История религии (Том 2) - Страница 158
В т. н. Апокалипсисе Исайи, написанном, вероятно, после плена, пророк говорит о падении Вавилона. И это событие перерастает у него во всемирно-историческую катастрофу падения богопротивной власти:
Как упал ты с неба
Денница, Сын Зари! Разбился о землю, попиравший народы.
А говорил в сердце своем:
Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой
И сяду на Горе в сонме богов на краю Севера.
Взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему.
Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней.
Ис 14,12 сл.
Таким образом, здесь демоничность всемирных держав сливается с общей катастрофой духовных миров, в своей гордыне избравших богоборческий путь. Нарушая Божественную волю, человек оказывается рабом Сатаны. Апокалипсисы уже прямо говорят, что "завистью дьявола в мир вошел грех" (Книга тайн Эноха 11,72), и эти же слова мы находим в Книге Премудрости (2,24).
Итак, силы, восстающие против Бога, обнаруживаются и в царстве природы, и в царстве человека, и в царстве духовных существ.
Кумранские тексты постоянно говорят о борьбе в мире, которая вдохновляется двумя началами, но эта борьба попущена Богом до времени (Устав III-IV, русск. пер. - "Палестинский сборник", 1959, Э 4, с. 33; см.: И. Амусин. Рукописи Мертвого моря. М., 1960, с. 176).
Этот срок дает свободу противоборству света и тьмы, добра и зла. Оно закончится тогда, когда явится Сын Человеческий и низвергнет Дракона. В тот день Левиафан будет побежден (Апок. Баруха 29,4).
Быть может, более других народов Израиль испытал на себе удары многоликого зла, но при всем этом его пророки оказались провозвестниками Спасения. У них не было спокойной просветленности Будды и мудрости греческих философов, но им открылась тайна мирового Становления, они увидели в грядущем День Господень. В Библии, говорит Анри де Любак, "историка поражает контраст между незаметностью начала Израиля и силой ростков, следовало бы сказать - взрывных сил, носителем которых он явился. Эта форма совершенно конкретная и облекающая самые высокие верования. Затем величественное развитие, это уверенное движение, хотя темное и неясное, к чему-то огромному и непредусматриваемому; нигде нет этому даже отдаленного подобия. Ничто не может сравниться с поразительной невнятицей профетической литературы; только благодаря отдельным ярким вспышкам она не гибнет в безысходных противоречиях. Всю оригинальность исторического характера религии Израиля можно понять только через то, чем она стала в религии Христа" (Н. de Lubac. Op. cit., p. 107).
К тому моменту истории, который апостол назвал "исполнением времен", нарастание эсхатологического ожидания достигло предельной силы. Никогда в Израиле мессианизм так не захватывал все мысли и чувства людей. Он обнимал огромный диапазон: от грубых народных верований до возвышенных прозрений мистиков. Слова древних пророков повторяли и перечитывали, они обрели новую жизненность и вызывали жгучий интерес. Об этом свидетельствуют напряженные строки апокалипсисов и Кумранских свитков. То было необъяснимое, но властно стучавшееся в души предчувствие, тем более необъяснимое, что смысл и образ Мессианского царства понимался столь различно...
И тогда на земле пророков, некогда обещанной Аврааму, явился Сын Человеческий. Он пришел возвестить Свое Царство, открыть людям Лик Божий, пришел бороться, умереть и победить смерть.
12) Творение, Падение, Искупление
Теперь настало время оглянуться назад и окинуть одним взглядом всю картину мирового процесса, как он раскрывается через Библию. Мы убедились, что Писание далеко от обольщений ложного оптимизма. В нем обнажается суровая чистота правды; оно смотрит в лицо бурям, бушующим в творении, и в то же время усматривает в этих кипящих волнах осуществление высокого призвания мира и человека.
Логос и Хаос, Добро и Грех, Христос и Антихрист... Но не кажется ли для религиозного сознания эта борьба тьмы против Творца немыслимой? Нет ли в признании Борьбы ограничения абсолютности Бога?
Отвечает на этот вопрос сама Библия. Она нигде не дает повода усомниться во всемогуществе Создателя: все ветхозаветные теофании свидетельствуют о Его всемогуществе, ибо Он - Ягве, Сущий от века. Но при этом через оба Завета проходит возвещение о Боге, умалившем Себя, как бы ограничившем Свою абсолютность ради тварных существ (ср.: Исх 33,18 и Флп 2,6-7). Уничижение Творца приводит нас к тайне Божественной Любви.
"Бог есть Любовь" - свидетельствует апостол Иоанн. Одно из самых могущественных чувств, в котором человек открывает свое единосущие с другими "я", является символом для выражения предвечной мистерии Триединого. Мы знаем об этой тайне, ибо "Он дал нам от Духа Своего". Самим своим бытием мы обнаруживаем действие творческой Любви. Но истинная любовь чужда насилию и принуждению, она говорит тихо, она ведет и прислушивается, она ждет и страждет. И Божественное уничижение, рожденное жертвенной Любовью, не знает границ, восходя на Голгофу.
Это немыслимое таинство - Бог, умаленный и страждущий, - смутно предощущалось в древних религиях. С силой, приводящей в трепет, оно открылось в Ветхом Завете. Господь скорбит над неверным Израилем: "Узами человеческими влек Я их, узами любви" (Осия 11,4). Посланник Неба, "Отрок Ягве" предстает у пророка как жертва, принимающая на себя страдание мира (Ис 52-53). И в полноте своей является Любовь на кресте. "Так возлюбил Бог мир..."
Это уничижение Божие обнаруживает себя и в глубинной тайне сотворенных существ - тайне свободы. Тщетно стали бы мы искать словесных формул для того, чтобы выразить ее суть; она всегда будет ускользать от слов, от испытующего рассудка. Остается лишь свидетельство внутренней достоверности о том, что Любовь Божия неотделима от свободы. В ней творение осуществляет себя и в ней же обретает возможность богопротивления.
Кто решится сказать, что свобода есть что-то малое и частное в мироздании? Какие основания отрицать, что она заложена как принцип в самый корень тварного бытия? Только признав это наличие свободы в целокупной иерархии мира, мы сможем понять сущность библейского учения о вселенской Борьбе.