История русского шансона - Страница 5
И как бы ни старались исследователи и популяризаторы «русского шансона» возводить его корни чуть ли не к былинам (как это делают, например, М. Шелег или Р. Никитин), связь между «шансоном» и блатной песней 20-х годов такая же, как между традиционной лирической песней в крестьянской среде XIX века и исполнением народной (пусть даже той же самой!) или псевдонародной песни современной группой, работающей в жанре «поп-фольк»: похоже, да не то.
Более того, сама по себе небывалая популярность русского шансона» знаменует, в определенном смысле, смерть блатной песни как жанра в устном бытовании: пассивный тип восприятия (слушание) начинает превалировать над процессами воспроизведения-передачи. Действительно, реальное устное бытование новых «шансонных» песен фиксируется пока на уровне устного бытования прочих эстрадных жанров. Характерные для фольклора случаи линейной, «по цепочке», передачи – единичны».
Конечно, разница между «блатной» песней советской эпохи и современным «шансоном по-русски» налицо. Главным отличительным фактором, определяющим ее, является не просто отсутствие запретов, но формирование именно жанра со своими легальными звездами, хит-парадами, теле– и радиоканалами, печатными изданиями. Но откуда бы и как ни звучала песня – тихонечко дома со дома старого бобинника или на радиоволнах в дорогом авто, глубинная суть ее не меняется – она остается вольной песней, с «лестницей чувств» (как определял эмоциональный переход, свойственный именно русской песне, А.С. Пушкин), как правило, с сюжетом, и всегда спетая более чувством, нежели голосом.
Второй вопрос, что возможность пропагандировать как жанр в целом (появление целевых СМИ), так и отдельным артистам становиться частью официальной эстрады привела к ряду структурных изменений.
«Русский шансон» – порой целенаправленно (для расширения собственной аудитории), а порой и не специально – вобрал в себя смежные направления, которые не нашли для себя иных «рупоров» в современной действительности. Это и бардовская песня (зазвучавшая в аранжировке), и советская эстрада 30–70-х гг., и ресторанные шлягеры, и русский романс (также часто звучащий сегодня не под классический рояльный аккомпанемент, но оркестрованный под запросы более широкой аудитории), и актерская, и солдатская, и казачьи песни.
Несмотря на это, отрицать тот факт, что истоки жанра даже в современном прочтении лежат в былинах и «преданьях старины глубокой», нельзя.
С этим согласен авторитетнейший российский филолог Сергей Юрьевич Неклюдов:
«Жанровый предшественник современной городской песни – городской («мещанский») романс, в основе которого лежит фольклоризуемая литературная песня X–XI вв., истоки которой – светские псальмы XVI–XVII вв. – светские канты и российская песня XVIII в. – русская песня (она же деревенская или сельская; конец XVIII – начало XIX в.). Примерно с 60-х годов XIX в. романсная традиция раздваивается. Одна ее часть («камерный романс») становится уделом профессиональных музыкантов, другая (мещанский, или городской романс) уходит в низовую культуру, взаимодействуя с «бульварной поэзией» (вроде стихотворных надписей на лубочных картинках) и с «выходами на весьма популярную, но малоуважаемую демократическую эстраду». Именно на базе мещанского романса складывается городская фольклорная песня XX в. Впрочем, опирается она и на другие источники – как литературные, так и эстрадные – которые, помимо всего прочего, также обеспечивают ее экзотической топикой.
…Кроме того, в числе эстрадных источников городской песни – шансонетки, песенки фривольного содержания в сопровождении канкана («каскадный» репертуар утверждается на эстраде начиная с 1860-х годов в связи с модой на французскую оперетту и держится не менее полувека. Подобное происхождение весьма ощутимо, например, в таких песенках как, «Однажды морем я плыла…», «Пришла на склад игрушек…» С эстрадными истоками связана и куплетная форма некоторых текстов, не имеющих устойчивого сквозного сюжета, причем набор и последовательность куплетов могут варьироваться в весьма широких пределах. Двустороннее взаимодействие уличной песни с «низовой» (ресторанной, садово-парковой) эстрадой прерывается в первые годы советской власти, что, несомненно, способствует дальнейшей фольклоризации жанра».
Известный итальянский славист Стефанио Гордзонио придерживается аналогичной точки зрения: «…Эпоха традиционного фольклора «безвозвратно миновала» и теперь исследователи имеют дело с материалами и явлениями другого порядка, относящимися к так называемому «современному городскому фольклору» (или «постфольклору»). Данное обстоятельство прямо касается и сегодняшнего «русского шансона», относительно которого до сих пор на терминологическом уровне существует большая путаница и явная несогласованность.
С одной стороны, шансон – явный продукт массового искусства на почве современной индустрии эстрадной музыки, с другой – он сохраняет многие черты фольклорного и околофольклорного творчества… Очевидно, сегодняшний шансон как со словесной, так и с музыкальной точки зрения уже не просто традиционная блатная песня. Тем не менее отправным пунктом исследования должны быть именно его исторические источники. На мой взгляд, это в первую очередь жанры городского романса и тюремной песни, причем для этих традиционных жанров русской низовой культуры до сих пор сосуществуют многочисленные терминологические определения и даже разные типологические описания»[4].
Отказывая новому шансону в преемственности фольклорной традиции, А.С. Башарин упоминает «единичные случаи», «характерные для фольклора линейной, «по цепочке», передачи» (текстов от одного человека другому).
Но так ли это?
В приложении к книге Е.С. Ефимовой «Современная тюрьма. Быт, традиции и фольклор» приводится множество характерных примеров, опровергающих вывод Башарина.
Особо следует отметить рукописные альбомы заключенных различных колоний Центральной России. В данных сборниках содержатся афоризмы, анекдоты, поэтические произведения и записи песен.
Наряду с известными шлягерами интересны некоторые стихи безымянных авторов.
В частности, в тетрадке узника Тверского ИТК один из образчиков начинается так:
«Я не любитель рассказывать былины, но ради вас я расскажу один рассказ…»
В альбоме колониста Можайской ВТК записаны многочисленные тексты песен, которые являются как частью тюремного и уличного фольклора 20-х–60-х гг. ХХ века, так и тексты современных шлягеров шансона по-русски.
Первый «список» содержит песни из репертуара М. Круга, Петлюры, С. Любавина, В. Высоцкого и других исполнителей.
Характерной чертой развития фольклорной традиции является тот момент, что в основном слова известных вещей незначительно, но отличаются от оригиналов.
Наряду с хитами на криминальную тему встречаются самодеятельные песни типа «Дым костра создает уют», которая является дворовым вариантом авторской песни Н. Карпова и В. Благонадежина «Едкий дым создает уют» (1958), детские песенки («Дельфин»), афганские песни («Стоит сосна, река жемчужная течет»), сатирические и матерные песни.
Второй альбом гораздо богаче первого и содержит многие традиционные блатные песни («Таганка», «Мурка», «Седой»), дворовые («Не шелестите, каштаны», «Вязаный жакет»), советскую переделку песни Ю. Энтина «Ничего на свете лучше нету, чем уехать из страны Советов…»
Кроме того, в данном образце имеется много композиций современного шансона нового времени: жанровый хит Вячеслава Бобкова «Конвой», одесская песня из репертуара М. Шуфутинского «Налетчик Беня», «Малолетка» из альбома Валерия Шунта, «Осенний дождь» М. Круга.
Источники их появления очевидны – кассеты и песенники русского шансона, наводнившие прилавки в середине 90-х годов.
«Из всего сказанного становится очевидным, как новая линия «русского шансона» решительно привилась к традиции русской блатной песни и, в частности, к традиции лагерной лирики и, таким образом, вошла в современную традицию лагерной фольклорной лирики. «Гибридный» жанр шансона, яркое явление сегодняшней массовой культуры, формируется и развивается на примерах песенного фольклора (как в форме, так и в тематике) как их стилизация. Дальше, комбинируя фольклорную традицию с элементами авторского творчества, шансон, благодаря своей природе продукта массового сочинительства, возвращается в русло фольклорного употребления», – резюмирует славист.