная женщина. Ее голос напоминал шуршание ветра в осоке. – Оуэнс! А ну-ка, глянь сюда!

Она к чему-то наклонилась. В лунном свете дрогнула тень и оказалась седеющим мужчиной лет сорока с небольшим. Мужчина посмотрел на жену, потом на то, что привлекло ее внимание, и поскреб в затылке.

– Сударыня… – начал он. (Так было положено обращаться к жене в их время.) – Может, это зрительный обман?

Объект внимания миссис Оуэнс явно ее заметил, потому что открыл рот, выронив на землю пустышку, и – невероятно! – потянулся пухлой ручонкой к бледному пальцу женщины.

– Я съем свой котелок, – заявил мистер Оуэнс, – если это не ребенок.

– Ах, конечно же, ребенок! – воскликнула его супруга. – Вопрос в том, что с ним делать?