История религии (Том 5) - Страница 94
9. Слово "эвед" в греческом тексте Семидесяти иногда передается как "пайс"-сын, отрок. Этим словом иногда обозначали приближенных царя или оруженосцев
(см.: А.Волнин. Мессия по изображению пророка Исайи, с. 353).
10. Тексты, посвященные этому идеальному Слуге Предвечного, по общепринятому мнению библеистов, составляют особую часть писаний Второисайи, хотя и рассеяны в разных главах. Вполне возможно, что первоначально они являлись отдельным сборником гимнов пророка (42,1-4, 5-9; 49,1-6; 50,4-9; 52,13-53). Раздел 50, 4-9 является скорее всего автобиографическим отрывком. Существует много предположений относительно времени их написания (см.: А. Weiser. Еinleitung in das Alte Testament, S. 182-186). Так как в эпоху близящегося освобождения основной темой речей Второисайи, естественно, мог бить мотив "нового исхода", предполагают, что отрывки об Эвед-Ягве были написаны в первые годы его проповеди. Толкователи нередко придерживались крайних мнений относительно "песен Служителя": одни считали Эвед-Ягве кем-то из исторических лиц Израиля (Иеремией, Иосией, Ехонией), другие-просто собирательным образом Израиля. Но есть все основания утверждать, что пророк под Служителем имел в виду и исторический Израиль, и идеальный народ Божий, и личного Мессию
(см.: С. Stuhlmuller. Тhе Вооk of Isaih, сh. 40-66, 1966, р. 13).
11. См.: А.Мень, Магизм и Единобожие, приложение "Библия и учение о грехопадении".
12. См.: С.Булгаков. Агнец Божий. Париж, 1933, с. 373.
13. D. Ваrthelemy. Dieu et son image. Paris, 1963, р. 207. О жертве как причастии см. : Д. Фрэзер Золотая ветвь, 1928, вып. IV, гл. 1 и 5. О связи такого понимания жертвы с ветхозаветным см.: J.N. Schofield. Introducing Old Testament Theology, р. 13; F.В. Jevons. Аn Introducing to the History of Religion. London, 1908, р. 113.
14. О вавилонском страдающем божестве Таммузе см.: Д. Мережковский. Тайна трех, Египет и Вавилон. Прага, 1925, с 295.
Глава восемнадцатая
ПРОРОК АВЕСТЫ И ПРОРОК БИБЛИИ
Иран и Халдея, около 560-546 гг.
Персы - это единственный из народов, кроме еврейского,
для которого исторические судьбы раскрывались
в перспективе разрешающего конца.
Н. Бердяев
В рождественском повествовании евангелиста Матфея есть загадочное место: некие "волхвы с востока" приносят свои дары Вифлеемскому Младенцу. Этот рассказ показывает, что Новый Завет каким-то образом связан с внебиблейским религиозным миром, что и за пределами Израиля люди ожидали прихода Спасителя.
Но кто же они были, эти удивительные путники, своим неожиданным появлением нарушившие тишину иудейского городка?
В евангельском подлиннике слово "волхвы" звучит как "маги", что обычно означает людей, искусных в чародействе. Однако какие побуждения могли привлечь в Вифлеем языческих заклинателей? Легенда, видевшая в них царей, еще больше затемнила действительный смысл события.
Между тем в античные времена слово "маг" имело довольно определенное значение: так именовали жрецов иранской религии, которая ко времени Рождества Христова была широко распространена не только на Востоке, но и в самой Римской империи. Следовательно, по Евангелию, именно исповедники и служители этой религии первыми из всего языческого мира склонились у колыбели Богочеловека.
Могло ли это быть случайным? И не примечательно ли, что Ветхий Завет, ополчавшийся против богов Египта, Вавилона, Финикии, Греции, нигде прямо не выступает против религии Ирана?
Много раз мы уже убеждались, что духовный путь народов был не просто скитанием во тьме, но поиском, подготовившим мир к принятию Благой Вести. Прозрения мудрецов Егиша и Халдеи, индийская мистика и античная философия все это послужило как бы преддверием к ней. Здесь ищущее человечество познало и свою силу и свою немощь в движении к истине.
В следующей книге мы будем говорить о состоянии мира накануне явления Христа и еще яснее увидим, какое значение имели древние верования для проповеди Евангелия. И при всем этом звезда привела в Иудею не греческих философов или египетских жрецов, но именно иранских магов. Уже одно это ставит их веру на особое место в дохристианском мире.
До сих пор нам почти не приходилось касаться Ирана, потому что его народы заявили о себе в истории Востока позже других. Если полдень Вавилонской империи падает на XVIII в. до н.э.. Египетской - на XV, Израильской - на X, Ассирийской - на VIII и VII, Халдейской - на первую половину VI в., то иранские племена - мидийцы, персы, бактряне - появляются как значительная сила лишь на рубеже VII и VI веков.
Их обрамленная горами страна была нелегкой добычей для завоевателей, но все же вначале мы слышим о мидийцах как о данниках Ассура. Только к моменту падения Ассирийского царства мидийцы поднимаются и в союзе с халдеями наносят ему последний сокрушительный удар.
Борясь против Ассирии, племена Ирана использовали ее же собственные приемы и технику; да и вообще не только в военном деле, но и в сфере цивилизации, управления, искусства они никогда не проявляли большой самостоятельности и подражали соседям. Оригинальность Ирана, как и Израиля, заключалась в его религии.
Вещественных памятников эта религия почти не оставила. Единственным свидетельством о ней, дошедшим до нашего времени, является священная книга парсов - небольшого племени, бежавшего в Индию от преследования мусульман. От них-то и получила Европа "иранскую библию" - Авесту. Название это означает то же самое, что и Веды, знание, но, разумеется, речь идет в ней не о науке, а о знании духовном.
Первое знакомство европейцев с Авестой произошло в XVIII веке и сначала привело к разочарованию и недоумениям. Книга была еще более пестрой, непонятной и противоречивой, чем Веды. Диковинные обряды, странная терминология, бессмысленные на первый взгляд запреты-все это вызывало сомнения в подлинности книги или насмешки. "Нельзя, - писал Вольтер, одолеть двух страниц отвратительного вздора, приписываемого этому Зороастру, без того, чтобы не проникнуться жалостью к человеческой природе. Нострадамус и учителя урины - люди разумные в сравнении с этим бесноватым".
Но проходили годы, составлялись словари, делались новые переводы Авесты, и отношение к ней постепенно изменилось. Исследования показали, что она написана не одним Заратустрой и что ее пестрота является, как и в Ведах, результатом напластования многих разнородных слоев (1).