История русской торговли и промышленности - Страница 26

В четвертой скра находим и два других весьма важных постановления. Одно из них устанавливает временный характер пребывания немецких купцов в Новгороде: «Никто не должен оставаться постоянно во дворе для купли и продажи, но лишь только распродаст привезенные им товары, тотчас же должен ехать со двора». Впрочем, никакого срока не устанавливается, и если он, участвуя в летнем караване, не успел распродать товара, то может оставаться и на зимний сезон. Или же он может оставить слугу (приказчика) для продажи оставшихся товаров. Однако такое пребывание в Новгороде более полугода, по-видимому, являлось исключением, тем более что, согласно другой статье, никто не должен привозить товаров на сумму свыше тысячи марок серебра; в противном случае весь излишек привезенных или посланных свыше этого им товаров идет в пользу св. Петра. Таким образом, и самый размер оборотов ограничивается. Аналогично постановлениям средневековых ремесленных статутов, определяющих максимум товара, который может изготовлять каждый мастер, чтобы не лишать заработка других ремесленников, и здесь каждому положен предел в интересах других купцов. Обороты по необходимости должны были оставаться в узких границах, значительного развития они достигать не могли.

Последнему препятствовала и постоянно происходившая и с той и с другой стороны фальсификация товаров. Жалобы на плохой воск и испорченные меха, доставляемые русскими, на кожи и сукно, привозимые немцами, — это были важнейшие предметы вывоза и привоза — раздаются постоянно. Специальными соглашениями (например 1342 г.) между обеими сторонами пытаются бороться с этим злом, но безуспешно. В скра немцы и сами признают правильность жалоб новгородцев, с своей стороны требуя, чтобы немцы действительно привозили надлежащий товар, а не кожу, сшитую из кусков разного сорта, или сукно и холст, иначе сложенные, чем это полагается (вторая скра, ст. 84, третья скра, ст. 55). Особенно много таких постановлений содержится в четвертой скра, но едва ли они помогали, и даже запрещение продавать неосмотренный в подворье товар, которое имеется уже в первой скра, как показывают вечные жалобы, не могло ничего изменить в те времена, когда господствовал принцип «не обманешь — не продашь».

Торговля Руси с немцами в период XIII-XV ст. не ограничивается одними сношениями Ганзы с Новгородом и Псковом. Немцы торговали и с другими областями — и не только проезжая из Новгорода дальше в глубь Руси, но и непосредственно отправляясь по Западной Двине в различные северо-западные области и устраивая там торговые фактории. Особенно существенными являлись их торговые сношения со Смоленском, Полоцком и Витебском. Подобно торговле их с Новгородом и Псковом, и товарообмен с северо-западными областями может быть выяснен на основании тех соглашений, которые совершались между немцами и соответствующими русскими княжествами и городами. В договорах с Новгородом и Псковом в качестве представителей немцев, как мы видим, выступает Готланд, затем немецкая Ганза с Любеком во главе, а еще позже ливонские города Дерпт, Ревель и Рига (хотя Любек не исчезает). Напротив, в договорах с северо-западными областями с самого начала выдвигаются на первый план ливонские города, а один из них, именно Рига, вследствие своего особенно выгодного географического положения приобретает господствующее значение в торговле и регулировании ее, постепенно отстраняя все прочие. Судя по происходившим при этом переговорам, вся власть находилась в руках Риги, Ганза же совершенно не вмешивалась в эти дела, по-видимому, по той причине, что и самое участие ее в торговле здесь все более сокращалось. Дело дошло до того, что в 1478 г. Рига прямо заявила Девентеру и другим приморским городам, что никто не может торговать с русскими в Полоцке, кроме Риги и ее округа.

Из русских областей в договорах участвуют Смоленск, Полоцк и Витебск, причем в одних случаях договоры распространяются в равной мере на все три области, в других же Смоленск заключает их отдельно от Витебска и Полоцка, которые оказываются под властью Литвы, вступающей самостоятельно в соглашения с Ригой.

Однако основной и наиболее важный договор 1229 г., который «докончал» князь Смоленский Александр «с немци», «как то до кончали отци наши, деди наши», распространяется, как видно из заключения его, и на Витебск и Полоцк: «Тая Правда латинескомоу взяти оу Роуской земли оу волости князя Смольнеского и оу Полотьского князя волости и оу Витебьского князя волости». В нем установлены, в сущности, все основные положения, которыми должен регулироваться товарообмен между немцами и северо-западными областями России. Последующие договоры и дополнительные соглашения, вызванные, как и в новгородской торговле, столкновениями между обеими сторонами, дают еще меньше нового, чем это можно наблюдать в новгородских соглашениях, обычно повторяя лишь каждый раз, что путь должен быть «чист», «без рубежа» и гости должны пользоваться защитой «как братья». Исключения в этом отношении не составляет даже подробный договор около 1250-1260 гг., который хотя и содержит множество постановлений, но, если не считать незначительных отклонений, является лишь копией договора 1229 г. Значительно изменяются условия лишь в договоре 1406 г. и дополнении к нему 1498 г., обозначающих новую страницу в истории торговли между ливонскими городами и северо-западными русскими областями, точнее, между Ригой и Полоцком.

Наша задача, таким образом, сводится к рассмотрению договора 1229 г. с указанием тех немногих частичных отклонений от него, которые впоследствии имели место, а затем к анализу соглашений 1406 и 1498 гг. При этом, как и следовало ожидать, в договоре 1229 г. мы находим много таких постановлений, которые являются выражением принципов, однородных с высказанными в соглашениях между Новгородом и Ганзой в ту же эпоху. Изложение их являлось бы повторением правил, которые мы уже успели рассмотреть. Совпадение их, конечно, не может никого удивлять. Немцы предъявляли в обоих случаях однородные требования, вытекавшие из характера их торговли и вошедшие в обиход Ганзы вообще, требования, которые они старались осуществить во всех странах, с которыми Ганза вела торговлю. Русские в свою очередь руководствовались своими обычаями, своим правом, установившимся со времени «Русской Правды», своими выгодами и интересами в области торговли, которые являлись однородными в различных местностях России. Но, с другой стороны, полного совпадения этих интересов в сфере товарообмена все же ожидать нельзя было; условия в этом отношении Новгорода и Смоленска или Полоцка были неодинаковы. В частности, политическое положение северорусских народоправств, как их назвал Костомаров, с одной стороны, и подвластных смоленскому князю или Литве областей различалось во многих направлениях. Наконец, Рига далеко не полностью осуществляла принципы, принятые Ганзейским союзом как целым, в его торговле с различными странами. На этих-то отклонениях в договорах 1229 и 1406 гг. по сравнению с соглашением Новгорода с Ганзой мы и остановимся по преимуществу, лишь вкратце касаясь тех вопросов, которые и тут и там разрешены на одинаковых основаниях.

К числу тех постановлений договора 1229 г., которые мало отличаются от содержащихся в новгородских договорах, относятся прежде всего статьи, трактующие о наказуемости различных преступлений — убийства, нанесения увечий, ран и побоев, прелюбодеяния, насилия над свободной женщиной или рабой, самоуправства (ст. 1-7, 17-20). Во всех этих случаях устанавливается, в соответствии с русским правом, денежная вира. Дополнением, не встречающимся в новгородских договорах, но имеющимся и в ст. 11-12 договора со Смоленском 1250 г., является (договор 1229 г., ст. 14-15) запрещение принуждать гостя к решению спора, в случае подозрения, железом «вести ко железу горячемоу») или поединком «на поле биться»). В первом случае имеется отступление от русского права. Устанавливающего решение железом при подозрении в краже — институт, против применения к ним которого ганзеицы возражали и в Швеции; второе являлось, напротив, германским обычаем, но купечество как на севере, так и на юге Европы восставало против него, и в частности ганзеицы повсюду (во Фландрии, Голландии) настаивали на том, чтобы их нельзя было принуждать (в уголовных делах) к поединку.